«Великий инквизитор» и его враги

Массовые беспорядки, вспыхнувшие в США после убийства полицейскими в Миннеаполисе афроамериканца Джорджа Флойда, заставили западных консерваторов в очередной раз обрушить волну «праведного гнева» на политику идентичности — совокупность идей, призывающих к политической солидарности на основании врожденных качеств, таких как раса, пол и сексуальная ориентация.

Однако голос американских консерваторов во многом остается «гласом вопиющего в пустыне»: подавляющее большинство миллениалов (людей, родившихся после 1981 года), а также работников системы образования и СМИ полностью поддерживают и активно продвигают постулаты политики идентичности. Особенно ярко эта тенденция проявляется среди американской профессуры: согласно недавнему исследованию, отношение числа зарегистрированных преподавателей-демократов к республиканцам в сорока ведущих университетах США составляет 11,5:1 (среди историков — 35,5:1), причем именно Демократическая партия является сегодня бастионом политики идентичности.

Сотрудники университетов особенно склонны с радостью принимать правила новой игры: поддержка, а иногда и фанатичная «вера» в догматы политики идентичности дает им не только моральное превосходство защитников «невинных» жертв несправедливости, но и мощное административное оружие в форме доносительства, «уничтожения репутации» и свободы формирования профессорско-преподавательского состава по принципу идеологической солидарности, а иногда и местничества. Кроме того, приверженность таким академическим воплощениям «новой веры», как «критическая теория» позволяет новоявленным «великим инквизиторам» ограничиваться в своей научной деятельности пережевыванием известных фактов, приправленных трескучими изречениями французских постмодернистов второй половины прошлого столетия, грозя несогласным неотвратимым auto-da-fé.

Современные российские наука и высшее образование в свое время получили мощную «прививку» от идеологизации и, вероятно, обладают определенным запасом прочности в схватке с «новой верой» политики идентичности. Твердая приверженность принципам классического высшего образования и «Декартову методу» может сделать российские университеты крайне привлекательными для тех, кто ищет возможности независимой научной работы, особенно в гуманитарных областях. В то время как многие учебные программы западных вузов строятся по принципу ad usum Delphini, высшая школа в России должна громко заявить о своей независимости от политики идентичности. Было бы смешно утверждать, что российское образование начисто лишено проблем, связанных с политизацией, но опасность политики идентичности в многонациональной России с ее трудным (и часто трагическим) прошлым столь велика, что ее нельзя игнорировать.

Массовые беспорядки, вспыхнувшие в США после убийства полицейскими в Миннеаполисе афроамериканца Джорджа Флойда, заставили западных консерваторов в очередной раз обрушить волну «праведного гнева» на политику идентичности — совокупность идей, призывающих к политической солидарности на основании врожденных качеств, таких как раса, пол и сексуальная ориентация. Популярный журналист и телеведущий Такер Карлсон заявил, что левые политики используют эти идеи для установления «авторитарного контроля» над американским обществом, и сравнил протестующих с хунвейбинами времен китайской культурной революции. Сенатор-республиканец Тед Круз осудил «демагогов, пропагандирующих разобщенность» и «ищущих личную выгоду, раздувая пламя расовой вражды», а президент Дональд Трамп пообещал при необходимости использовать вооруженные силы страны для восстановления «закона и порядка».

Подобные заявления с правого фланга не являются чем-то новым или необычным, и трудно не согласиться с простой мыслью, озвученной когда-то Мартином Лютером Кингом: «Я мечтаю о том дне, когда мои четверо малышей будут жить в стране, где их будут судить не по цвету кожи, а по их характеру». Однако голос американских консерваторов во многом остается «гласом вопиющего в пустыне»: подавляющее большинство миллениалов (людей, родившихся после 1981 года), а также работников системы образования и СМИ полностью поддерживают и активно продвигают постулаты политики идентичности. Особенно ярко эта тенденция проявляется среди американской профессуры: согласно недавнему исследованию, отношение числа зарегистрированных преподавателей-демократов к республиканцам в сорока ведущих университетах США составляет 11,5:1 (среди историков — 35,5:1), причем именно Демократическая партия является сегодня бастионом политики идентичности. Как объяснить столь высокую популярность идей, которые крупный либеральный мыслитель Фрэнсис Фукуяма назвал «новым трайбализмом», особенно среди наиболее образованной части населения? Один и возможных ответов на этот вопрос может удивить читателя, привыкшего к сухим передовицам ведущих газет.

