Элиты должны учить детей для жизни в России

Российская система образования переживает кризис. Денег нет. Вузы и школы погрязли в отчетности настолько, что времени на обучение детей им скоро не останется вовсе. Подавляющее большинство колледжей со своим допотопным оборудованием выпускает никому не нужных работников. Правда, по числу дипломированных специалистов мы опережаем чуть ли не весь мир. Но для эффективной работы полученных знаний нам не хватает. И на этом благодатном фоне — попытки Минобрнауки вернуть в школу образовательный стандарт образчика эпохи застоя — с единой программой и единым учебником. Впрочем, есть, как оказалось, в системе образования и другое видение своих перспектив. О сути программы, изложенной в экспертном докладе «12 решений для нового образования», подготовленном Центром стратегических разработок и Высшей школой экономики, «МК» рассказал один из соавторов — депутат Мосгордумы, ректор ВШЭ Ярослав КУЗЬМИНОВ.

Российская система образования переживает кризис. Денег нет. Вузы и школы погрязли в отчетности настолько, что времени на обучение детей им скоро не останется вовсе. Подавляющее большинство колледжей со своим допотопным оборудованием выпускает никому не нужных работников. Правда, по числу дипломированных специалистов мы опережаем чуть ли не весь мир. Но для эффективной работы полученных знаний нам не хватает. И на этом благодатном фоне — попытки Минобрнауки вернуть в школу образовательный стандарт образчика эпохи застоя — с единой программой и единым учебником. Впрочем, есть, как оказалось, в системе образования и другое видение своих перспектив. О сути программы, изложенной в экспертном докладе «12 решений для нового образования», подготовленном Центром стратегических разработок и Высшей школой экономики, «МК» рассказал один из соавторов — депутат Мосгордумы, ректор ВШЭ Ярослав КУЗЬМИНОВ.

— Ярослав Иванович, в последние дни вы с Кудриным взбудоражили общество как масштабом необходимых инвестиций в образование, так и потенциальными цифрами экономического роста, которые мы можем потерять, если откажемся от этих инвестиций.

— Да, нам надо привыкать говорить про образование в том числе и в экономических терминах. Сегодня человек (точнее — человек профессиональный и творческий) — это главный фактор экономического роста. Сегодня по уровню образования Россия опережает все страны с сопоставимым уровнем душевых денежных доходов. Это такой же ресурс, каким в последние 15 лет была нефть, и он должен стать ключевым фактором роста благосостояния страны и каждого человека во второй четверти XXI века. Надо перейти от политики, когда мы образование просто поддерживали по принципу «живет и хорошо», — к инвестированию в образование. Инвестиция примерно 4% ВВП в ближайшие 6 лет даст нам возможность получить к 2030 году дополнительно 10% ВВП, а к 2040 году — еще 20% ВВП. То есть даже затраты государства через 12 лет мы вернем через налоги, а рост благосостояния людей — это будет их чистый выигрыш.

— Можно на пальцах объяснить, как это будет достигнуто?

— Проще всего понять, как работает человеческий капитал, на примере так называемой премии за образование. Это разница между средним заработком людей с определенным уровнем образования — и без него. Сегодня премия за высшее образование в России — плюс 60% к доходу человека, который окончил только среднюю школу. А с учетом того, что доля оплаты труда в нашей экономике — это примерно половина ВВП, — можем считать, что аналогичный прирост дохода получают (и делят между собой) работодатель и государство.

— Но тогда нам надо наращивать долю частных средств, а вы предлагаете в основном бюджетные расходы?

— 60% наших граждан не относятся к среднему классу и не могут в достаточном объеме финансировать образование своих детей. Образование — это общественное благо. Каждый из нас выигрывает, если рядом с ним образованные, культурные, профессиональные люди. Даже в самых либеральных странах с платным профессиональным образованием (США, Япония, Корея) государство полностью финансирует обучение тех, кто сам заплатить не может. Мы видим готовность значительной части наших граждан платить за повышение качества образования — сегодня это 41%. Но Россия заинтересована в успехе каждого своего гражданина, независимо от дохода и образовательного уровня его семьи.

— Мы очень высоко ставим образование на шкале социальных ценностей, его оценка растет. Если в 1991 году хотели дать высшее образование своим детям чуть больше половины наших граждан, то сегодня — 82%. Но наше образование как-то не так работает в экономике. Имея 4-е место в мире по образованности граждан, Россия занимает 42-е по их применению знаний на практике и 89-е по обеспеченности квалифицированными кадрами. Как исправить такую ситуацию?

