Альтернативы «развороту над Атлантикой» не было

«Евгений Максимович пропускал все через себя. Но я никогда не испытывал ни малейших сомнений, что любое давление на него не имело никаких последствий. У него был, что называется, внутренний стержень», – поделился воспоминаниями с газетой ВЗГЛЯД сенатор Константин Косачев, долгие годы работавший с Евгением Примаковым.

Во вторник Евгению Примакову исполнилось бы 90 лет. Уроженец Киева, который вырос в Тбилиси, работал в Москве и десятилетиями отстаивал интересы Советского Союза на международных площадках от Женевы до Багдада, возглавил отечественную дипломатию в крайне сложный период. После распада единой державы строилось новое государство, которому приходилось с нуля завоевывать авторитет на мировой арене. Что было непросто не только в силу экономического краха, но и идеологических установок ельцинских младореформаторов: «У России нет национальных интересов, есть только общечеловеческие». 

«Евгений Максимович пропускал все через себя. Но я никогда не испытывал ни малейших сомнений, что любое давление на него не имело никаких последствий. У него был, что называется, внутренний стержень», – поделился воспоминаниями с газетой ВЗГЛЯД сенатор Константин Косачев, долгие годы работавший с Евгением Примаковым.

Во вторник Евгению Примакову исполнилось бы 90 лет. Уроженец Киева, который вырос в Тбилиси, работал в Москве и десятилетиями отстаивал интересы Советского Союза на международных площадках от Женевы до Багдада, возглавил отечественную дипломатию в крайне сложный период. После распада единой державы строилось новое государство, которому приходилось с нуля завоевывать авторитет на мировой арене. Что было непросто не только в силу экономического краха, но и идеологических установок ельцинских младореформаторов: «У России нет национальных интересов, есть только общечеловеческие».

Когда в 1996 году у мидовского штурвала встал Примаков, это, конечно, сразу не развернуло российскую внешнюю политику на 180 градусов (знаменитый разворот над Атлантикой случился позже, когда Евгений Максимович руководил правительством), но Россию стали воспринимать в мире куда серьезнее.

В период между дефолтом 1998 года и началом нового тысячелетия Примаков оказался в числе наиболее популярных и уважаемых государственных деятелей – общество оценило усилия ветерана российской политики и его команды, вытягивавших страну из экономического пике.

Вспомнить каким был один из самых знаковых политиков рубежа веков, газете ВЗГЛЯД помог человек, который многие годы работал рука об руку с Примаковым и в МИД России, и в правительстве России – председатель комитета Совета Федерации по международным делам Константин Косачев. 

ВЗГЛЯД: Константин Иосифович, в 1996 году Евгений Примаков принял МИД у Андрея Козырева, за которым, говорят, на Западе закрепилось прозвище «Мистер Да». Как человек, непосредственно наблюдавший и участвовавший в работе внешнеполитического ведомства, напомните – что тогда представляла собой российская дипломатия? Насколько сложно было разворачивать «машину» МИДа от евроатлантизма к отстаиванию интересов России?

Константин Косачев: МИД первой половины девяностых годов представлял собой структуру, которая была существенно травмирована событиями в нашей стране. Это проявлялось по-разному. Во-первых, МИД начала девяностых под руководством Андрея Владимировича Козырева попытался развернуть российскую внешнюю политику на 180 градусов по отношению к советской и отказывался практически от всего, что делало внешнюю политику сильной и востребованной. То есть все наши контакты и связи по соображениям, которые были признаны идеологическими, были свернуты. Это привело к потере традиционных союзников нашей страны, а новых союзников мы так и не обрели. Господин Козырев считал, что мы их обретем в силу того, что мы будем отказываться от старых, но этого, конечно же, не произошло.

Во-вторых, российский МИД пришел на смену советскому в кадровом отношении. Тогдашний министр иностранных дел Козырев фактически сместил последнего советского министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе (который до декабря 1991-го занимал пост министра внешних сношений СССР – прим. ВЗГЛЯД). Таким образом, он пришел вместе со своим кадровым составом Министерства иностранных дел РСФСР в здание союзного министерства, отодвинув на второй план всех тех, кто состоялся в союзном министерстве, тех, кто являлся профессиональными и востребованными дипломатами. То есть была нанесена серьезная травма кадровому составу министерства.

В-третьих, сами обстоятельства перехода нашей страны на рынок создали для многих дипломатов соблазн перейти на другие, более высокооплачиваемые места работы. Тем более им платили крохи: месячной зарплаты едва хватало на покрытие транспортных расходов. И в тот момент наиболее активное звено нашей отечественной дипломатии – это люди среднего возраста, которые уже ушли с младших позиций, но еще не достигли старших – нас покинули. Поэтому

МИД в том виде, в каком его принимал Евгений Максимович Примаков от Андрея Владимировича Козырева, походил на разоренное гнездо.

