Новую эпоху определит конфронтация США и Китая, так же как уходящую создал их симбиоз.
В 2007 году британский историк Нил Фергюсон и немецкий экономист Мориц Шуларик ввели в оборот бойкий неологизм «Кимерика». Авторы обозначили так феномен тесного и весьма взаимовыгодного экономического переплетения Соединенных Штатов и Китая. Китайские сбережения и производство в сочетании с американским сверхпотреблением и возможностью финансировать его за счет эмиссии мировой резервной валюты вступили в неразрывный симбиоз, по сути, составлявший стержень глобальной экономики конца ХХ — начала XXI века. Кризис 2008–2009 годов, возникший в значительной степени благодаря надувшемуся вокруг такого взаимодействия пузырю, идею пошатнул, но не уничтожил, а еще и придал ей политическое измерение. Теперь уже не экономисты, а специалисты-международники калибра Генри Киссинджера и Збигнева Бжезинского предложили концепцию «большой двойки», своего рода кондоминимума по управлению миром в составе США и КНР.
«Кимерика» (в английском оригинале «Chimerica» отсылала к «химере», придавая понятию несколько иронический привкус, чего нет в русском варианте) изначально содержала в себе противоречие. В ситуации глубокой взаимозависимости оказались державы, которые, согласно неумолимой логике международных отношений, были обречены рано или поздно сойтись в схватке за доминирование. США являлись гегемоном, расширившим за вторую половину прошлого столетия сферу своего безусловного влияния с западного сообщества на весь земной шар. Китай по мере экономического роста превращался в классического претендента на гегемонию, хотя категорически от этого открещивался, ссылаясь на собственную уникальную культуру, которая-де такого вообще не допускает.
Избежать того, чтобы считать будущее столкновение неминуемым, можно было лишь одним способом. Предположить, что Китай опять-таки по мере экономического прогресса трансформируется в направлении западного общественно-политического устройства. И станет частью американоцентричного глобального порядка, благами которого он воспользовался очень умело и едва ли не больше всех остальных. Гипотеза о том, что Пекин не станет своими руками резать курицу либеральной глобализации, которая обильно несла ему золотые яйца, была вполне состоятельна. Тем более что сам Китай прилагал большие усилия, чтобы не подорвать собственные возможности вступлением в ненужную конфронтацию. Угроза пришла в итоге не со стороны Китая. Маскировать настоящее стратегическое соперничество стало невозможно тогда, когда экономическая модель начала восприниматься как невыгодная ее инициатором — Соединенными Штатами.
Заявка на создание «большой двойки» была Китаем отклонена. Она на деле предполагала не раздел мира между двумя сверхдержавами, как некоторые тогда поспешили интерпретировать. Речь шла о предложении Вашингтона Пекину сохранить возможность пользоваться экономическими привилегиями в обмен на его готовность брать на себя большую ответственность и материальную долю, необходимые для поддержания Pax Americana. То есть это как раз и была попытка примирить исходное противоречие, но без обязательного превращения самой КНР в либеральную демократию. Китай истолковал идею «большой двойки» в целом правильно — как намерение США поделиться не столько активами, сколько пассивами. И это в условиях, когда относительно более успешный, чем у других, выход Китая из мирового финансового кризиса конца нулевых заметно добавил ему уверенности в себе.
Рубеж 2010-х годов стал поворотным моментом в американо-китайских отношениях. Они начали качественно меняться за несколько лет до прихода Трампа. По итогам мирового финансового кризиса обе стороны задумались, что потенциал взаимозависимости имеет пределы, а «разъединение» (de-coupling) в конечном итоге неизбежно. Администрация Барака Обамы куда более сдержанно относилась к сотрудничеству с Китаем, чем ее предшественники из команды Джорджа Буша. А одним из главных политико-экономических проектов Обамы стало Транстихоокеанское партнерство (ТТП), цель которого не скрывалась — не позволить Пекину устанавливать свои правила игры в Азии, предотвратив тем самым претензии на доминирование и на мировом уровне.
Дональд Трамп одним из первых шагов аннулировал ТТП, потому что оно было связано с ненавистным ему Обамой, но еще и по той причине, что считал возможным и даже необходимым перейти с Китаем к полноценно конфронтационным отношениям. К этому моменту и в Пекине начали явно меняться настроения. Приход на пост председателя КНР Си Цзиньпина знаменовал, как понятно в ретроспективе, эмансипацию Китая от страны, которая полагала за благо затушевывать свои возможности и амбиции, к реальному кандидату в державы самого первого ряда.
Будь на месте Трампа президент с другими культурно-эмоциональными характеристиками, развод, вероятно, имел бы более упорядоченную и менее скандальную форму, но брак все равно не сохранился бы.
На фоне роста антиглобализационных настроений в западных странах «Кимерика» как олицетворение глобализации была обречена. А набравший силу и укрепившийся в собственном самосознании Китай был все меньше готов даже на небольшие уступки.
Символично, что конец глобализации в ее прежнем виде положила зараза, пришедшая именно из Китая, а фрагментация взаимосвязанного мира произошла буквально — в результате повсеместных закрытий на карантин. Эпидемия — бедствие такого рода, бороться с которым можно только и исключительно изоляцией. Так что протекционистские тенденции, начавшиеся давно и проявлявшиеся многообразно, стали обязательным способом обеспечить физическую безопасность.