— У нас мощная система образования, с огромным потенциалом, но она долгое время развивалась в определенной изоляции от потребностей общества. Поэтому мы начали с того, что сформулировали принципиальные задачи, которые должно решать образование в России. Первая — обеспечить экономический рост. Для этого надо не увеличивать охват — это уже сделано в последние 20 лет, — а обеспечить качество обучения, особенно на завершающих стадиях школы, колледжа и вуза. Сегодня 28% выпускников школы не осваивают базовых знаний и умений минимум по одному предмету, 18% — по двум и больше. Это будущие неуспешные в экономике люди, которые или не работают, или зарабатывают меньше, чем общество на них тратит. Сделать успешными хотя бы дополнительно 15% (европейские страны этого добиваются) — значит обеспечить дополнительный рост экономики до 2040 года минимум на 10%.

Более близких эффектов можно добиться в профессиональном образовании. Оно в среднем на 50% работает вхолостую. 42% выпускников вузов и 63% — колледжей признается, что они ни разу в жизни не использовали свои профессиональные знания. Образовательная премия от колледжей не превышает 10% над уровнем средней школы. Если не сокращать масштабы подготовки, но повысить ее качество и адаптировать структуру к потребностям экономики, результат можно оценить как плюс 3% ВВП к 2030 году. Самый близкий эффект — это вовлечение в образование взрослых. У нас в настоящий момент учится всего 17% людей в возрасте от 25 до 60 лет, в то время как в Европе — почти каждый второй. Сегодня с рынка уходят целые профессии, а другие начинают требовать так называемых «кентавров» — работников, частично передавших свой традиционный функционал цифровым помощникам и на порядок расширившим фронт своей ответственности. Экономический эффект достаточно скромный, зато совсем рядом — до 0,5% ВВП к 2024 году.

Вторая национальная задача — технологический прорыв. Здесь ключевая роль принадлежит исследовательским университетам. При этом речь идет не только об исследованиях и разработках — это обучение студентов, способных отбирать и развивать передовые технологии с глобального рынка. Россия сегодня представлена только в 5% мировых «научных фронтиров». Чтобы избежать экономической зависимости от глобальных фирм — владельцев технологий, Россия должна иметь минимум один университет в топ-100 каждого мирового предметного рейтинга. Сейчас мы так представлены только в ¼ рейтингов, еще в ¼ входим в топ-500, а в половине предметных групп нет ни одного российского вуза. Среди них — сельское хозяйство, биотехнологии, науки о жизни, транспорт… Третья задача — геополитическая позиция нашей страны. Образование наряду с культурой — ключевой поставщик «мягкой силы». Это обучение иностранных студентов — и сегодня это еще и позиция на мировом рынке онлайн курсов.

— Есть ведь еще и четвертая?

— Четвертая задача — обеспечить стабильное развитие общества. Образование во всех странах — это не просто механизм «равного старта». Это мощнейший социальный перемешиватель. Это не только экономическая, это социально-психологическая задача. Граждане должны видеть, что пусть не всегда у них самих, но уж точно у их детей есть действительно равные возможности получить образование. Независимо от дохода семьи, от образовательного уровня родителей. Российская система образования сегодня эту важнейшую задачу выполняет плохо. Единственный работающий инструмент — ЕГЭ. В остальном мы потеряли то, что существовало в Советском Союзе — рабфаки, преимущества для детей из рабочих и крестьян при поступлении в вузы, стипендии, на которые можно было жить. На Западе это давно поняли, и 20–30% мест даже в дорогих частных школах обеспечиваются стипендиями для бедных. А мы, завоевав свободу, забыли, что у нас есть неравенство.

— Да вы прямо социал-демократ, Ярослав Иванович! Куда пропал ваш либерализм?

— В мире давно есть консенсус применительно к образованию. Он охватывает и либералов, и социалистов. Образование, повторяю, — это основной институт, который не провозглашает, а реально гарантирует равенство возможностей. В том числе — на уровне преимуществ, которые получают те, кто находится в проигрышной позиции. Беда России — у нас либерализм как предпочтение свободы смешивают с «либерализмом» как приматом частного интереса во что бы то ни стало, в том числе за счет национальных интересов и необходимой поддержки уязвимой части общества. Такая позиция реально есть, но это не либерализм, а социальное хамство. Настоящая свобода предполагает свободу других. Свобода невозможна, если человек беден и тем более если он не образован! Наши элиты могли закрывать на это глаза, пока они жили между Москвой и Лондоном и обучали детей за рубежом. Сегодня, если элиты хотят остаться, они должны учить своих детей вместе со страной и для жизни в России. К сожалению, вслед за элитами игнорировать социальные проблемы в образовании продолжает и российское государство. В школах России не собирают информацию о социальном и образовательном статусе семей учеников, об их экономических возможностях.