Были утрачены и деформированы политические ориентиры, это совпало с кадровой катастрофой. Евгению Максимовичу Примакову пришлось восстанавливать МИД если не с нуля, то с очень низких стартовых позиций. Для него в равной степени на тот момент было важным создать у людей мотивацию продолжать работать в МИДе через решение каких-то экономических, социальных и бытовых проблем. Но точно так же важно, а может быть и важнее, было вернуть людям веру в себя и уверенность в правильности российской внешней политики.

В таком случае эту политику следовало серьезным образом модифицировать, что и сделал Евгений Максимович Примаков. Это не было зоной исключительно его ответственности – внешняя политика и тогда и сейчас по Конституции является президентским делом, но в данном случае, конечно же, все решения, которые в конечном итоге оформлялись доктринами, указами и другими решениями соответствующего уровня, вырабатывались и готовились под руководством и при определяющей роли Евгения Максимовича Примакова.

ВЗГЛЯД: Не потеряла ли Служба внешней разведки в своей эффективности, когда Примаков ушел оттуда на дипломатическую работу? И наоборот – помог ли опыт руководства СВР в руководстве внешней политикой?

К. К.: Я не вправе оценивать эффективность деятельности Службы внешней разведки. Думаю, что эффективность любого ведомства в чем-то зависит от руководителя, но далеко не во всем. Более того, Служба внешней разведки не нуждалась в такой перестройке, как, например, в случае с МИДом. СВР и до того работала на деидеологизированных началах. Думаю, что она сохранила эту способность и в первой половине девяностых. Мне кажется, здесь роль личности была меньше.

А что касается отношения Евгения Максимовича, то он мне признавался, что для него самыми счастливыми были именно годы работы во внешней разведке. Не потому что это как-то отвечало его внутреннему состоянию или духу – это были годы, когда в силу специфики службы он был более самостоятелен в своих действиях и решениях. Это была та профессиональная площадка, которая выстраивалась так, как считал нужным ее руководитель, что давало Примакову возможность гораздо большего маневра. Как он неоднократно говорил, это было ему очень по душе.

Любой предыдущий опыт помогает в последующем. Тем более опыт руководства такими структурами. У меня нет никакого сомнения, что это поступательное движение вперед, и каждый следующий этап опирался на опыт предыдущего. Помог ли опыт, приобретенный в СВР, руководить внешней политикой? Такого рода оценками Евгений Максимович со мной никогда не делился.

ВЗГЛЯД: Пребывание Примакова на посту главы отечественной дипломатии совпало с острым внутриполитическим кризисом в России, с первой чеченской войной. Ощущалось ли на тот момент давление Запада, которое сейчас уже стало привычным? С вашей точки зрения, когда российской внешней политике приходилось сложнее – тогда, когда Россия была слаба, но ей демонстрировали покровительство западные друзья, или теперь?

К. К.: Нашей стране никогда не было легко – это касается и российской внешней политики. В мире и в прежние десятилетия, и в годы перестройки, и в девяностые, и в нулевые всегда существовала и продолжает существовать жесточайшая конкуренция. Когда мы пытались в этих условиях позиционировать свою страну в качестве союзника Запада, то это происходило в силу нашего одностороннего и добровольного отказа от конкуренции на равных.

При этом возникал некий моральный комфорт – нас хвалили, нас хлопали по плечу, нас приглашали на равных в международные структуры. «На равных» – в кавычках. Но совершенно точно это было тупиком для нашей страны с точки зрения перспектив ее стратегического развития. Нам было уготовлено место ведомого, место подчиненного, место младшего брата.

Эти пять или шесть лет – я их связываю с годами Козырева на посту министра иностранных дел – стали временем очень сильной утраты Россией своих геополитических позиций. Ни в коем случае нельзя считать это время простым для нашей страны. Возможно, время было бесхитростным в плане внешней политики, но оно было очень сложным, потому что наша страна теряла, а не приобретала в результате такой внешней политики.

А дальше мы стали обретать чувство национального достоинства и понимать по-настоящему наши собственные национальные интересы. Не скатываясь в прежнюю конфронтационность, тем не менее Россия стала говорить на равных с нашими партнерами и собеседниками в окружающем мире – сложностей только добавилось. Но это не значит, что нашей стране стало от этого хуже – наоборот, стало лучше. И события последних лет это совершенно точно доказывают: мы положительно развиваемся в экономическом и социальном плане, несмотря на чудовищное давление. Мы являемся востребованным мировым игроком в решении крупнейших проблем современности.

ВЗГЛЯД: Назначение Примакова премьером в самые тяжелые месяцы 1998 года было предопределено? Сам Евгений Максимович, насколько известно, сначала отказался принять предложение Ельцина возглавить правительство. Насколько, с вашей точки зрения, эффективно действовала команда Примакова – Маслюкова – Геращенко?

К. К.: Команда Примакова была значительно шире. Я вам напомню, что предложение, чтобы соответствующие люди были его заместителями в правительстве, делалось представителям самых разных политических сил, представленных на тот момент в парламенте. Я напомню, что подобные предложения от Примакова получали и Явлинский, и Рыжков, они отказались. И еще многие другие политики.

