Формирующаяся система мировой политики и роль в ней военной техносферы и вооруженного насилия

Можно с высокой степенью достоверности говорить о том, что переход от «однополярности» к более сложной конфигурации в системе мировой политики в значительной мере состоялся. США по ряду параметров утратили роль единственной сверхдержавы — ту роль, которую они приобрели после распада Организации Варшавского Договора и СССР.

Возникает новая, все более многомерная система мировой политики, для которой характерен высокий уровень напряженности. Особенности этой системы, наряду с активным и все более многоплановым развитием военной техносферы, во многом определяет характер будущих войн и вооруженных конфликтов.

При этом со стороны американского «политического класса» не прекращаются (а по ряду направлений даже активизируются) масштабные попытки восстановить и усилить свои позиции, используя в том числе весьма жесткие и опасные методы.

Можно с высокой степенью достоверности говорить о том, что переход от «однополярности» к более сложной конфигурации в системе мировой политики в значительной мере состоялся. США по ряду параметров утратили роль единственной сверхдержавы — ту роль, которую они приобрели после распада Организации Варшавского Договора и СССР.

Возникает новая, все более многомерная система мировой политики, для которой характерен высокий уровень напряженности. Особенности этой системы, наряду с активным и все более многоплановым развитием военной техносферы, во многом определяет характер будущих войн и вооруженных конфликтов.

При этом со стороны американского «политического класса» не прекращаются (а по ряду направлений даже активизируются) масштабные попытки восстановить и усилить свои позиции, используя в том числе весьма жесткие и опасные методы.

В свою очередь развитие военной техносферы во все большей мере зависит от научно-технологических достижений в гражданской сфере. В силу того, что продолжает действовать тенденция более быстрого и масштабного развития гражданских технологий по отношению к специальным военным технологиям — тенденция, сложившаяся в последние 20–25 лет. Создание многих средств вооруженной борьбы будет соответственно опираться на достижения в невоенной технологической сфере. То есть во многих странах идет более масштабное заимствование оборонно-промышленным сектором нововведений из гражданского сектора, а не наоборот, как это было, например, в 1960-е – 1980-е годы. Считается, что это характерно для США, КНР, Франции, Японии, Великобритании и ряда других стран.

Такое соотношение между гражданскими и военными технологиями способствует созданию все более широкого спектра средств ведения вооруженной борьбы, доступных для многих стран (за счет приобретения тех или иных технологий, компонентов на коммерческой рынке). В то же время сохранится особая роль важнейших специализированных военно-промышленных производств в наиболее развитых странах для создания сложных высокотехнологичных систем военного назначения, без которых невозможно себе представить целый ряд основных компонентов военной техносферы будущего.

В Соединенных Штатах на основе среднесрочного и долгосрочного прогнозирования делаются в ряде случаев весьма важные выводы о характере будущих угроз безопасности США со стороны различных государственных и негосударственных акторов системы мировой политики. Считается, что такие акторы могут активно комбинировать доступные на коммерческом рынке гражданские технологии для создания различных средств ведения вооруженной борьбы. Это относится, в частности, к различным региональным державам и террористическим организациям. Отсюда делается вывод о том, что усиление таких региональных держав может заставить Соединенные Штата увеличить долю ресурсов, направляемых непосредственно на защиту собственной территории.

Относительное снижение роли США в мире произошло во многом за счет возрастания роли Китая и России. (Рассматривая современное положение США в системе мировой политики, нельзя недоучитывать и недавнее соглашение Вашингтона с движением «Талибан» после 18-летней войны в Афганистане, стоившей США, по ряду оценок, в совокупности около 2 трлн долларов. Многие эксперты небезосновательно рассматривают это как де-факто признание серьезного поражения Соединенных Штатов.) Новая роль России в мировой политике была, в частности, продемонстрирована весьма наглядно воссоединением Крыма с Россией в 2014 г., событиями в Донбассе, действиями в Сирии и по ряду других направлений.

При этом между КНР и РФ установилось масштабное конструктивное сотрудничество по многим вопросам международных отношений, в военной и военно-технической сфере. Это сотрудничество в значительной мере носит системный характер для современной мировой политики. (При этом нельзя и недоучитывать наличия ряда проблем во взаимоотношениях РФ и КНР, особенно в экономической сфере.)

Большая часть «политического класса» США в целом считает Китай более опасным соперником для Соединенных Штатов, чем Советский Союз в период своего существования.

