«Война с памятниками» как столкновение исторических нарративов в Латвии

Феномен «войн памяти» в последнее время стал все более распространенным. На примере современной Латвии можно наблюдать столкновение исторических нарративов латышской и русской частей латвийского общества, которые во многом противоречат друг другу в отношении событий XX в., в частности истории Второй мировой войны. Это противостояние вылилось в 2022 г. в «войну с памятниками», вызванную решением латвийских властей снести монументы воинам РККА, что было враждебно воспринято русским сообществом.

Пьер Нора определяет «места памяти» как «всякое значимое единство, материального или идеального порядка, которое воля людей или работа времени превратила в символический элемент наследия некоторой общности». Памятники советским солдатам как «место памяти» включают в себя различные образы, представляя для русских и латышей различные символы, формирующие исторические нарративы с обеих сторон, которые играют важную роль для сохранения национальной идентичности.

Для русского сообщества в Латвии монументы советским воинам остаются «местом памяти» о Великой Отечественной войне, составляя основу его идентичности. Для латышей они же символизируют «советскую оккупацию», одно из проявлений «другого», что также объединяет различные части латышского общества. И в русском, и в латышском сообществах произошла секьюритизация вопроса о памятниках, их демонтаж и сохранение подаются как угроза для национальных идентичностей. В то же время снос памятников советским солдатам «усиливает» их как «место памяти». Для русских оно теперь включает образ трагедии, борьбы, сопоставление с Великой Отечественной войной, «изобретаются» традиции поминовения сноса памятников, а для латышей их демонтаж значим как символ прощания с коммунистическим прошлым.

Феномен «войн памяти» в последние годы становится все более распространенным. Зачастую особую роль в них играют памятники. Дискуссии разворачиваются вокруг целесообразности установки монумента тому или иному герою и, конечно же, судьбы уже установленных памятников, особенно когда в стране сменяются политические режимы, и новое руководство стремится противопоставить себя предшественникам.

Именно так происходит в современной Латвии, чья государственность, по мнению некоторых исследователей, строится на неприятии наследия СССР [1], и где при этом до сих пор сохранялось несколько сотен советских памятников времен Второй мировой войны. Это произошло благодаря статье 13 российско-латвийского межправительственного соглашения 1994 г., согласно которому Рига принимала на себя обязательства по сохранению и благоустройству российских мемориалов и захоронений. Данное решение было во многом продиктовано мнением русского меньшинства в Латвии, которое к настоящему времени составляет около четверти населения и стремится сохранить свою национальную идентичность несмотря на то, что, согласно тексту Конституции, не включается в единую латышскую нацию, которая основывается на латышских традициях и латышском языке, а не на взаимодействии разных культур. Исключенность русского сообщества (институт негражданства, отсутствие официального статуса у русского языка), отличие его исторического нарратива от государственного [2] привели к «войне с памятниками» советским солдатам в 2022 г.

Пьер Нора, развивая идеи Мориса Хальбвакса о коллективной памяти (социальные группы обладают общей памятью о прошлом [3]), определяет «места памяти» как «всякое значимое единство, материального или идеального порядка, которое воля людей или работа времени превратила в символический элемент наследия некоторой общности» [4]. Данное понятие включает в себя не только конкретное место на карте, материальный объект, но и символы, образы, особое восприятие реальных объектов различными сообществами. Памятники советским солдатам как «место памяти» включают в себя различные образы, представляя для русских и латышей различные символы [5], формирующие исторические нарративы с обеих сторон [6], которые, согласно Э. Смиту, играют важную роль для сохранения их национальной идентичности [7].

Тема «войн памяти» становится актуальной не только для Латвии, но и для других стран, где одной из линий противостояния оказывается интерпретация истории. Положение русских латвийцев часто привлекает внимание руководства и общества России, их проблемы подаются как проблемы единого русскоязычного сообщества. Памятники солдатам Великой Отечественной войны в постсоветских странах важны и для поддержания памяти об этом событии, подчеркивая его масштаб и усиливая исторический нарратив РФ, в котором центральным выступает образ Победы.