Часто говорят, что правительство Примакова было прокоммунистическим – нет, это было правительство национального согласия.

Это было правительство, которое имело только одну цель: в тяжелейших для страны условиях консолидировать политические элиты и нацелить их на решение общих для всей страны задач. Это была политика Примакова, она, конечно же, сработала. Любое другое правительство, которое не было бы правительством национального согласия, с этой задачей не справилось бы. Правительство Примакова решило эту задачу блестяще. Его правительство было одним из самых сильных в современной истории нашей страны.

ВЗГЛЯД: Разворот над Атлантикой в марте 1999 года, который еще назвали «петлей Примакова», вошел в историю. Как человек, бывший с Евгением Максимовичем в том самом самолете, скажите: была ли у Евгения Максимовича возможность поступить по-другому – не отменять тогда визит в США? С вашей точки зрения, повлек ли этот демарш серьезные изменения во внешней политике России (которые стали очевидны в 2000-е годы), или это был красивый, но единичный жест?

К. К.: В теории набор возможностей существовал, но на практике его не было. Альтернативный вариант прибытия в Вашингтон и проведения там торгово-экономической двусторонней комиссии означал бы де-факто согласие с тем, что США и их союзники по НАТО вправе бомбить территорию суверенной европейской страны – Югославии.

Да, в теории можно предавать своих ближайших союзников и делать вид, что тебя это не касается – набор вариантов теоретически существует, но на практике его не было, потому что любой другой вариант действий был бы неприемлем для нашей страны с точки зрения ее геополитического позиционирования.

Возможности для компромисса на тот момент были абсолютно исчерпаны – это был тот случай, когда «отступать некуда, позади Москва». Я думаю, какие-либо другие варианты поведения были исключены для Евгения Максимовича Примакова лично. Красные линии для него были прочерчены предельно четко, он их обозначил еще до того, как самолет поднялся в воздух. Это решение не было спонтанным, оно было абсолютно продуманным во всех деталях. Решение было реализовано в полете, потому что на это время пришлось объявление американцами о начале военной операции в Югославии.

ВЗГЛЯД: Решение Примакова поучаствовать в избирательной кампании 1999-2000 годов, всю историю с партией «Отечество – Вся Россия», тандем с Лужковым, который закончился проигрышем ОВР «Единству», некоторые называют концом большой политической карьеры Примакова. Так ли это, с вашей точки зрения? Может быть, Примакову не стоило тогда идти в публичную политику?

К. К.: Первое: история не терпит сослагательного наклонения.

Второе: Евгений Максимович никогда ни о какой политической карьере не задумывался. Его каждый раз уговаривали пойти на ту или иную позицию. Это касалось и председателя правительства, и руководителя блока «Отечество».

Решение выдвинуть кандидатуру в президенты России было навязано некоторыми людьми из его окружения. Они делали это каждый раз, спекулируя на очень высоких чувствах гражданского долга Евгения Максимовича.

Это не было попыткой предложить ему какую-то соблазнительную политическую карьеру. Каждый раз его убеждали в том, что это нужно сделать, нажимая на его чувство ответственности перед страной.

«Евгений Максимович, мы понимаем, что вам это не нужно, но вы должны это сделать ради людей, ради страны!». Каждый раз он уступал нажиму, хотя это совершенно точно не соответствовало его мироощущению и миропониманию того, что происходило. В этом весь Примаков – когда речь заходила о соотношении личного и общественного, он всегда жертвовал своими личными интересами ради того, чтобы быть нужным стране. Даже когда его в этом убеждали.

ВЗГЛЯД: Какой момент в карьере был для Примакова, на ваш взгляд, самым сложным?

К. К.: Из того, что я видел, для него самыми тяжелыми были события, когда он был депутатом Госдумы, руководителем фракции. Когда группа очень близких ему людей фактически его предала, предложив президенту РФ уговорить Евгения Максимовича оставить этот пост и уступить его другому человеку. С Евгением Максимовичем этого никто не обсуждал, все произошло за его спиной. Думаю, это было самым тяжелым потрясением в его политической карьере. Подчеркну, что именно политической, потому что в его общественной и личной жизни было достаточно других проблем. К сожалению, в 2000 году в его жизни случилось это предательство.

ВЗГЛЯД: Евгений Максимович был известен своими высокими моральными принципами. При этом во время его нахождения на посту премьер-министра на него оказывалось давление и со стороны аппарата президента, и со стороны самого Ельцина. При этом порой они вели себя довольно неэтично. Как Примаков решал эту дилемму, не имея возможности выносить это на публику?

К. К.: Пропускал все через себя. Он мало делился этими ощущениями, оставлял их в себе. Я никогда не испытывал ни малейших сомнений, что любое давление на него не имело никаких последствий. Тот стержень, который был в нем всегда, оставался его безоговорочным ориентиром. Он вел Евгения Максимовича всегда и везде.

Источник: Взгляд