Можно отметить в целом возрастание роли в системе мировой политики многих государств Азии. Особенно это относится к Индии; последнюю США все активнее пытаются использовать как противовес Китаю. Наряду с такими устоявшимися очевидными союзниками США, как Япония, Республика Корея, Австралия и др. Но Индия, активно наращивая свою экономическую и военную мощь (в том числе сделав важные шаги в военно-космической сфере, испытав в 2019 г. собственное противоспутниковое оружие — «миссия Шакрит») не торопится встраиваться в американскую схему противостояния Китаю, хотя и стремится максимально использовать для себя такого рода направленность политики США. Это относится в том числе к активизации военно-технического сотрудничества Индии и США, включая такие сферы, как технологии искусственного интеллекта и квантовые вычисления.

В оценке роли Индии в нарождающейся системе мировой политики необходимо, в частности, учитывать такой политико-дипломатический «формат», как Россия — Индия — Китай (РИК) и членство Индии (наряду с Пакистаном, с которым у Индии при этом сохраняются весьма сложные отношения, чреватые обострениями) в Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), где ведущая роль по-прежнему принадлежит Китаю и России. Играет определенную роль в мировой политике и формат БРИКС (Бразилия — Россия — Индия — Китай — ЮАР). Все это лишний раз характеризует особую сложность и многообразие взаимосвязей в формирующихся международных отношениях.

Д. Трамп возложил ответственность за ухудшение экономической ситуации в стране, за пандемию коронавируса и отрицательные последствия глобализации на КНР. Он выступил за изменение глобальных производственно-сбытовых цепочек, которые, по мнению этого американского президента, стали работать против интересов США, в том числе применительно к проблемам обеспечения американской национальной безопасности[1].

Противостояние между США и КНР нарастает не только в политической, экономической и военной сфере, но и в идеологической. (В том числе это выражается во все более острой (а подчас и злобной) критике со стороны государственных и политических деятелей США в адрес правящей Коммунистической партии КНР, последовательно проводящей линию на построение в Китае «социализма с китайской спецификой» и добившейся в этом весьма значительных успехов.) Имеют место постоянные бесцеремонные попытки повлиять на внутриполитическую обстановку в Китае, что в весьма рельефном виде видно в отношении событий в Гонконге и действии Пекина по стабилизации обстановки в этой части КНР.

Весьма сложными остаются американо-китайские отношения и по тайваньскому вопросу, принципиально важному для КНР. Особенно, как считают многие эксперты, в связи с активизацией на Тайване значительных сепаратистских сил. Официальные китайские представители небезосновательно обвиняют нынешнюю администрацию США в отходе от складывавшейся десятилетиями китайско-американской политики по тайваньскому вопросу.

Активное противодействие со стороны США вызывает усиление влияния Китая в различных районах мира, в том числе за счет реализации (с привлечением огромных финансово-экономических ресурсов КНР, измеряемых сотнями миллиардов долларов) стратегии «Один пояс, один путь».

На ближайшие 10–15 лет основное противостояние в системе мировой политики и мировой экономики будет с высокой степенью вероятности, как и в современных условиях, развиваться прежде всего по линии США — КНР (с относительным увеличением роли Китая в мировой экономике, который уже в 2014 г. сравнялся с США по объему валового внутреннего продукта с учетом паритета покупательной способности — ППС).

Все более важную роль будет играть противоборство Соединенных Штатов и Китая в научно-технологической сфере, которое будет проходить с переменным успехом. Это противоборство, приобретая по ряду направлений весьма острый и жесткий характер) будет оказывать большое влияние и на военно-технологическую сферу, на сравнительные возможности этих двух держав в политико-военной области. По многим заслуживающим внимания оценкам, борьба между США и Китаем в научно-технологической сфере может в обозримой перспективе 15–20 лет происходить с переменным успехом.

В США, в частности, стремятся активнее использовать совокупные научно-технологические возможности Соединенных Штатов и ряда их союзников, обладающих значительным научно-техническим потенциалом, в их противостоянии с Китаем, у которого таких союзников нет. (Речь идет о Японии, Республике Корея, Канаде, Австралии, ряде европейских стран.) В США, например, в соответствии с рекомендациями двухпартийной Комиссии по роли искусственного интеллекта в обеспечении национальной безопасности настойчиво рекомендуется сохранить абсолютное, как считают в Вашингтоне, преобладание в совокупности Соединенных Штатов, Японии и Нидерландов в разработке и производстве оборудования для широкого спектра микроэлектроники.

