Совершенно прав был Эдвард Карр, утверждавший, что в политической науке цель и анализ являются неразрывными частями одного интеллектуального «пакета». Генри Альфред Киссинджер, отмечающий столетие, является одним из наиболее выдающихся интерпретаторов будущего, потому что чаще других имел возможность сделать свои предсказания политической практикой. И едва ли не каждое его суждение нуждается во внимательном прочтении вне зависимости от того, совпадает ли оно с нашей версией идеального развития отношений между державами.
Жизнь на переломе эпох, когда глубокие размышления ещё не потеряли свою ценность, а современные средства коммуникации уже создали для них прекрасные возможности популяризации, позволила Киссинджеру стать не только умным, но и известным. В отличие от множества предшественников и, весьма вероятно, последователей, которым досталось (и достанется) либо первое, либо второе. Однако понимание того, что, в отличие от Фукидида или Макиавелли, изучать каждое слово «под лупой» будут современники, создаёт необходимость учитывать риски, которыми может пренебречь академический учёный.
Каждый студент международных отношений знает, что эта дисциплина не предполагает даже сравнительной объективности – всё, что мы пишем и произносим, является истолкованием событий, отражающим взгляды и цели конкретного автора.
Совершенно прав был Эдвард Карр, утверждавший, что в политической науке цель и анализ являются неразрывными частями одного интеллектуального «пакета». Генри Альфред Киссинджер, отмечающий столетие, является одним из наиболее выдающихся интерпретаторов будущего, потому что чаще других имел возможность сделать свои предсказания политической практикой. И едва ли не каждое его суждение нуждается во внимательном прочтении вне зависимости от того, совпадает ли оно с нашей версией идеального развития отношений между державами.
Жизнь на переломе эпох, когда глубокие размышления ещё не потеряли свою ценность, а современные средства коммуникации уже создали для них прекрасные возможности популяризации, позволила Киссинджеру стать не только умным, но и известным. В отличие от множества предшественников и, весьма вероятно, последователей, которым досталось (и достанется) либо первое, либо второе. Однако понимание того, что, в отличие от Фукидида или Макиавелли, изучать каждое слово «под лупой» будут современники, создаёт необходимость учитывать риски, которыми может пренебречь академический учёный.
Собственно говоря, мы не можем сейчас сказать, лишилась ли наука о международных отношениях великого теоретика в лице Киссинджера. Его единственная работа, заслуживающая настоящего изучения – докторская диссертация «Восстановленный мир: Меттерних, Каслри и проблемы мирного периода 1812–1822 годов», опубликованная в 1957 г. в виде монографии1. Этот труд действительно колоссален с точки зрения объёма освоенных автором источников и литературы. Он справедливо вписан в «золотую коллекцию» политической мысли и должен быть обязательным для любого студента международной политики.
«Восстановленный мир» содержит только один вывод, до которого сложно дойти своим умом: полная победа одной из сторон, даже в условиях полномасштабного конфликта, не является с точки зрения будущего мира оптимальным результатом. Для Киссинджера секрет сравнительного мира в Европе после 1815 г. был именно в сохранении Франции как равноправного участника «концерта». И совершенно неважно, что это оказалось возможно уже в рамках другого, дипломатического, конфликта между Россией и её европейскими союзниками – значение имеет результат. Более того, Киссинджер пренебрегает вопросом происхождения уже этого противоборства, не перешедшего тогда в состояние вооружённой борьбы. Для него достаточно указания на личные предпочтения главных действующих лиц: Меттерниха и Каслри, создающих новый международный порядок из страстей, которые двигают русским императором Александром, британской внешней политикой, и холодного расчёта континентальных европейцев.
В этом его главная особенность: доходчиво отвечая на вопрос о способе достижения мира, Киссинджер гораздо менее убедителен в разговоре о причинах войны. Как ранее Эдвард Карр, он связывает возникновение революционной ситуации в международной политике с несправедливостью, проявленной по отношению к интересам держав. Но сам признаёт, что революционное поведение Франции в 1789–1815 гг. имело внутреннее происхождение, включая неспособность Наполеона Бонапарта пойти на компромисс даже в 1814 г., потому что он поставил бы под угрозу легитимность его власти внутри.
Собственно говоря, только судьба Германии в межвоенный период 1918–1939 гг. представляет собой сравнительно «чистый» пример восстания против несправедливости. И, возможно, поэтому германский вопрос был решён другими державами настолько радикальным способом.
Во всех остальных случаях конфликт, как справедливо пишет Киссинджер, появляется как противоречие между представлениями державы о себе и мнением о ней окружающих.