— Ну, это в порядке борьбы с коррупцией. Чтобы никто не подумал вымогать деньги у состоятельных родителей.

— Послушайте, такие данные собирают в школах во всем мире! Если этого не делать — вроде и проблемы нет. Нет основания помогать кому-то — «чтобы его не унизить». Знаете, когда я действительно преклоняюсь перед школой? Когда школа не просто «вытягивает» ученика из малообеспеченной семьи, из семьи, где у родителей низкое образование и низкие жизненные горизонты. А когда она открывает в нем талант. Тогда человек действительно переходит в другую социальную и экономическую страту — благодаря своим учителям.

Нам вообще надо заново наладить работу с талантливыми детьми: 7% охваченных ею ныне школьников — слишком мало. В других странах этот показатель выше, да и набор направлений у нас чересчур узок: спортсмены, те, кто играет на скрипке, и физики-химики — будущие представители профессий, охватывающих не больше 4% рынка труда. А вот искать таланты в сфере технологий, составляющих 50% рынка труда, мы не умеем, предпочитая вместо того отправлять в СПО детей, не желающих учиться. Еще около 30% рынка — коммуникации, и с ними мы тоже не умеем работать. Кроме того, из-за отсутствия реальной системы школьного самоуправления у нас сложился крайний дефицит лидерства. А ведь это тоже работа с талантами!

— Какое там лидерство, в России сейчас совсем другие тренды! К примеру, ваша программа нацелена на индивидуальные образовательные траектории. А разработанный и продвигаемый Минобрнауки новый образовательный стандарт направлен в противоположную сторону — к жесткой унификации.

— Думаю, дело здесь не в «злом» умысле, а в слишком торопливом исполнении. В позиции министерства есть рациональное зерно: эксперты не раз говорили, что стандарты должны включать содержание образования — только не как темы, чтобы «пройти», а как конкретные требования к результатам. Просто делать это надо было по-другому. Обязательная часть в школе не должна превышать 40–50% программы, иначе школу как поле индивидуальности мы просто убьем. Чрезмерной представляется и привязка изучаемых тем по годам. Кроме того, в новый стандарт напихали такой объем обязательного материала, который реально никто не освоит. Но главное, что стандарты надо делать исходя из будущего. Стандарт — это ведь ориентация школы на 10 лет вперед. А представленный проект архаичен — минимум по технологиям и обществоведению.

— В вашем докладе есть интересный термин — деятельный патриотизм. Что это такое? Тема патриотизма сейчас на слуху, и не хотелось бы, чтобы обществу пытались навязать «сверху» его имитацию.

— Любые имитации опасны. Так, имитация патриотизма отталкивает от этой идеи, а особо раздражительных граждан и вовсе приводит к полному отрицанию общественных интересов. Настоящий патриотизм — это готовность человека выйти за круг своих личных интересов, расширить их до общественных, участвовать в создании общего блага. И сделать это можно только через практику: коллективные проекты, помощь тем, кто плохо справляется с заданиями, выступления за свою школу в учебных или спортивных соревнованиях. Без этого любые правильные слова — пустые формулы, которым никто не верит. А имитация патриотизма очень дорого обходятся, потому что у нас очень расколотое, очень индивидуализированное общество. И имитация лишь усугубит ситуацию.

— Большое значение в докладе уделяется переходу на основе цифровых технологий к индивидуальным траекториям обучения с личными темпами освоения знаний каждым учащимся. Это возможно в наших условиях?

— Сегодня цифровые технологии окружают систему образования со всех сторон, и той, чтобы не стать архаичным посмешищем, придется перестроиться. Использование «цифры» в процессе обучения неизбежно! В противном случае она начнет работать против школы. Уже сегодня любой владелец смартфона может подсмотреть ответ в интернете. Компьютерные игры, а потом социальные сети перехватывают интерес и внимание школьника, как только заканчивается «магия первого учителя». Идея доклада состоит в том, чтобы использовать для обучения те же самые цифровые технологии, которые сегодня обучению противостоят. Это игры — логические, ролевые и стратегические. Это искусственный интеллект, ищущий информацию в облаке. Это сети и форумы. Это виртуальная и дополненная реальность. Мы не предлагаем инвестировать в технологии — их можно брать практически готовыми. Инвестировать только в контент. И авторами выступают в том числе сами действующие учителя. Этот опыт уже есть — в Московской электронной школе сотни активных разработчиков цифровых материалов. В основном — те самые учителя, которые ими пользуются, конструируя будущие уроки.

— Но что реально даст «цифра» школе?

