Новый мировой беспорядок

Сегодня мы наблюдаем центробежные процессы в глобальном масштабе. Все геополитические надломы, которые существовали до пандемии, начали «кровоточить» гегемонистскими устремлениями держав, а также сомнениями некоторых государств в релевантности многостороннего сотрудничества. На этом фоне дискуссия о мировом порядке или беспорядке лишь усиливается. Именно кризис выявляет основные проблемы, центры силы и степень готовности к кооперации.

Что представляет из себя мировой порядок? По мнению Генри Киссинджера, необходимы два фактора — сила и справедливость. Можно представить силу как многослойный пирог, где в качестве слоев представлены экономическая, военная, политическая мощь и мягкая сила. Очевидно, что масштабы обладания этими «слоями» разнятся у государств, поэтому достичь баланса сил, по мнению Джозефа Ная, удалось только во время Венской системы международных отношений, где великие державы были более или менее равны. Второе условие — справедливость — претерпело много изменений. Исторически справедливостью считались стабильность, предсказуемость и порядок даже ценой самой справедливости, другими словами то, что мы назвали в период холодной войны глобальным сдерживанием, балансом сил и т.д., когда ущемление интересов одного государства считалось посягательством на ту самую «справедливость». Глобализация во многом изменила и упростила этот феномен. Априори не стоит полагать, что государства будут воспринимать справедливость в пределах своих границ и на международной арене одинаково. Справедливость как равенство перед законом не транслируется на равенство в мировой политике, несмотря на универсальные правила, заложенные Уставом ООН. В отсутствие справедливости и силы, по мнению Г. Киссинджера, мир впадет в мятежность и хаос.

Вместе с тем в настоящее время каждый регион мира находится во взаимодействии с другим. Кроме того, в каждом регионе выделяется стержневое государство, берущее на себя роль арбитра. На глобальном уровне, несмотря на всю критику, адресованную структуре ООН, в особенности ее механизму принятия решений, мировому сообществу удалось выработать определенные правила, создать площадку для диалога.

Может быть, мы входим в Холодную войну 2.0? И это отнюдь не риторика алармистов. Такие крупные ученые, как Нил Фергюссон и Роберт Каплан уверены, что американо-китайское противостояние — не что иное, как холодная война. Но и в этом можно усомниться, с учетом того, что мир уже не разделен идеологиями, особенно в эпоху глобализации, в которой невозможно полностью заморозить торговые отношения даже с самым заклятым врагом. К тому же, в период холодной войны, не считая движения неприсоединения, был недвусмысленный выбор между парами Сталин — Трумэн, Хрущев — Кеннеди, Брежнев — Рейган; сейчас же мир представляет собой сложную структуру связей, подкрепленную договорными обязательствами.

Однако в книге Ричарда Хааса с говорящим названием «Мир: краткое введение» существует непропорциональный разрыв между вызовами, стоящими перед международным сообществом, и ответами, которые оно дает.

В этом отношении иллюстративной была Генеральная Ассамблея в сентябре 2020 г., в ходе которой мировые лидеры ответили на два краеугольных вопроса: в чем идея «мирового сообщества», и как позиционирует себя каждое отдельное государство в мире американо-китайского противостояния. Почти все мировые лидеры признали, что идея мирового сообщества не удалась, она так и осталась несбыточным идеалом.

Касательно американо-китайского противостояния едва ли можно допустить, что мир действительно близок к холодной войне 2.0. Важно отметить, что так называемое противостояние между Китаем и США не родилось с приходом Д. Трампа, оно началось намного раньше и связано, главным образом, с превращением Китая в весомую экономическую державу.

Практичный и опытный функционер Джо Байден может вернуть статус-кво американо-китайских отношений, приняв ряд кадровых решений. Например, упразднить должность специального заместителя госсекретаря США по делам тибетцев, созданную совсем недавно при Д. Трампе; реже появляться в чувствительных водах Южно-Китайского моря. Китай, в свою очередь, мог бы подкрепить свои намерения не наращивать военный бюджет, который и так, если верить официальным данным, составляет 1,8% ВВП, что в два раза меньше американского.

Для США единственный способ занять конкурентное место в нарастающем соперничестве с КНР — это вернуть себе былой статус во всех международных институтах, а значит и доверие европейцев.