Вашингтон крайне болезненно воспринял заявку Китая на мировое лидерство в технологиях искусственного интеллекта (ИИ), в квантовых технологиях, в технологиях мобильной связи пятого поколения, в развитии суперЭВМ и др. Очевидно, что все эти технологии имеют большое значение для военной сферы, для сферы безопасности в целом.

Если говорить о суперкомпьютерах (от развития которых, как считают в США, во многом зависят возможности в области обработки «больших данных», в развитии ряда технологий, связанных с искусственным интеллектом), то здесь в том числе ставится задача в ближайшие несколько лет снова превзойти КНР в самых мощных супер-ЭВМ экзафлопсного класса, сохраняя общее преимущество США над Китаем по совокупной мощности всех суперЭВМ, имеющихся в этих странах. Это позволит Соединенным Штатам, как считают в США, опережать Китай по широкому спектру важнейших исследований как фундаментального, так и прикладного характер. - В том числе в разных вариантах, связанных с созданием перспективных средств вооруженной борьбы в киберпространстве, в космосе, в информационной сфере, а также в традиционных сферах — воздушное пространство, суша, морская среда.

США все еще обладают огромными ресурсами, возможностями, в том числе в научно-технологической сфере, которые нельзя недоучитывать. Едва ли не решающая роль в сохранении американского научно-технологического лидерства отводится в мобилизации «человеческого капитала» в разных странах мира, где имеются люди с высоким уровнем образования и интеллекта. Такие ресурсы активно пытается мобилизовать администрация Д. Трампа при поддержке значительной части обеих палат Конгресса США. При этом в том числе делается ставка на «утечку мозгов» в США из России и КНР как главных геополитических противников Соединенных Штатов.

Роль Соединенных Штатов в мировой экономике и финансах такова, что они могут наращивать в определенных пределах в том числе свои военные расходы, несмотря на огромный бюджетный дефицит и постоянный рост госдолга и связанные с этим значительные макроэкономические риски. По ряду оценок, расходы США в федеральном бюджете на 2020 г. на военные НИОКР и приобретение ВВСТ больше всего военного бюджета КНР.

Ставится в США и задача значительного наращивания федеральных расходов на исследования и разработки в целом, особенно в сфере искусственного интеллекта и квантовых технологий.

Во многом благодаря усилиям США (особенно администрации Д. Трампа) удалось после событий на Украине 2014 года добиться роста военных расходов европейских членов НАТО. Доля европейских стран в совокупных военных расходах стран НАТО с 2001 по 2014 год сократилась с 37 до 25 проц.[2]. На встрече членов НАТО на высшем уровне в Бухаресте в 2014 г. было принято решение, что к 2024-му все натовские страны должны довести свои оборонные расходы до 2 проц. ВВП. После прихода к власти Д. Трампа в 2016 г. нажим на европейских членов НАТО по этому вопросу усилился. Увеличилось до семи (Великобритания, Греция, Латвия, Литва, Польша, Румыния и Эстония) число европейских стран, выполняющих принятый ориентир НАТО по расходам на оборону (при этом военные расходы Германии, Франции, Нидерландов, Италии остаются ниже 2% от ВВП[3].

Д. Трамп провозгласил лозунг «Америка прежде всего». Реализация этого лозунга сопровождалась целым рядом крупных шагов во внешней и военной политике США и многочисленными декларативными заявлениями, которые в ряде случаев, как считают ряд специалистов, носят характер блефа, причем блефа дестабилизирующего.

Произошел решительный отказ Трампа от участия в таком гигантском интеграционном объединении, как Транстихоокеанское партнерство (ТТП). (Участие США в ТТП было важным приоритетом для администрации не только Б. Обамы, но и Д. Буша-мл. Оно рассматривалось как обеспечение лидерства Соединенных Штатов на очередном этапе развития процесса глобализации.) Трамп произвел пересмотр в пользу США торгово-экономических соглашений с Канадой, Мексикой и Японией. Вашингтон осуществляет небезуспешное экономическое давление на страны Европейского союза. Бала достигнута, по многим оценкам, промежуточная победа в торговой войне с Китаем. Администрация Трампа последовательно пытается противодействовать российско-европейскому проекту «Газовый поток – 2» (вопреки активному сопротивлению, в частности, Германии), прибегая к расширению санкций против участников этого проекта.