— Сегодня учитель в среднем работает лишь с 60% класса. 30% отстают, и возможности заниматься с ними отдельно у него нет: для этого надо, как в Финляндии, иметь на класс по 2 учителя. Правда, этот путь не про нас: финны-то выделяют на образование 8% ВВП против наших 4,3%. Вот мы своих отстающих и теряем... Ну а 10% класса (некоторые, по оценке психологов, решают задачи в 60 раз быстрее остальных) убегают вперед. И они, не имея альтернативы, тоже выключаются из урока. И другая проблема — дети условно делятся на «аналитиков», кто воспринимает материал логически, и «эмоционалов» с преимущественно образным, визуальным мышлением. А учебник построен на чем-то одном… Решить эту проблему может интерактивный цифровой учебник нового поколения, на базе технологий искусственного интеллекта. Такой учебник (реально — и задачник, и рабочая тетрадь, и библиотека дополнительных материалов) будет оценивать реакции ученика, его темп освоения материала — и выдавать индивидуальные задания.

Цифровые технологии в школе позволяют сделать то, что не решается сегодня: обеспечить устойчивое освоение материала минимум половиной из сегодняшних отстающих; не потерять талантливых, подхватить и развить их способности; обеспечить профильное и предпрофессиональное обучение. Создать такие цифровые комплексы можно уже сегодня, но их подготовка и «пилотирование» займут несколько лет. Более доступная технология — цифровые обучающие игры. Они повышают вовлеченность в обучение и могут работать как элементы «традиционного» урока и домашних заданий. Еще одна технология «сегодняшнего дня» — массовые открытые онлайн-курсы. Они уже широко распространились в вузах и в обучении взрослых — теперь стоит задача их внедрения в школы. В первую очередь — в профильном обучении. Но это, конечно, уже новая школа с частичным отказом от классно-урочной системы — плюс настоящая революция в учительском деле. «Цифра» экономит учителю 20–30% времени, освобождая его от заполнения классного журнала и всей рутинной отчетности и осуществляя мгновенную автоматическую проверку всех заданий с полным раскладом, как с ними справился класс в целом, у кого какой пробел и т.д.

— В докладе вы критикуете структуру нашего профобразования, причем не только среднего, но и высшего. Почему?

— У нас часто сетуют, что инженеров и других специалистов «реального сектора» мы готовим мало, а экономистов, юристов и менеджеров — с избытком. Но сравнив нашу структуру подготовки с другими странами, мы увидим: инженеров в России выпускают в 1,5–2 раза больше, чем в любой другой стране! Просто мы упорно хотим, чтобы они работали за 10 тыс. рублей. А это не получается. Отсюда и вечный дефицит. Дело не в том, сколько у нас готовят юристов и экономистов, а в том, что три четверти перестают учиться уже на втором курсе. Потому что не видят перспективы на рынке труда. И та же ситуация, к сожалению, с педагогами и инженерами. Да, среди вузов и колледжей есть группа лидеров, которые готовят настоящих профессионалов. Но на рынке высшего образования она составляет не более 20%, а среднего профессионального — 10%. Остальные 80–90% гораздо слабее.

— Но система СПО в последнее время вроде стала оживать...

— К сожалению, «ожили» лишь отдельные колледжи, на которые скинулись всем миром. В остальных же среднее финансирование на одного студента ниже, чем на школьников 10–11-х классов! Вы только вдумайтесь! Да при таких деньгах никакое технологическое обучение невозможно в принципе! Неудивительно, что половина выпускников системы сейчас не идет работать по специальности, а другая работает с очень низкой квалификацией. Это положение нужно срочно менять, хотя модернизация системы СПО обойдется недешево. Но если ничего не делать, выйдет еще дороже. А вот возможность работать по новым технологиям с высокими квалификациями создаст качественно иной рынок труда — и привлекательный для внешних производителей, и, наконец, позволяющий нам по качеству продукции конкурировать с другими странами. Изменения надо начинать со школы: внедрять олимпиады по технологиям, сделать увлекательным этот предмет, искать детей, талантливых в этой области, — короче, создавать систему позитивного отбора в колледжи. А затем поднять статус людей, занимающихся реализацией технологий.

— Ввести наконец прикладной бакалавриат?

— Именно. Квалифицированный работник сферы технологий должен иметь тот же статус, что инженер или художник — так во всех странах кроме нашей, и продолжать держать его ниже этого уровня крайне вредно для экономики! Кстати, и президент уже дважды отмечал необходимость введения прикладного бакалавриата — в 2012 году и уже на новом сроке. И дважды это не выполнили.

Источник: Московский Комсомолец.