Заместитель директора ИВ РАН об обстановке внутри Сирии и ее отношениях с соседями.
Заместитель директора ИВ РАН об обстановке внутри Сирии и ее отношениях с соседями.
- В конце апреля в Москве прошли переговоры глав Минобороны России, Турции, Сирии и Ирана. В выпущенном по их завершении сообщении сказано: «Отдельное внимание [на переговорах] было уделено вопросам противодействия всем проявлениям террористических угроз, борьбе со всеми экстремистскими группировками на территории Сирии». А как сейчас обстоят дела с этой угрозой?
Намного лучше, угроза уже не такая острая. Но это не значит, что проблема полностью решена. Периодически теракты в разных районах Сирии все-таки случаются. В пустынной местности продолжают действовать экстремистские бандформирования разной численности. Понятно, что экономическая ситуация в стране влияет на уровень безопасности. И вероятность терактов сохраняется.
Но, если вернуться к встрече министров, которую вы упомянули, то тут надо уточнить, что Дамаск и Анкара понимают терроризм по-разному. У них разные списки террористов и террористических организаций. И это одна из проблем, мешающих урегулированию конфликта. В резолюция Совбеза ООН 2254 – ее всегда вспоминают, когда речь заходит об урегулировании – есть четвертая корзина, посвященная как раз борьбе с терроризмом. Но договориться о том, что относится к этой категории, никогда не получалось. С точки зрения Дамаска, вообще не было никакой гражданской войны, а была большая контртеррористическая операция.
- Как только этот конфликт не называли, в том числе и религиозной войной…
Вот этот как раз категорически неправильно. Такое определение искажает суть происходившего в Сирии. Конечно, религиозный фактор играл свою роль, но есть и другие, не менее значимые – этнический, политический и так далее.
- Значит, все-таки, гражданская война. Она завершилась или просто перешла в стадию низкой интенсивности?
«Гражданская война» - не строгий термин, это скорее выражение, используемое в литературе, публицистике. Лавров как-то сказал, что нет такого юридического понятия «гражданская война», а есть «внутренний вооруженный конфликт». В случае Сирии можно сделать уточнение, добавив к этому определению слово «интернационализированный». Полномасштабных боевых действий сейчас нет, но сам конфликт не урегулирован. Сирийское общество остается расколотым. За пределами страны сохраняются огромные общины беженцев. Части Сирии находятся под контролем разных сил, враждебно настроенных друг к другу.
- Сколько процентов территории страны подконтрольны сейчас правительству?
Примерно две третьих.
- Возвращаясь к Турции, в целом, как складываются отношения Дамаска и Анкары?
На формальном уровне ничего не изменилось. На неформальном – есть некоторые подвижки. Мы видим, что и турецкая, и сирийская сторона подают знаки, что хотели бы как-то вывести диалог из тупика. Но тут надо учитывать несколько факторов. Первый, очевидно, – выборы в Турции. Сейчас много говорят, что, если Эрдоган проиграет и к власти придет Кылычдароглу, то все противоречия с Сирией моментально будут сняты. Я думаю, это несколько наивный взгляд на проблему. Да, безусловно, смена руководства в Турции позволит искать какие-то новые развязки. Но, с другой стороны, мы доподлинно не знаем, какую позицию по вопросам внешней политики займут Кылычдароглу и его команда. И то, что он алевит, а в Сирии у власти алавиты, вряд ли сыграет решающую роль в деле примирения двух стран. К тому же считается, что Кылычдароглу будет более прозападным лидером. Но самое главное: в двусторонних отношениях существуют объективные проблемы. Например, проблема сирийских беженцев в Турции. Если они возвращаются на родину, то встает вопрос гарантий безопасности. Причем это проблема двоякая – с одной стороны, речь про безопасность вернувшихся домой сирийцев, но с другой – они же не просто так бежали в Турцию, они настроены оппозиционно, значит, официальному Дамаску надо как-то сделать так, чтобы эти люди не стали источником дестабилизации в стране. Следующая проблема: куда эти люди вернутся, где будут жить и как будет выстроена логистика их возвращения, как технически это все будет устроено? И так далее. Это все очень большой комплекс сложных вопросов.
Второй комплекс вопросов касается сирийских территорий, которые сейчас прямо или косвенно контролирует Турция. Речь, разумеется, не только про земли, но и про людей, находящихся там, и про политические силы там представленные. Ну и конечно это курдская проблема. Все эти вопросы можно решить, но сделать это очень непросто. Нужно, чтобы и Дамаск, и Анкара проявили гибкость, а ее-то они пока не демонстрировали.
- Готова ли Турция вывести войска с территории Сирии? Что для этого должно произойти?
Это ключевая проблема в отношениях двух стран. Для Турции принципиально важно обезопасить свои южные границы, сделать так, чтобы не было угрозы со стороны курдских сил, признанных Анкарой террористическими. Насколько сирийцы могут это гарантировать? Сложно сказать. Но в принципе это возможно.
- А у Дамаска с сирийскими курдами как сейчас отношения складываются?