Администрация Д. Трампа осуществила выход США из бессрочного советско-американского Договора по ракетам средней и меньшей дальности (ДРСМД) 1987 г.; она затягивает вопрос о продлении Договора СНВ-3. Эта администрация вышла из шестисторонней (с участием в том числе России и Китая) «ядерной сделки» по Ирану, достигнутой многосторонними длительными усилиями, в т.ч. администрации Б. Обамы. Сделано это было Д. Трампом вопреки позиции не только России и Китая, но и европейских союзников США по НАТО. Этой администрацией были произведены поставки летального оружия на Украину (что остерегалась делать администрация Б. Обамы) и т.п.

Администрация Д. Трампа демонстрирует больший упор на роль ядерного оружия в военной политике, чем у предыдущих администраций (Б. Клинтона, Дж. Буша-мл., Б. Обамы), обвиняя при этом, разумеется, Россию и Китай в действиях, направленных на усиление роли ядерного фактора. Это выражается как в новых доктринальных установках США, так и в конкретных мерах по развитию американского ядерного арсенала.

Д. Трамп, Минобороны США, а за ними и НАТО провозгласили космос еще одной «операционной сферой», зоной потенциального военного противоборства. Соответственно в США специалистами, близкими к военному ведомству, все более активно рассматриваются вопросы возможной «ограниченной противоспутниковой войны», прежде всего с Китаем, а также, возможно, и с РФ.

21 мая 2020 г. администрация Д. Трампа объявила об одностороннем выходе из многостороннего Договора по открытому небу (ДОН), сославшись, как обычно, на якобы имеющиеся нарушения этого Договора со стороны России. Вскоре последовали заявления целого ряда западных стран — участников этого Договора, в которых они призывают США вернуться к участию в нем и отмечают свое желание сохранить участие в ДОН.

При этом со стороны президента Д. Трампа регулярно имеют место заявления о том, что он хочет улучшения отношений с Россией, что он не отказывается от диалога с РФ по спектру вопросов, связанных со стратегической стабильностью.

Оценивая военную политику США, в то же время нельзя не учитывать активную критику ряда действий и заявлений Трампа со стороны ряда оппозиционных сил. Придерживаясь в целом антироссийских и антикитайских позиций, критики Трампа в Конгрессе США предприняли ряд попыток скорректировать ряд наиболее опасных, по их мнению, моментов в его политике. В частности, Палата представителей Конгресса США при рассмотрении законопроекта о санкционировании расходов на национальную оборону на 2020 финансовый год настаивала на запрете дальнейшего финансирования оснащения БРПЛ «Трайдент II» «маломощными» ядерными боезарядами как меры, предотвращающей понижение «ядерного порога».

Многие члены обеих палат Конгресса США выступили в поддержку продления Договора СНВ-3 2010 г. Однако в сенате, где большинство принадлежит республиканцам, соответствующие поправки были отклонены.

Определенное противодействие военной политике США оказывается и в ряде европейских стран, в том числе в крупнейшей европейской стране — Германии (руководителями фракции СДПГ, входящей в правящую коалицию, в бундестаге вновь поднимается вопрос о выводе из ФРГ американского «тактического» ядерного оружия).

Несмотря на значительное сокращение ядерных арсеналов (по сравнению с началом 1990-х гг.) в РФ и США, в Великобритании и Франции, сохраняется огромная, принципиальная значимость ядерного оружия. Оно играет и существенную политико-военную и статусную роль.

Актуальным остается вопрос о катастрофических последствиях для ядерных держав применения ядерного оружия.

Нельзя не помнить о трех сравнительно новых государствах с ядерным оружием — Индии, Пакистана, КНДР; последнее при этом — пограничное с Россией государство (хотя и дружественное).

Можно считать, что потенциально «околоядерный» статус имеет Иран, также являющийся соседом РФ. В случае приобретения ядерного оружия Ираном в очень короткие сроки его обладателем станет Саудовская Аравия, имеющая особые отношения в ядерной сфере с Пакистаном.

При этом на Ближнем Востоке уже имеется государство с ядерным оружием — Израиль с его «бомбой в подвале».

Россия и США остаются двумя сверхдержавами по стратегическим ядерным арсеналам.

Остальные ядерные государства все еще значительно отстают по количеству носителей и боезарядов от РФ и Соединенных Штатов. Относится это и к КНР, хотя Китай, по ряду оценок, в последние годы демонстрирует значительные результаты в наращивании своих возможностей в стратегической ядерной сфере.