«Первородный грех» не для всех

Ярослав Левин:
Синдром раскола, новый вызов или движение к обновлению?

В одном из самых живописных районов Вашингтона, изрядно пострадавшем от недавних беспорядков, раскинулся обширный кампус элитного Джорджтаунского университета, основанного орденом иезуитов в 1789 году. Джорджтаун до сих пор имеет репутацию «консервативного» вуза, несмотря на то, что 71,4% его профессорско-преподавательского состава — сторонники Демократической партии. Летом 2019 года Джошуа Митчелл, джорджтаунский профессор политической теории и один из наиболее авторитетных исследователей философии французского мыслителя XIX в. Алексиса де Токвиля, опубликовал статью в умеренно-консервативном издании National Affairs, в которой представил совершенно неожиданное объяснение популярности политики идентичности в США. Митчелл полагает, что эта совокупность политических идей глубоко отличается от либерализма и марксизма, столь часто клеймимых американскими консерваторами, и является искаженной эрзац-версией христианской (и особенно протестантской) религиозной догмы.

Митчелл считает, что сторонники политики идентичности не просто разделяют людей на группы в соответствии с расой, этнической и половой принадлежностью или сексуальной ориентацией — в конце концов, человечество нередко обращалось к этим категориям в прошлом. Однако современные идеологи левого движения в США пошли гораздо дальше в стремлении наделить различные части населения соответствующей «идентичностью»: Митчелл уверен, что политика идентичности приписывает одним абсолютное моральное превосходство, в то время как другие становятся вечными носителями «первородного греха», будь то расизм, сексизм или колониализм. В то же время несколько важных особенностей отличают эту схему от традиционной теологии: христианское вероучение считает, что первородный грех присущ всем людям, включая даже служителей церкви (вспомним Августиновы «град земной» и «град Божий»), и истинная справедливость может быть достигнута только при божественном вмешательстве. Разделяя религиозный фанатизм раннего христианства, политика идентичности утверждает обратное: согласно ее постулатам, «безгрешные» группы населения могут и должны установить справедливость здесь и сейчас, в то время как «грешники» остаются в неоплатном и вечном долгу перед своими жертвами.

Концепция Митчелла объясняет притягательность политики идентичности как для меньшинств, так и для большинства, предающегося самобичеванию с, казалось бы, необъяснимым рвением. Приняв ее постулаты как «новую веру», члены меньшинств обретают моральное превосходство, не опасаясь обвинений в «слабости», часто идущих рука об руку со статусом жертвы. С другой стороны, большинство, пораженное «первородным грехом», готово навечно примириться с унижениями и лишениями, полагая, что тем самым оно участвует в квазирелигиозном проекте очищения мира от несправедливости. Следует помнить, что, согласно опросам Pew Research Center, 90% процентов американцев уверены в существовании «высшей силы», а 56% являются верующими христианами. Американское общество остается одним из самых (если не самым) религиозным среди развитых стран, поэтому неудивительно, что политика идентичности находит там так много фанатично преданных поклонников, чего нельзя было сказать, например, о «безбожном» марксизме. Но если политика идентичности — это «новая вера», то ей требуются свои храмы и жрецы. Именно ими стали в последние годы американские университеты и их сотрудники.

Состязание в «невинности»

Наталья Травкина:
Американский расизм — меняющийся и неизменный

В 1929 году газета Воронежского государственного университета писала: «Необходимо помнить, что университет только тогда выполнит поставленную перед ним советской властью и партией задачу, когда его студенческий актив будет укомплектован действительно социально здоровым элементом, т.е. рабочими, батраками, крестьянами». Классовый принцип «укомплектования» вузов учащимися лежал в основе марксистского проекта по построению нового мира; декрет 1918 года «О правилах приема в высшие учебные заведения» запрещал учитывать образование абитуриентов при поступлении, что заставило профессора все того же ВГУ заявить: «Мы стоим перед грозным явлением: наша высшая школа будет готовить людей, знающих меньше, чем развитой крестьянин». Казалось бы, академический трагифарс первых советских пятилеток остался в далеком прошлом, но никто не ожидал, что ему будет суждено повториться в одном из наиболее развитых капиталистических государств.

