Европейская интеграция – один из самых мифологизированных сюжетов современной мировой политики, которая и без того переполнена иллюзиями и легендами, не имеющими ничего общего с суровой реальностью международных отношений. Практический смысл сотрудничества большой группы стран Европы в деле государственного регулирования экономики очевиден: оно позволяло относительно справедливо распределять выгоды всеобщей рыночной открытости. При этом в политическом плане это сотрудничество привело к созданию столь масштабной эфемерной надстройки, что отличить правду от лукавства или даже вымысла, когда речь идет о Евросоюзе, решительно невозможно.
И мы можем только гадать, какие формы примет в будущем взаимодействие европейских государств, основной целью которого останется держать их народы в покорности воле и прихотям несменяемой элиты. Поэтому самым простым прогнозом относительно будущего европейской интеграции станет тот, что исходит из оптимальных форм поддержания социальной стабильности. Даже если это потребует, например, отхода от традиционных видов экономической деятельности или полного отказа стран от возможности управлять своими финансами. Европейская интеграция примет ту форму, которая потребуется для решения ее главной задачи.
Если для этого нужно будет принять в ЕС страны, формально совершенно к этому не готовые, это также не станет проблемой. Существование четких правил, определяющих, государство с какой экономической и политической системой становится пригодным «новобранцем», – не более, чем миф. Или же продукт своего времени, как, например, «копенгагенские критерии» членства, разработанные для совершенно иной международной реальности. Тем более что сама по себе «пригодность» страны к вступлению в объединение – это не догма, а инструмент взаимодействия с ней тех, кто задает тон внутри Европейского союза.
Европейская интеграция – один из самых мифологизированных сюжетов современной мировой политики, которая и без того переполнена иллюзиями и легендами, не имеющими ничего общего с суровой реальностью международных отношений. Практический смысл сотрудничества большой группы стран Европы в деле государственного регулирования экономики очевиден: оно позволяло относительно справедливо распределять выгоды всеобщей рыночной открытости. При этом в политическом плане это сотрудничество привело к созданию столь масштабной эфемерной надстройки, что отличить правду от лукавства или даже вымысла, когда речь идет о Евросоюзе, решительно невозможно.
И мы можем только гадать, какие формы примет в будущем взаимодействие европейских государств, основной целью которого останется держать их народы в покорности воле и прихотям несменяемой элиты. Поэтому самым простым прогнозом относительно будущего европейской интеграции станет тот, что исходит из оптимальных форм поддержания социальной стабильности. Даже если это потребует, например, отхода от традиционных видов экономической деятельности или полного отказа стран от возможности управлять своими финансами. Европейская интеграция примет ту форму, которая потребуется для решения ее главной задачи.
Если для этого нужно будет принять в ЕС страны, формально совершенно к этому не готовые, это также не станет проблемой. Существование четких правил, определяющих, государство с какой экономической и политической системой становится пригодным «новобранцем», – не более, чем миф. Или же продукт своего времени, как, например, «копенгагенские критерии» членства, разработанные для совершенно иной международной реальности. Тем более что сама по себе «пригодность» страны к вступлению в объединение – это не догма, а инструмент взаимодействия с ней тех, кто задает тон внутри Европейского союза.
То же самое касается и внутреннего развития Евросоюза, и было бы наивно воспринимать отклонения от мифологизированного шаблона его устойчивости, возникшего в нашем восприятии в 1990-е, как признаки драматического упадка и деградации. Даже очевидный интеллектуальный голод, испытываемый высшими эшелонами «единой Европы», может привести в ужас только идеалистов вроде автора этих строк. В действительности же мы не знаем, требуются ли сейчас европейской интеграции яркие политические лидеры и даже креативные бюрократы. В конце концов, если главы государств и правительств назначают на высшие должности проворовавшихся неудачниц или престарелых ловеласов, то, возможно, это именно то, что нужно странам – членам ЕС и соответствует их национальным интересам.
За последние полтора десятка лет Евросоюз пережил несколько крупных кризисов, ни один из которых не нанес ему смертельных увечий, хотя они и серьезно изменили его внутри. Каждый раз реакция стран ЕС была прямо противоположна той, которую можно было бы ожидать, исходя из догм европейской интеграции. В 2008 – 2013 годах экономики Евросоюза попали под каток мирового финансового кризиса. Сильнее всего пострадали несколько стран европейского Юга, в первую очередь Греция. Она вместе с Испанией, Португалией и Ирландией фактически утратила суверенитет в вопросах определения макроэкономической политики. Благодаря принятым в 2011-м мерам по укреплению финансовой стабильности в зоне евро был нанесен удар по главному достижению интеграции – сравнительно справедливому распределению выгод от общего рынка: в Евросоюзе возникли «вечно бедные» и «вечно богатые» страны.
Одновременно Германии и Франции удалось серьезно расширить сферу применения правила квалифицированного большинства – это когда акты вторичного законодательства принимаются при условии, что их поддерживает 55% стран-членов, обладающих одновременно 65% от общего населения Союза. Такой принцип позволяет нескольким крупным державам, переманив на свою сторону несколько средних стран, диктовать правила. В результате большая часть внутренней политики в Евросоюзе стала не поиском компромисса всеми его членами, а междусобойчиком Германии и ее союзников из Франции и Северной Европы. Все остальные оказались в положении, когда бороться можно только за распределение выгод, конкретный размер и правила получения которых определяются небольшой группой государств.