Мир, основанный на дихотомии глобализации и деглобализации, либеральной демократии и популизма, сулит изменения, усиливая идеологический и концептуальный раскол. В любом случае, изменения — признак движения. Может быть, пересмотр многих форм сотрудничества укрепит, с одной стороны, потенциал каждой отдельной страны, а с другой, четкое осознание недопустимости перехода «красных линий».

Уже много было сказано о том, какое влияние коронавирус оказал на состояние международных отношений. Он не только проверил на прочность систему здравоохранения различных стран мира, вызвал социально-экономический кризис, но и во многом создал благоприятные условия для политического кризиса в США. Сегодня мы наблюдаем центробежные процессы в глобальном масштабе. Все геополитические надломы, которые существовали до пандемии, начали «кровоточить» гегемонистскими устремлениями держав, а также сомнениями некоторых государств в релевантности многостороннего сотрудничества. На этом фоне дискуссия о мировом порядке или беспорядке лишь усиливается. Именно кризис выявляет основные проблемы, центры силы и степень готовности к кооперации.

Андрей Кортунов, Чжао Хуашэн:
Новая биполярность и последствия ее становления: взгляды Китая и России

Что представляет из себя мировой порядок? По мнению Генри Киссинджера, необходимы два фактора — сила и справедливость. С точки зрения физики, сила — это энергия, воздействующая на материальные тела, а также степень интенсивности, напряжённости. Равнозначна ли сила в мировой политике полюсу? Если да, то по каким критериям определять характеристики того самого полюса? Можно представить силу как многослойный пирог, где в качестве слоев представлены экономическая, военная, политическая мощь и мягкая сила. Очевидно, что масштабы обладания этими «слоями» разнятся у государств, поэтому достичь баланса сил, по мнению Джозефа Ная, удалось только во время Венской системы международных отношений, где великие державы были более или менее равны. Второе условие — справедливость — претерпело много изменений. Исторически справедливостью считались стабильность, предсказуемость и порядок даже ценой самой справедливости, другими словами то, что мы назвали в период холодной войны глобальным сдерживанием, балансом сил и т.д., когда ущемление интересов одного государства считалось посягательством на ту самую «справедливость». Глобализация во многом изменила и упростила этот феномен. Априори не стоит полагать, что государства будут воспринимать справедливость в пределах своих границ и на международной арене одинаково. Справедливость как равенство перед законом не транслируется на равенство в мировой политике, несмотря на универсальные правила, заложенные Уставом ООН. Однако представляется возможным достичь минимального консенсуса о базовых понятиях, таких как невозможность решения конфликта военным путем или безапелляционный запрет геноцида. В лучшие времена мировое сообщество решительным образом осудило интервенцию Ирака в Кувейт и восстановило справедливость. В худшие времена даже при консенсусе о том, что геноцид неприемлем, мировое сообщество не захотело предпринять меры, чтобы остановить кровопролитие в Руанде. Тем не менее эта «идеальная» модель справедливости, которую мы имеем, очерчивает «красные линии», нарушение которых влечет за собой очень громкие и резонансные последствия, в особенности для непостоянных членов СБ ООН. Конечно, если глубже смотреть на принятие концепции прав человека или разделения властей, то разночтения найдутся даже в Европейском союзе. В отсутствие такой модели, по мнению Г. Киссинджера, мир впадет в мятежность и хаос.

С другой стороны, в первом столетии нашей эры Китай и Римская империя ничего не знали о существовании друг друга. Ни о каком мировом порядке не приходилось говорить, так как мир не был подчинен никаким законам. В настоящее время каждый регион мира находится во взаимодействии с другим. Сверх того, в каждом регионе выделяется стержневое государство, берущее на себя роль арбитра. На глобальном уровне, несмотря на всю критику, адресованную структуре ООН, в особенности ее механизму принятия решений, мировому сообществу удалось выработать определенные правила, создать площадку для диалога. В частности, одним из последних успехов является подписание 50-м государством — Гондурасом — Договора о запрещении ядерного оружия (ДЗЯО), что сделает возможным вступление в силу ДЗЯО уже в январе 2021 года.