Вадим Трухачёв:
Снос «бронзового» Конева в Праге как урок для России

Взгляд латвийского правительства

Почему же памятники, созданные несколько десятилетий назад, оказываются важными для жителей современной Латвии? Истоком латвийской государственности традиционно считается Первая Латвийская Республика (1918–1940 гг.) — именно Конституция 1922 г. была в 1993 г. полностью восстановлена как латвийский основной закон [8]. Такой шаг означал преемственность и тождественность межвоенной и современной Латвии при исключении советского периода [9]. В государственном историческом нарративе реализуется курс по маргинализации Латвийской ССР, с которой напрямую связаны и памятники советским солдатам. Нацистский и советский режимы называются в Конституции оккупационными, победа над нацизмом означает лишь смену тоталитаризмов. Это подтверждается памятными датами и государственными праздниками: 8 и 9 мая в Латвии рабочие дни, зато в календаре можно обнаружить День памяти жертв коммунистического геноцида (25 марта), День памяти жертв коммунистического террора (14 июня), День памяти жертв сталинизма и нацизма (23 августа) и День оккупации (17 июня), что отсылает к событиям 1940-х гг. и также характеризует отношение властей к советскому прошлому [10].

Безусловно, памятники воинам РККА символизируют победу над нацизмом, а, как страна Европейского Союза, который берет свои истоки именно с послевоенного времени и противопоставляется разобщенной довоенной Европе, Латвия с помощью их сохранения может доказывать свою причастность к борьбе с нацистской Германии. Между тем такой подход остается противоречивым, поскольку часть латышей принимала участие в войне на стороне Германии, считая ее освободителем от СССР, и некоторые националистические силы в стране до сих пор воспринимают их как героев. Например, Национальное объединение, которое входит в правящую коалицию, призывает праздновать День латышских легионеров 16 марта, который, однако, государственным праздником и памятной датой не является. С другой стороны, памятники могут напоминать о «советской оккупации» Латвии, которая воспринимается как трагедия и противопоставляется современной национальной государственности, а также связывается с многими другими образами коммунистического прошлого и СССР. В связи с этим монументы ассоциируются с Советским Союзом и Россией, а также с русскими латвийцами, само появление которых объединяют с историей Латвийской ССР [11] (хотя и в межвоенный период доля русских составляла до 10% населения).

Именно из-за связи памятников с современной политикой РФ Сейм Латвии принял поправки к соглашению 1994 г. для разрешения их демонтажа. По мнению правящих сил, теперь они ассоциируются с «российской агрессией и преступлениями на Украине». Только во вторую очередь отмечалось, что они напоминают о «советской оккупации» и противоречат латвийскому историческому нарративу, и лишь затем — не представляют художественной ценности. Примечательно, что это установили не учреждения культуры, а Музей оккупации, играющий ключевую роль в формировании образа Латвийской ССР как периода, когда не существовало латвийской национальной государственности [9].

Кроме того, решение властей было мотивировано митингами 8–9 мая 2022 г., традиционно проходившими у памятников, но в этом году изображенными как поддержка действий России. Премьер-министр К. Кариньш от партии «Новое единство» назвал советские памятники причиной нарушения правопорядка и угрозой безопасности страны, которая исходит от тех, кому важна память о победе над нацизмом, то есть от русских латвийцев. В то же время в речи президента страны Э. Левитса прослеживалась идея единения: политика РФ и ее «имперский» исторический нарратив враждебны всем латвийцам. Памятники нужно демонтировать как «объекты российской пропаганды», но в Латвии сохранится память о «всех павших солдат» Второй мировой войны. Так, глава государства попытался учесть историческую память русских латвийцев, хотя подчеркивал тезис о «советской оккупации», называя ее «русской», а ее жертвами выставлял латышей и украинцев, но не русских латвийцев.

Хотя поправки о сносе памятников поддержали все латышские партии, их отношение к демонтажу было различным, что говорит об отсутствии единства по восприятию этих «мест памяти» [12]. Часть правящих сил выступила с позиций «оккупации», противоречащей памяти русских, — это Национальное объединение, назвавшее решение «историческим» и предложившее нарратив памяти о латышских легионерах СС, и либеральная «Развитию/За!». Для партий «Консерваторы» и «Прогрессивные» памятники стали символом событий на Украине, хотя последние видели в них память о трагедии латышского народа. Оппозиция, Союз зеленых и крестьян, критиковала лишь действия правительства, не обеспечившего порядок на майских митингах.