В целом можно говорить о весьма высокой роли военного фактора, роли военной силы в современной системе мировой политики, хотя формы и способы применения военной силы претерпевают значительные изменения, в том числе с учетом осознаваемой многими политиками и военными угрозы перерастания сравнительно ограниченных вооруженных конфликтов и войн в столкновения, чреватые катастрофическими последствиями для вовлеченных сторон. Хотел бы отметить высказывание министра обороны РФ генерала армии С.К. Шойгу (в интервью «Московскому комсомольцу» 22 сентября 2019 г.): «Я не знаю, какой будет третья мировая война, но точно знаю, что она будет последней».

До 2050 г. и далее сохранится особая роль ядерного оружия как средства сдерживания и рычага политического влияния — в силу многочисленных поражающих факторов ядерных взрывов, вторичных и третичных последствий применения ядерного оружия (в т.ч. климатических и медико-биологических). Контуры стратегических ядерных сил США, России, Франции и Великобритании до 2050 г. уже более или менее видны.

Что касается КНР, то здесь нет ясной картины на перспективу 10–15 лет. На данный момент КНР стремится сохранить полную свободу рук в вопросе о развитии своих СЯС*. Китай решительно отказывается от участия в трехсторонних переговорах по ограничению стратегических вооружений, на чем настаивает администрация Д. Трампа, затягивая решение опроса о пролонгировании на 5 лет российско-американского Договора СНВ-3 2010 года. При этом значительно усилились возможности КНР в силах общего назначения, в обычных вооружениях.

В системе мировой политики имеет место большое число войн и вооруженных конфликтов. Они, к сожалению, являются неотъемлемой частью этой формирующейся системы. Характер этих войн претерпевает значительные изменения, в том числе под воздействием ограничений, налагаемых на военное измерение мировой политики «ядерным фактором», пониманием катастрофических последствий для международного сообщества того или иного массированного применения ядерного оружия (и весьма малой вероятности удержать военное противоборство в рамках «ограниченной ядерной войны»).

В современных условиях в ходе войн и вооруженных конфликтов значительно возрастает доля невоенных средств осуществления противоборства, особенно роль «информационной войны». Как обоснованно отмечал начальник Генерального штаба ВС РФ генерал армии В.В. Герасимов, «трансформация современных конфликтов приводит к изменению соотношения вкладов военных и невоенных видов борьбы (в пользу последних) в общий политический результат войны»[4].

В числе разнообразных войн и вооруженных конфликтов трансформирующейся системы мировой политики — «гибридные войны». Как отмечает полковник А.А. Бартош, «изменение баланса военных и невоенных видов борьбы в гибридной войне превращает этот вид конфликта в новую форму межгосударственного противоборства»[5]. Бартош справедливо пишет о том, что «широкий спектр субъектов гибридной войны, децентрализован­ные модели управления действиями повышают риск возникновения конфликтов, которые приобретают трудно прогнозируемые особенно­сти, связанные с «зыбкостью» границ между миром и войной, тылом и фронтом, между регулярными подразделениями армий и иррегулярны­ми формированиями». При этом «операции гибридной войны будут проходить не только на суше, на море и в воздухе, но и в киберпространстве, в космосе, финансово-экономической и культурно-мировоззренческой областях»[6].

На всю обозримую перспективу сохранится угроза современной цивилизации со стороны международного терроризма. В том числе следует постоянно иметь в виду опасность получения террористами в свои руки оружия массового поражения и его применения с массовыми экстраординарными человеческими жертвами. Ослабление внимания к этому вопросов, на что обращают внимание ряд экспертов, со стороны нынешнего руководства США, в частности, неоправдано.

Большого внимания заслуживают сценарии вероятных вооруженных конфликтов между Китаем и США и их союзниками, особенно применительно к Южно-Китайскому морю. В этом регионе Китай наращивает передовое присутствие сил своей Народно-освободительной армии, осуществляя развитие военной инфраструктуры в спорных района Южно-Китайского моря[7] — несмотря на попытки противодействия этому со стороны США и ряда других государств. Эти конфликты считаются многими в США и Китае наиболее вероятными (особенно на уровне ниже порога крупномасштабной региональной войны) в нарождающейся системе мировой политики.

Возможны опасные конфликтные и кризисные ситуации во взаимоотношениях Россия — НАТО, в том числе в свете усилившихся особенно после 2014 г. масштабах разнообразных военных приготовлений НАТО, роста военных расходов стран — членов этого блока.