Андрей Кортунов:
Многосторонность надо не восстанавливать, а изобретать заново

Может быть, мы входим в Холодную войну 2.0? И это отнюдь не риторика алармистов. Такие крупные ученые, как Нил Фергюссон и Роберт Каплан уверены, что американо-китайское противостояние — не что иное, как холодная война. Но и в этом можно усомниться, с учетом того, что мир уже не разделен идеологиями, особенно в эпоху глобализации, в которой невозможно полностью заморозить торговые отношения даже с самым заклятым врагом. К тому же, в период холодной войны, не считая движения неприсоединения, был недвусмысленный выбор между парами Сталин — Трумэн, Хрущев — Кеннеди, Брежнев — Рейган; сейчас же мир представляет из себя сложную структуру связей, подкрепленную договорными обязательствами. В частности, Эмманюэль Макрон дал четко понять, что Европейский союз будет дистанцироваться от китайско-американского противостояния, дабы не оказаться за бортом глобального перераспределения. В АТР, например, Япония и Южная Корея совсем недавно стали частью беспрецедентного соглашения о зоне свободной торговли стран АСЕАН+ без участия США. Таким образом, государства не готовы поступиться своими экономическими интересами ради союзника, хотя векторная ориентированность на ту или иную сверхдержаву сохраняется.

Тем не менее ученые более или менее сходятся во мнении, что главный показатель степени сплоченности сегодняшнего мира — это способность побороть хаос, дать скоординированный ответ перед глобальным вызовом. Очевидно, что коронавирус — далеко не первый и не последний вызов, но то, что мы видим сейчас, очень неутешительно. Человечеству до сих пор не удалось дать скоординированный ответ перед стоящим вызовом. Как подчеркнул Ричард Хаас в книге с говорящим названием «Мир: краткое введение», существует непропорциональный разрыв между вызовами, стоящими перед международным сообществом, и ответами, которые оно дает.

В этом отношении иллюстративной была Генеральная Ассамблея в сентябре 2020 г., в ходе которой мировые лидеры ответили на два краеугольных вопроса: в чем идея «мирового сообщества», и как позиционирует себя каждое отдельное государство в мире американо-китайского противостояния.

Ольга Алексеева-Карневали:
Почему мир не становится многополярным, или грамматика международной (не)любви

Во-первых, по Чарльзу Мейстеру, мировое сообщество следует понимать, как группу людей или государств, имеющих общие проблемы и согласие на единое решение этих проблем. Почти все мировые лидеры признали, что идея мирового сообщества не удалась, она так и осталась несбыточным идеалом. Его важным компонентом является консенсус как форма кооперации между государствами по основным узловым проблемам, таким как изменение климата, борьба с экономическим кризисом, противодействие терроризму и т.д. При этом под консенсусом не следует понимать то, что государства должны принять единые стандарты относительно политического устройства, модели экономики и степени секуляризации государства. Даже ООН, продвигая демократию как комплекс идей и взглядов, не настаивает на определенной модели развития, признавая, что все государства разные.

Интересно, что восстановление «мирового сообщества» также рассматривается в разном ключе. Дональд Трамп с присущим ему эгоцентризмом свел все беды мира на Китае. В качестве ориентира для будущей внешней политики он пообещал наказать Китай, который «выпустил чуму». Является ли такая повестка созидательным рывком для создания атмосферы сотрудничества — вопрос риторический. Эмманюэль Макрон и Борис Джонсон, например, поддерживают укрепление мирового сотрудничества через всем привычные международные институты, главным образом, подведомственные ООН. Для Макрона главный интерес — повысить легитимность собственно Европейского союза, укрепить веру в интеграцию и многосторонние институты. Великобритании, в свою очередь, важно продвигать собственную повестку через многосторонние организации, дабы укрепиться в период пост-Брекзита.

Си Цзиньпин также оказался активным защитником глобализации, назвав одностороннюю риторику Д. Трампа «политической вакциной», а также выступил в поддержку международных усилий по борьбе с изменением климата. Вероятно, под масштабной экономической помощью, обещанной Китаем, в частности, Африке и Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО), завуалирован четкий посыл к расширению своего экономического влияния. Причем Китай, отстаивающий словно по правилу Вегаса[1] суверенное право каждого государства иметь свой политический режим, ясно понимает, что заручиться поддержкой европейцев можно если не путем укрепления прав человека, то хотя бы обращением к «зеленой» повестке.