Так или иначе, памятники связываются с «советской оккупацией» или напрямую, или через ассоциацию РФ с действиями СССР, что формирует образ «единого врага». Почитание монументов подается как угроза национальной безопасности, происходит секьюритизация дискуссий о них [13]: вопрос о советских памятниках представляется руководством Латвии одним из наиболее важным для латышского общества, что отвлекает граждан от многих других проблем. Вместе с тем власти пытаются привлечь на свою сторону русских латвийцев, сохраняя при этом дискурс о «советской оккупации».

Мария Орешина:
В поисках вакцины от нацизма

Взгляд русских латвийцев

Образ Великой Отечественной войны для русских латвийцев оказался практически единственным, на основе чего они выстраивали свою идентичность [8]. Если обратиться к подходу Р. Брубейкера [14], в Латвии формировалось русское сообщество, отличающееся и от этнических латышей, и от России, с которой их связь становилась все меньше [15]. Основой идентичности русских латвийцев на новой земле [5] стали монументы солдатам-освободителям как «места памяти», связанные с историей Латвии и семейными историями. Память о героях войны стала традицией, «изобретенной», согласно Э. Хобсбауму [16], для идентификации в настоящем, хоть и основанной на конкретных событиях прошлого: памятник освободителям Риги, к примеру, был открыт в 1985 г., а практики его коммеморации распространились уже в постсоветское время (праздничные мероприятия 9 мая, георгиевская ленточка как символ русской партии «ЗаПЧЕЛ»).

Сейчас активно обращается к проблемам исторической памяти как примеру дискриминации русского сообщества, прежде всего, Русский союз Латвии (РСЛ), преемник «ЗаПЧЕЛ». В его предвыборном манифесте снос монументов прямо назван «болезненным ударом» по интересам русской общины, политикой «исторической мести». Для противодействия этому РСЛ обращался в Европарламент и Комитет по правам человека ООН, предлагал проекты-миссии по спасению «Алеши» в Резекне или созданию 3D-копий монументов. Кроме того, партия сохраняет и расширяет это «место памяти», «изобретая» новые традиции — черные футболки с надписью «16:43» (время сноса памятника освободителям Риги). Сама борьба за памятники сравнивается с Великой Отечественной войной: правящие силы предстают последователями нацистов, а РСЛ и русские — солдат РККА.

Партия оправдывает защиту памятников необходимостью сохранения наследия предыдущих поколений для потомков (в частности, формирования общности русских латвийцев в истории), хотя чаще памятники просто называют тем, что «близко сердцу», что важно для идентичности сообщества. Также РСЛ говорил о трате средств налогоплательщиков и абсурдности избавления от всего советского наследия (зданий, мостов), обращаясь ко всем гражданам Латвии.

Вместе с тем другая партия, отстаивающая интересы русской общины, — «Согласие», продвигающая концепцию национального примирения, предлагала компромиссный исторический нарратив. В Сейме ее депутаты проголосовали против поправок о сносе, заявляя, что это решение «увеличит напряжение в обществе, углубит разногласия» и представляет собой «вульгарное политиканство», отвлекающее от актуальных экономических проблем. Памятники «Согласие» называло не «русскими», а символизирующими «победителей над гитлеризмом разных национальностей». Но такой подход не мог привлечь всех латышей, предлагая им скорее критику действий правительства, а русских он лишал монополии памяти о героях Великой Отечественной войны.

Александар Джокич:
Ревизионизм истории как война нарративов. Взгляд с Западных Балкан

Нужно признать, что для русского сообщества снос скорее означал не примирение, а конфликт, который напоминал о борьбе с нацизмом, что смогли выразить лидеры РСЛ. Эта партия, как и латвийское правительство, также по-своему секьюритизировало вопрос о сносе памятников, подав демонтаж как угрозу русской идентичности в Латвии и самому существованию русского сообщества. Тем не менее русских латвийцев не мобилизовали эти призывы, они, за редким исключением, активно не противостояли попыткам разрушения монументов, сопротивляясь решению властей пассивно.