При этом, как обоснованно считают многие эксперты, по-прежнему будет существовать опасность непреднамеренной вертикальной и горизонтальной эскалации вплоть до ядерного противостояния.

Начальник Генерального штаба ВС РФ генерал армии В.В. Герасимов на встрече с представителями военно-дипломатического корпуса, аккредитованных в России, отмечал: «Беспрецедентное политическое, экономическое и информационное давление осуществляется на государства, пытающиеся проводить независимую политику, в том числе и на Россию. В таких условиях нельзя исключать вероятность возникновения кризисных ситуаций, которые могут выйти из-под контроля и перерасти в военный конфликт большого масштаба»[8].

Предотвращение системы мировой политики от саморазрушения (и даже самоуничтожения) требует и будет требовать постоянных и целенаправленных усилий от государственных и политических руководителей, дипломатов, высшего военного командования по предотвращению и урегулированию конфликтных и кризисных ситуаций, по выработке мер по ограничению масштабов и глубины политико-военного противостояния, по предотвращению как горизонтальной, так и вертикальной эскалации, по ограничению и сокращению вооружений, по принятию адекватных и масштабных мер доверия и оптимальной транспарентности.

Следует особо подчеркнуть, что в решении этих исключительно важных задач роль профессиональных военных ни в коем случае нельзя недооценивать. Ибо только они знают, как работает "военная машина", как она может быть задействована и приторможена в нужный момент, исходя из высших интересов национальной безопасности.

Очевидно, какую огромную роль играют Вооруженные силы РФ, Минобороны РФ, руководство Генштаба ВС РФ, высшее военное командование в обеспечении надежного, убедительного стратегического сдерживания. Весьма значительно в этом и роль оборонно-промышленного комплекса России, демонстрирующего как опытные образцы ВВСТ, так и соответствующую серийную военную продукцию.

В «Основах государственной политики в области ядерного сдерживания», утвержденных Указом Президента России В.В. Путина от 2 июня 2020 г., говорится, что «Российская Федерация рассматривает ядерное оружие исключительно как средство сдерживания, применение которого является крайней и вынужденной мерой, и предпринимает все необходимые усилия для уменьшения ядерной угрозы и недопущения обострения межгосударственных отношений, способного спровоцировать военные конфликты, в том числе ядерные».

В России в 2014 г. наряду с ядерным сдерживанием появилось весьма важное доктринальное положение о стратегическом неядерном сдерживании. (Ряд отечественных специалистов при этом полностью обоснованно указывают на необходимость наращивания средств неядерного стратегического сдерживания в Вооруженных силах России[9].) Оправданно отмечается, что «сверстанный под задачи локальных войн стратегический не­ядерный потенциал является многоцелевым ресурсом, применимым для решения в том числе деэскалационных задач регионального и глобаль­ного сдерживания»[10]. При этом «стратегические неядерные возможности» действительно могут выступать «в роли гибкого инструмента парирования, в том числе локальных неядерных угроз военной безопасности России и ее союзников»[11].

Сдерживание — это в значительной мере демонстрация возможностей (военно-технических и оперативно-стратегических) и демонстрация политической решимости и способности дозированно применить военную силу для парирования определенного спектра угроз национальной безопасности.

Эффективность сдерживания во многом определяется взаимодействием в информационной среде. Необходимы заблаговременные расчеты того, как то или иное направленное на сдерживание действие в политико-военной сфере воздействует на государственное руководство и высшее военное командование другой стороны... Надо знать их стереотипы мышления, политико-психологические особенности, понимать возможные иррациональные реакции, что является весьма непростой аналитической задачей.

Для обеспечения должного уровня обороноспособности России необходимо оптимальным образом (в том числе с учетом интересов экономического, общего научно-технологического развития, социальной сферы) развивать силы и средства стратегического сдерживания - как ядерного, так и неядерного.

Необходима строгая выверенность в оценках угроз нашей безопасности по всему спектру. Исключительно важная задача, о чем регулярно напоминает Президент России В.В. Путин, — не дать себя втянуть в гонку вооружений, обеспечивая необходимый уровень обороноспособности, безопасности.

Для успешного экономического и социального развития России и ради интересов обороны и безопасности крайне важно решение провозглашенной Президентом России В.В. Путиным задачи прорыва в научно-технологической сфере в целом.

Источник: Виперсон.