Перепалка между Вашингтоном и Пекином по поводу того, кто виноват в пандемии, уже достигла по накалу уровня настоящей холодной войны. Совсем другого типа, чем та, что велась во второй половине прошлого века. Но, возможно, хуже, потому что тогдашнее противостояние было более структурировано. Как ни странно, острое идеологическое соперничество СССР и США, подкрепленное военно-политическим паритетом, играло скорее стабилизирующую роль. Наличие идеологии конфронтацию углубляло, но способствовало установлению определенных правил игры, понятным образом делило мир на идейные сферы. В нарастающей теперь схватке Соединенных Штатов и Китая, когда обе стороны действуют в единой парадигме капиталистической рыночной экономики, скорее угадываются противоречия, описанные в классической работе Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма». То есть та ожесточенная борьба за рынки, помноженная на национальный шовинизм, которая привела к Первой мировой войне. Яростное технологическое соперничество, начавшееся уже несколько лет назад,— пример современной версии тех противоречий.
Еще до пандемии стало понятно, что американо-китайская битва больше не предусматривает компромисса, она нацелена на чью-то победу. В этом отличие от ситуации предшествующих периодов, когда трения, перетягивание каната и торг были нацелены на достижение взаимоприемлемого результата — пусть непостоянного, но откладывающего решающее выяснение отношений. Последним проявлением такого перемирия было заключение в начале 2020 года торговой сделки, которую каждая сторона объявила своим достижением. Никто не сомневался во временном характере договоренностей, но пауза была нужна обеим сторонам. Китаю — потому что Пекин был несколько ошарашен напором США и не успевал как следует перестроиться. Америке — потому что Дональду Трампу во время избирательной кампании требовалось минимизировать урон тем из его сторонников, кто страдал от антикитайских торговых мер (например, сельхозпроизводители).
Пандемия пустила под откос весь набор козырей, которые Трамп собирался предъявить населению, экономические успехи нивелированы бедствием. Теперь необходимо не снижать конфронтационность, а взвинчивать до предела, указывая на виновного — Китай. Пекину отступать некуда. К тому же он считает обвинения совершенно несправедливыми, а заметное отсутствие мировых симпатий на первом этапе заражения, когда страдали в основном китайцы, они запомнят надолго. Успех КНР в противодействии распространению вируса и тот факт, что страна снова выходит из кризиса первой, добавляет китайскому руководству ощущение морально-политической правоты. Впрочем, набранные очки тоже относительны. Пандемия действительно выявила скромную популярность Китая в мире, что, кажется, озадачило КНР, зато будет активно использоваться Соединенными Штатами.
Как бы то ни было, аккуратный демонтаж «Кимерики» сменился поспешными действиями по разбору все еще сохраняющейся конструкции. Если нарастание неприязни пойдет такими темпами, мир имеет шанс увидеть ее таранное разрушение, когда стороны начнут в полной мере применять взаимозависимость в качестве не предохранителя, а оружия.
Это чревато и для США, и для КНР, но исключать такой сценарий только на основании того, что он нерационален и наносит ущерб обоим участникам, уже нельзя.
Американо-китайская холодная война нового типа ставит все остальные страны в сложное положение. Опыт прежней холодной войны заставляет предположить, что стороны конфликта будут стремиться выстроить собственные блоки из симпатизирующих, зависимых или подчиненных государств, то есть многим придется делать выбор. Однако такой сценарий не является безальтернативным. Блоковая дисциплина ХХ века строилась на идеологическом фундаменте, в данном случае не столь важно, разделяли те или иные страны идеологию добровольно или вынужденно, маркер был четким. Сейчас идеологического деления нет и не будет за отсутствием конкурирующих идеологий. Хотя американские официальные лица, наподобие госсекретаря Майка Помпео, пытаются вернуть в американское сознание образ коммунистического Китая, из этого ничего не получится. Китай тоже выступает не с идейных, а с культурно-цивилизационных позиций, которые, если на них встать, альянсов вообще не предусматривают, а, наоборот, подчеркивают идентичность и отличия каждого от других.
Так что конкуренция за поддержку со стороны других стран, несомненно, будет, но вот заручиться ею на постоянной основе Вашингтону и Пекину едва ли удастся. В хаотическом и все менее структурированном мире залогом успеха любой страны скорее является максимальная гибкость и способность минимизировать внешние обязательства, чем вступление в обязывающие отношения с кем бы то ни было.
В период своего расцвета — конец ХХ — начало XXI века — «Кимерика» обеспечивала относительно высокий уровень благополучия (не только ее участникам) и способствовала сохранению мира, поскольку объективные противоречия двух самых крупных держав были утоплены в их взаимовыгодном бизнесе. «Кимерика» была, наверное, самым успешным воплощением идеи о «конце истории», когда очевидные соперники сублимировали борьбу в совместное извлечение деловых выгод. Но история, как и следовало ожидать, «вернулась», положив конец этому, в общем, противоестественному симбиозу. Возвращаясь к английскому оригиналу, стоит вспомнить, что химера, огнедышащее чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом в виде змеи, способна существовать только в мифологии. Да и там она оказалась смертной, хотя предание не считало ее таковой.
Источник:
Коммерсант