***

«Война с памятниками» в Латвии стала проявлением столкновения взаимоисключающих нарративов по вопросу Второй мировой войны. Так, для русского сообщества монументы советским воинам остаются «местом памяти» о Великой Отечественной войне, составляя основу его идентичности. Для латышей они же символизируют «советскую оккупацию», одно из проявлений «другого», что также объединяет различные части латышского общества. И в русском, и в латышском сообществах произошла секьюритизация вопроса о памятниках, их демонтаж и сохранение подаются как угроза для национальных идентичностей. В то же время снос памятников советским солдатам «усиливает» их как «место памяти». Для русских оно теперь включает образ трагедии, борьбы, сопоставление с Великой Отечественной войной, «изобретаются» традиции поминовения сноса, а для латышей демонтаж тоже значим как символ прощания с коммунистическим прошлым.

Таким образом, «войны памяти» между латышским и русским сообществам продолжаются, общая коммеморация событий прошлого затруднительна, хотя возможности для нее все-таки сохраняются. Это, к примеру, память о жертвах репрессий как среди латышей, так и русских, или акцент на истории 1920-х гг., когда латвийское государство строилось на принятии существования в стране различных этнических групп. Однако в первом случае проблемным остается признание русскими латвийцами советской истории как враждебной: сложное положение русских в современной Латвии со статусом неграждан и исключение русского языка способствуют позитивному восприятию Латвийской ССР, когда подобных проблем для них не существовало. Межвоенная история Латвии не играет ключевую роль для тех русских, кто переехал в страну в послевоенный период, а для латышей она важна лишь как момент основания. Наконец, исключить связь между русскими и современной Россией тоже трудно, ведь страна происхождения объединяет русских латвийцев, поэтому для латышей действия РФ, ассоциируемого с СССР, будут влиять на восприятие ими русского сообщества.

1. Kaprāns M. Remembering communism in Latvia: a nationalizing state and the multi-directionality of the past // The new heroes — the new victims. Riga: Zinātne, 2016. P. 74–107.

2. Cheskin A. History, Conflicting Collective Memories, and National Identities: How Latvia’s Russian-Speakers Are Learning to Remember // Nationalities Papers. 2012. Vol. 40, No. 4. Pp. 561–584.

3. Halbwachs M. On collective memory. Chicago: The University of Chicago Press, 1992. 254 p.

4. Франция – память. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999. С. 79.

5. Kudors A. Social Memory and Identity of Ethnic Russians in Latvia // Becoming Europeans in Central Eastern Europe. National Identity Construction After 2004. Warsaw: University of Warsaw, 2014. P. 99–100.

6. Малинова О.Ю. Политика памяти как область символической политики // Методологические вопросы изучения политики памяти / Отв. ред. А.И. Миллер, Д.В. Ефременко. М., СПб.: Нестор-История, 2018. С. 27–54.

7. Смит Э. Национализм и модернизм: Критический обзор современных теорий наций и национализма. М.: Праксис, 2004. 464 с.

8. Pakhomenko S., Gridina I. Securitization of memory in the pandemic period: The case of Russia and Latvia // Mezinárodní vztahy. 2020. Vol. 55, No. 4. P. 102.

9. Кирчанов М.В. Континуитет и дискретность в современных исторических памятях стран Балтии (мифы политической нации vs мифы политизированной этничности) // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2019. № 1. С. 180–218.

10. Andrejevs D. Revisiting the social organisation of national memory: a look at the calendars of Lithuania, Latvia, and Estonia // Memory Studies. 2018. Vol. 13, No. 6. P. 1305–1320.

11. Hanov D., Volkov V. Ethnic minorities and types of social memory in Latvia // Ethnicity: Diversity and Homogenization. 2018. No. 1. P. 69.

12. Волков В.В. Идентичность и историческая память русского этнического меньшинства Латвии (1991–2021) // Этнокультурное многообразие и гражданская и этническая идентичность молодежи в постсоветском пространстве. 2021. С. 111–121.

13. Waver O. Securitization and Desecuritization // Lipschutz R.D. On Security. New York: Columbia University Press, 1995. Pp. 46–87.

14. Брубейкер Р. Этничность без групп. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. 408 с.

15. Cheskin A. Exploring Russian-Speaking Identity from Below: The Case of Latvia // Journal of Baltic Studies. 2013. Vol. 44, No. 3. P. 298.

16. Hobsbaum E., Ranger T. The Invention of Tradition. Cambridge, New York: Cambridge University Press, 1983. 320 p.