Второй кризис, настигший Евросоюз в 2014 – 2015 годах, был вызван наплывом беженцев из стран Ближнего Востока и Африки. Чрезвычайный характер ситуации обусловили несколько факторов. Во-первых, число страждущих действительно резко выросло – счет пошел на сотни тысяч, если не миллионы. Во-вторых, Турция в сложившихся условиях затеяла собственную игру, использовав беженцев в качестве инструмента давления на Брюссель и Берлин. Тем более что популизм Ангелы Меркель требовал от Евросоюза заливать проблему деньгами на турецких рубежах, иначе действительно пришлось бы выполнять обещание принять всех беженцев.
В-третьих, политическая реальность вошла в конфликт с мифом: на уровне лозунгов Евросоюз был объединением единомышленников, а на деле каждая из стран заботилась только о своих гражданах. «Кризис беженцев» не нанес конструкции ЕС смертельного удара именно потому, что солидарность, по которой он бил сильнее всего, была мифом. В том случае, если бы она работала, а страны саботировали бы общую политику, это стало бы проблемой. А поскольку никто в солидарность и так не верил, то постепенно все смирились с тем, что одни страны беженцев принимают, а другие лишь делают вид, что держат двери для них открытыми. Южан, в конце концов, просто «загнали под лавку», пригрозив, что их требования по части справедливого перераспределения беженцев внутри ЕС могут привести к неприятностям на бюджетном фронте.
Третий кризис, накрывший Европу в 2020 году, был связан с пандемией коронавируса. Здесь по полной программе проявились уже известные особенности интеграции на современном этапе: отсутствие солидарности, низкая квалификация бюрократии в Брюсселе, экономическое неравенство и, разумеется, сговор богатых стран по поводу того, какой частью «общего» бюджетного пирога они готовы поделиться со слабыми членами сообщества вроде Италии.
Параллельно случился мини-кризис, спровоцированный брекзитом. Нас не особенно интересуют мотивы, по которым британская элита решила довести этот процесс до конца. Но его результатом могло стать действительно полное доминирование Берлина и его ближайших сателлитов внутри Евросоюза. Однако тут случился форс-мажор на Востоке, и странам ЕС приходится искать новые решения в радикально меняющейся международной обстановке.
Сейчас Европа переживает четвертый крупный кризис, в центре которого находится военно-политический конфликт с Россией из-за Украины. Вероятность того, что противостояние с Москвой станет для Евросоюза консолидирующим фактором, ничтожно мала. Двигателем этого противостояния выступает НАТО, а европейская интеграция быстро превратилась во внешнеэкономический придаток возглавляемого США военного блока. В результате беспрецедентного по масштабам разрыва связей с Россией дела теперь идут неважно даже у Германии, привыкшей к руководящей роли в ЕС.
Остальным членам Евросоюза уже, в принципе, все равно – «потерявши голову, по волосам не плачут», а то, что конфликт с русскими сильнее всего бьет по зазнавшимся немцам, для Италии, Испании или Франции даже хорошо. Тем более что именно европейские южане и французы пока теряют из-за украинского кризиса меньше всего. Им и так совершенно не светило делать что-то серьезное на международной арене, не получив на то добро из Вашингтона. А вот немцы на определенном этапе действительно могли подумать, что будут действовать самостоятельно, и даже заикались о равноправном диалоге с американцами. Теперь все это в прошлом. Как и уникальные преимущества, которые Германия получала от энергетического партнерства с Россией. Поэтому для остальных стран ЕС, живших в последние годы под немецким диктатом, все происходящее выглядит не так уж плохо.
Европейские правящие круги постоянно ищут способы выживания. Эволюция европейской интеграции представляет собой один из важных инструментов такого поиска. Коллективные институты ЕС – Европейская комиссия, Европарламент и суд – нашли себя в новой реальности. Общий рынок обеспечивает базовые свободы, к которым привыкли простые европейцы, – сравнительно доступные продукты, защиту от иностранных конкурентов и возможность запросто перемещаться в поисках лучшей доли из одной страны ЕС в другую.
Достижения интеграции в области взаимной открытости весьма способствуют атомизации общества, в котором больше нет коллективного интереса граждан, а остаются только индивидуальные интересы. Даже наплыв украинских беженцев не стал серьезной проблемой – рынок труда ЕС готов переварить значительную часть дешевой рабочей силы. Ведь далеко не все приехавшие с Украины – это жулики и миллионеры, скрывающиеся от мобилизации. Среди этих нескольких миллионов большинство составляют простые трудяги, готовые взяться за любую работу. Их жены и дочери смогут предоставлять услуги в формальном и неформальном секторе.
Я далек от мысли, что Европейскому союзу в ближайшем будущем грозят какие-то серьезные потрясения. Единственный фактор, создающий неопределенность, – рост популярности несистемной оппозиции в ФРГ. Но и здесь велика вероятность, что даже радикалов из «Альтернативы для Германии» удастся приручить – не Брюсселю, так Вашингтону. Как организация Евросоюз идет к тому, чтобы действительно стать экономическим придатком НАТО, о чем скептики поговаривали еще на заре интеграции.
Резюмируя: благ, предоставляемых европейцам общим рынком, хватает для того, чтобы они терпели неэффективность ЕС во всем остальном. Что же касается возможности расширения Евросоюза, то Анкара в него не вступит никогда, даже воля США не поможет преодолеть колоссальный культурный барьер между Турцией и европейскими государствами. Рассуждать же о том, примут ли в ЕС Молдавию, Украину и Грузию, совершенно бессмысленно, поскольку нам неизвестна дальнейшая судьба этих стран как таковых. Соответственно, нет толку гадать о последствиях их гипотетического участия в ЕС для будущего «единой Европы». Тем более что, как мы видели выше, даже вступление совершенно не готовой к членству страны не станет трагедией для политической системы ЕС, пока справляющейся со своими основными задачами.
Источник: Профиль