Когда мы говорим «сирийские курды», создается впечатление, будто есть подконтрольная Дамаску территория, где живут арабы и другие народности, но не курды, а есть неподконтрольные территории, где живут курды. На самом деле все совсем не так. Даже в столице значительная часть жителей – курды. Поэтому, говоря об отношениях Дамаска и курдов, надо четко понимать: речь идет не о межэтнических, а о политических отношениях. Это первая проблема. Вторая: на контролируемом курдами северо-востоке Сирии сохраняется американское присутствие. Из этого резонно вытекает вопрос: а насколько курды самостоятельны, могут ли они вообще сами принимать какие-то решения? С другой стороны, понятно, что курды считают американское присутствие гарантией безопасности. Но главная проблема – это стремление курдов добиться некоторой автономности, в идеале – создать что-то подобное Иракскому Курдистану. Для Дамаска это категорически неприемлемо. Даже разговоры о культурной автономии курдов, например, признании их языка, как официального, у сирийских властей понимания не вызывают. Есть и еще один важный аспект: формирование бюджета. Как это должно происходить? Можно сначала все налоговые поступления собирать в центре, а оттуда уже распределять по регионам. А можно часть налогов отправлять в центр, а часть оставлять на местах. Очевидно, курдам второй вариант ближе. И, наконец, остается еще вопрос курдских силовых структур. Что с ними делать? Интегрировать в сирийскую армию? А кто будет обеспечивать безопасность в контролируемых курдами регионах? Опять же, можно было бы сделать, как в Иракском Курдистане, где есть пешмерга. Но Дамаск на такое никогда не согласится, поскольку это будет означать, что он в полной мере не контролирует часть территории Сирии.
- В последнее время много говорят о возвращении Сирии в Лигу арабских государств. Кажется, что отношения Дамаска с арабскими монархиями начали налаживаться…
С одной стороны, да. С другой, говорить о том, что все разногласия остались в прошлом пока рано. Действительно, разговоры о возвращении в ЛАГ идут, но дальше разговоров дело пока не двинулось.
В целом же для Дамаска нормализация отношений с арабскими государствами – внешнеполитический приоритет. Во-первых, это помогло бы ему решить экономические проблемы. Для этого нужно, чтобы в Сирию пришел бизнес из стран Залива и вернулись сирийские компании, бежавшие от войны в арабские страны. Во-вторых, само название государства звучит как Сирийская Арабская Республика, а в основе его официальной идеологии лежит арабский национализм. Ситуация, когда ты арабский националист, а с арабскими странами у тебя разорваны отношения, выглядит, мягко говоря, странно. В-третьих, для Дамаска восстановление связей с арабскими странами означает еще и расширение окна возможностей – с их помощью можно балансировать влияние Ирана и тем самым укреплять собственный суверенитет.
- В Иране, надо полагать, это понимают. Не пытаются совать палки в колеса?
Мы этого не видим. Может быть, какая-то подковерная возня идет, но со стороны все-таки кажется, что Тегеран не противится сближению Сирии и арабских стран. Тем более, что сейчас сам Иран налаживает отношения с Саудовской Аравией и другими арабскими монархиями. К тому же, я думаю, что восстановление нормальных отношений Сирии и арабских государства Ирану выгодно. Для Ирана самое главное – стабильность в Сирии, а она напрямую зависит от состояния экономики. Взять на себя эту ношу Иран сейчас не может, так что пусть арабские братья сирийцам помогают.
- К вопросу об экономике: мне за последнее время попалось на глаза несколько статей о производстве в Сирии наркотика каптагон. Дескать, выпускается он там в промышленных масштабах и денег приносит чуть ли не столько же, сколько весь легальный бизнес страны. Это правда или все-таки журналистские преувеличения?
- До войны в Сирии была развитая фармацевтическая промышленность, выпускались хорошего качества лекарства. Часть этих производственных мощностей, попавшая в плохие руки, сейчас используется для изготовления наркотиков. Вы просто представьте себе ситуацию. Сирия живет под жесточайшими санкциями. Правительство не контролирует территории, где находятся основные ресурсы. Галопирующая инфляция: накануне войны доллар стоил 50 лир, в 2021 году он стоил 3200 лир, в начале декабря 2022-го – 5200 лир, сейчас – больше 7000 лир. Электричество в Дамаске дают на четыре часа в день – и это в столице! Зимой люди замерзают насмерть. Промышленность усохла на 90% по сравнению с довоенными уровнем. В этих условиях с неизбежностью расцветает теневая экономика. Так что производство наркотиков - это просто часть комплексной экономической проблемы.
- Сколько нужно денег на восстановление Сирии?
По разным оценкам, от 250 млрд долларов до триллиона. Реальная цифра, я думаю, 300-500 млрд.
- Ну и финальный вопрос. Наша, российская, вовлеченность в сирийские дела снизилась из-за того, что сейчас в приоритете украинское направление?
Не думаю. Принципиально ничего не изменилось. У нас в Сирии остаются две базы, есть дипломаты, сосредоточенные на сирийском треке и так далее. Но, с другой стороны, очевидно, что политическое руководство России сосредоточено сегодня на другом. Кроме того, есть еще такая проблема. Мы пришли в Сирию по просьбе ее официального правительства, чтобы помочь в борьбе с террористами. Эта цель достигнута. А дальше что? На этом наша ответственность заканчивается и дальше вы там сами разбирайтесь? Или, раз уж сказали А, надо сказать и Б? Сирийцы именно этого от нас и ждут, они жалуются, что Россия недостаточно участвует в экономическом восстановлении страны. И это справедливый упрек. В Сирии традиционно развит мелкий и средний бизнес, эти предприятия, эти люди хотели бы работать с Россией. Они могли бы поставлять нам, например, качественный текстиль или дешевую косметику. Но для этого надо создать какие-то механизмы, облегчающие торговлю, наладить логистику. Тем более, что в условиях санкций решать такие вопросы должно быть проще. Сирия под санкциями, мы под санкциями – можно торговать, инвестировать создавать совместные проекты ничего не боясь, хуже-то уже не будет.
Беседовал Артем А. Кобзев.
Источник: Институт востоковедения РАН.