Россия продвигает привычную повестку о мире без односторонних мер экономического принуждения. В очередной раз В. Путин призвал к созданию «зеленых коридоров», т.е. к отказу от санкций и торговых войн. Также было подтверждено намерение собраться «большой пятеркой» постоянных членов СБ ООН, чтобы обсудить насущные проблемы, но в другом формате и на более высоком уровне, дабы освежить идеализированные дискуссии внутри Совета Безопасности. Последнее, однако, остается спорным в связи с избранием нового президента США, который вряд ли охотно пойдет на такой скорый контакт с российским лидером.

Иван Тимофеев:
«Выборочная» биполярность? От коалиции войны к коалиции санкций

Второй компонент мирового порядка, «справедливость», также не находит консенсуса у мировых лидеров. Так, все государства не довольны барьерами и другими тарифными и нетарифными ограничениями в торговле. Вместе с тем они преследуют абсолютно разные цели: Борис Джонсон пытается укрепить торговый потенциал Великобритании на мировой арене и заручиться новыми цепями поставок после Брекзита; Владимир Путин больше апеллирует к политическим санкциям, которые уменьшают российский инвестиционный потенциал, а Дональд Трамп последовательно нивелировал роль международных торговых арбитров, в частности ВТО, обвиняя ее в «подыгрывании» Китаю.

Касательно американо-китайского противостояния едва ли можно допустить, что мир действительно близок к холодной войне 2.0. Важно отметить, что так называемое противостояние между Китаем и США не родилось с приходом Д. Трампа, оно началось намного раньше и связано, главным образом, с превращением Китая в весомую экономическую державу. Как подчеркнул Ричард Хаас, «трампизм» во внешней политике был задолго до Д. Трампа и, скорее всего, его переживет, так как в Конгрессе США существует консенсус относительно отношения к Китаю. Китайско-американские отношения на ближайшую перспективу будут в том числе зависеть и от озвученной позиции США по Тайваню. С учетом того, что только недавно в Тайвань США поставили оружия на сумму более 4,2 млрд долл., в том числе современные дроны MQ-9 Reaper, откреститься от поддержки будет непросто как технически, так и репутационно.

Практичный и опытный функционер Джо Байден может вернуть статус-кво американо-китайских отношений, приняв ряд кадровых решений. Например, упразднить должность специального заместителя госсекретаря США по делам тибетцев, созданную совсем недавно при Д. Трампе; реже появляться в чувствительных водах Южно-Китайского моря. Китай, в свою очередь, мог бы подкрепить свои намерения не наращивать военный бюджет, который и так, если верить официальным данным, составляет 1,8% ВВП, что в два раза меньше американского. Однако и раскрывать точные данные о запасах оружия, равно как и вступать в многосторонние рамочные соглашения Китай не намерен. Более того, КНР могла бы снизить напряженность, которая сложилась сейчас вокруг Сенкаку — спорной территории с Японией, в которой под прикрытием «синих человечков» китайские суда стояли в водах рекордное количество времени — 110 дней.

Андрей Кортунов:
Анархия – мать порядка?

Для США единственный способ занять конкурентное место в нарастающем соперничестве с КНР — это вернуть себе былой статус во всех международных институтах, а значит и доверие европейцев.

Пол Кеннеди, автор знаменитой книги «Подъем и падение великих держав» писал, что США не могут оставаться вечно великой державой, когда ее экономическая мощь продолжает падать. Политический концепт тезиса о том, что мощь Америки — это, прежде всего, ее внутреннее положение, выразил Ричард Хаас в своей книге «Внешняя политика начинается дома». Структурный пересмотр американской позиции требует соотношения ее средств и обещаний. Киссинджер еще в 2014 году призывал американский истеблишмент ответить на три вопроса о направлении в своей внешней политики: какой мир Америка хочет защищать; что она хочет достичь в этом мире, в том числе с союзниками; и что даже не следует пытаться достичь.

Мир, основанный на дихотомии глобализации и деглобализации, либеральной демократии и популизма, сулит изменения, усиливая идеологический и концептуальный раскол. В любом случае, изменения — признак движения. Может быть, пересмотр многих форм сотрудничества укрепит, с одной стороны, потенциал каждой отдельной страны, а с другой, четкое осознание недопустимости перехода «красных линий».

1. Las Vegas Rule или Правило Вегаса: What happens in Vegas stays in Vegas или “то, что происходит в Вегасе, остается в Вегасе, и никто не узнает о сумасшедших вещах, которые мы здесь творили». В политическом контексте это означает, что внутренние дела государства остаются только его прерогативой без вмешательства и комментариев других государств.