В 2020 году в США практически не осталось университетов, не имеющих в своем составе административных единиц, именуемых «отделами по разнообразию» или «отделами по содействию равенству». В ведении этих структур с орвеллианскими названиями находятся те же вопросы, которыми почти сто лет назад занимались партийные органы при советских вузах, а именно «укомплектование актива», только уже не по классовому принципу, а руководствуясь диктатом политики идентичности. В 2017 году абитуриент, решивший ограничить свое вступительное эссе стократным повторением лозунга «Black Lives Matter», был немедленно зачислен в престижнейший Стэнфордский университет под приветственные возгласы левого академического истеблишмента. В ответном письме приемная комиссия признавалась: «Все занимавшиеся рассмотрением Вашего заявления вдохновлены Вашей страстью, решимостью, достижениями и сердечностью». Автор вступительного эссе не был чернокожим.

Все те же «отделы по разнообразию и содействию равенству» стоят на страже новой ортодоксии: они активно защищают ее сторонников и наносят немедленные и жестокие удары по ее противникам. Они всемерно поощряют культуру доносительства: так, во многих университетах существует правило, согласно которому студенты и сотрудники обязаны извещать соответствующие административные подразделения о любых нарушениях кодекса поведения (в который, безусловно, включены все проявления «первородного греха» противников политики идентичности), даже если их собеседник попросил держать соответствующую информацию в тайне. Совсем недавно Гордон Клайн, преподаватель Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, отказал студенту (тоже не чернокожему) в просьбе отменить или отложить экзамены для афроамериканцев в связи с гибелью Джорджа Флойда. После отказа автор просьбы, предварительно отправив профессору вежливый имейл с благодарностью, написал на него донос, закончившийся временным отстранением Г. Клайна от работы. На сайте Change.org создана петиция, требующая уволить профессора-расиста и собравшая более 20 тыс. голосов. Сам Клайн находится под охраной полиции после множества полученных им угроз и считает себя «овцой», принесенной университетом в «жертву» политике идентичности.

Сотрудники университетов особенно склонны с радостью принимать правила новой игры: поддержка, а иногда и фанатичная «вера» в догматы политики идентичности дает им не только моральное превосходство защитников «невинных» жертв несправедливости, но и мощное административное оружие в форме доносительства, «уничтожения репутации» и свободы формирования профессорско-преподавательского состава по принципу идеологической солидарности, а иногда и местничества. Кроме того, приверженность таким академическим воплощениям «новой веры», как «критическая теория» позволяет новоявленным «великим инквизиторам» ограничиваться в своей научной деятельности пережевыванием известных фактов, приправленных трескучими изречениями французских постмодернистов второй половины прошлого столетия, грозя несогласным неотвратимым auto-da-fé.

«Особый русский путь»?

Иван Тимофеев:
«Мягкая сила», диверсификация экономики и дилеммы российских университетов

25 января 1938 г. после продолжительных пыток был расстрелян выдающийся советский японовед Евгений Поливанов, разработавший систему транскрипции японского языка, которой мы пользуемся и сегодня. Несколькими месяцами ранее были убиты другой великий востоковед, Николай Невский и его супруга Ёродзуя Исоко, которые вернулись в СССР из эмиграции. Осиротевшая дочь Невских была удочерена знаменитым японоведом Николаем Конрадом, который вскоре был вынужден провести несколько лет в лагерях на лесоповале. Эти чудовищные истории хорошо знакомы российским востоковедам, к числу которых принадлежит и автор этого очерка, но они представляют собой всего лишь маленькую часть той трагедии, которую нашей науке пришлось пережить вследствие идеологизации образования в СССР. Старшие поколения ученых рассказывают о том, как им приходилось десятилетиями писать «в стол» без всякой надежды на то, что цензор пропустит их работы. Даже обласканный властями дуайен советской международной журналистики Всеволод Овчинников признает, что сталкивался с цензурными ограничениями, и остается только догадываться, каких головокружительных успехов удалось бы достичь и без того сильной советской школе востоковедения без гнета марксистско-ленинской догмы.

Этот пример из близкой автору сферы говорит о том, что современные российские наука и высшее образование в свое время получили мощную «прививку» от идеологизации и, вероятно, обладают определенным запасом прочности в схватке с «новой верой» политики идентичности. Твердая приверженность принципам классического высшего образования и «Декартову методу» может сделать российские университеты крайне привлекательными для тех, кто ищет возможности независимой научной работы, особенно в гуманитарных областях. В то время как многие учебные программы западных вузов строятся по принципу ad usum Delphini, высшая школа в России должна громко заявить о своей независимости от политики идентичности. Было бы смешно утверждать, что российское образование начисто лишено проблем, связанных с политизацией, но опасность политики идентичности в многонациональной России с ее трудным (и часто трагическим) прошлым столь велика, что ее нельзя игнорировать.