Примирить такие представления, одно из которых есть продукт внутреннего развития, и есть задача, стоящая перед искусством дипломатии. Но решить её напрямую невозможно. Поэтому для Киссинджера единственный способ сделать интерпретацию будущего реальностью – убедить государства, что схема является рабочей, уловить момент, когда они готовы это признать. Все случаи его профессионального успеха олицетворяют гениальное чувство такого момента.
Киссинджер сразу отказался от академической карьеры и, видимо, никогда не собирался её делать. С момента завершения Гарварда в 1950 г., его биография – это строительство карьеры рядом с теми, кто даёт деньги на американскую политику. Но вся заслуживающая изучения деятельность Киссинджера на публичном поприще представляла собой попытки интерпретации будущего в рамках гипотезы, сформулированной в «Восстановленном мире». Если смотреть на масштаб задач, то попытки оказались весьма успешными: исторический компромисс с Китаем в 1972 г., завершение прямого участия США в войне во Вьетнаме в 1973 г. и, наконец, политика «разрядки», институциональным воплощением которой стал Хельсинкский акт 1975 года.
У нас нет документальных оснований думать, что сам Киссинджер видел смысл тех событий таким, каков он оказался в действительности. Прекращение бессмысленной войны во Вьетнаме стало основой нового подхода Соединённых Штатов к заморским войнам, а не отказа от них как части образа великой державы. Примирение с коммунистическим правительством КНР послужило не идеальному балансу сил трёх сверхдержав, а движению к поражению одной из них в холодной войне. Наиболее важными результатами Хельсинки оказались новые инструменты борьбы против СССР, а не создание в Европе гармоничной системы безопасности.
Интерпретации будущего, основанные на идеальной схеме, каждый раз проигрывали историческому процессу, который никогда не поддаётся конструированию.
Последствия решений, созданных Киссинджером – государственным деятелем, стали разочарованием для тех, кто верит в способность рационального улучшения международной политики. Но и сейчас, в момент своего столетия, выдающийся интеллектуал продолжает настаивать на своей правоте, вызывая привычное для него раздражение тех, кто занимается единственно присущим государству делом – перманентной борьбой за выживание в конкуренции с себе подобными. Говоря о возможности мира в Европе, он призывает к балансу сил, основу которого видит в сокращении возможностей России. Обращаясь к стабильности в глобальном масштабе, призывает к признанию Западом значения и могущества Китая. Говоря о своей стране, он очень аккуратно приглашает её двигаться в сторону примирения между собственными представлениями о себе и мнением окружающих.
Внутренние истоки поведения государств и сейчас остаются для него не особенно интересными. Что, в действительности, странно. Ведь в «Восстановленном мире» Киссинджер достаточно много уделяет внимания тому, как европейский порядок после Венского конгресса отражал внутренние порядки держав, представители которых создали его «дизайн» – Меттерниха и Каслри. Вслед за ними Киссинджер интерпретирует будущее, в котором нет естественного стремления государств к «игре с нулевой суммой», приведшего даже максимально сбалансированный Венский порядок к множеству конфликтов уже в десятилетие, последовавшее за его рождением. И перед нами стоит вопрос, что предпочтительнее: мир, который не бывает миром, или продолжение борьбы с неопределённым результатом?
Лучшее будущее с точки зрения Киссинджера – первый вариант, позволяющий избежать сползания во всеобщую катастрофу. Однако вероятность его возникновения зависит не от того, насколько выверена схема. Ответ на вопрос о войне и мире зависит от факторов, определяемых внутренней жизнью народов, с коими наука о международных отношениях имеет мало дела. Современный военно-политический конфликт в Европе – только в небольшой степени результат несправедливости, возникшей в международной политике после холодной войны. Да и не такой чудовищной она была, если сравнить с событиями того времени, когда сам Хайнц Альфред Киссинджер появился на свет в небольшом баварском городке.
В наши дни все сколько-нибудь значимые державы находятся в процессе переосмысления внутреннего порядка в широком смысле этого слова, создают новые представления о себе. Фундаментальные причины кризиса именно в этом. В свои сто лет Киссинджер, безусловно, прав: в результате роста технологических возможностей государств смертельные угрозы для жизни всего человечества настолько велики, что требуют думать о достижении мира. Но трудно требовать от них подчинения идеальной интерпретации общего будущего в то время, пока никто не определился с собственным.
1 Kissinger H.A. A World Restored: Metternich, Castlereagh and the Problems of Peace, 1812-22. Boston: Houghton Mifflin Company. 1957. Pp. Xi, 354.
Источник: Россия в глобальной политике
