Китайские инвестиции никогда особенно в Россию не шли

Китайский рынок очень конкурентен. Мы поздно пришли туда. У нас имелась иллюзия, что, поскольку мы политически близки, стратегические партнеры, то автоматически у нас будут какие-то свои неконкурентные зоны вложения российских инвестиций и технологий. Это абсолютное заблуждение. Китайский рынок при всех своих формах и обличиях жестко конкурентен, и там, в принципе, все уже давным-давно занято. Занято еще в конце 1990-х, в 2000-е годы. Поэтому отвоевывать какие-то опции приходится. Но есть ниши, особенно по Дунбэю, ряду энергетических проектов, атомной энергетике.

Да, технологии, конечно, — это отдельная история, но, в принципе, тоже есть возможности. Здесь надо понимать, что российские технологические инвесткомпании — это не мейнстрим. Совершенно точно они никогда не будут на китайском рынке, потому что эта сфера давно уже освоена западными мегакомпаниями. И даже несмотря на некоторые шероховатости и трудности в китайско-американских высокотехнологичных конкурентных делах и китайско-европейских трениях по отдельным вопросам данной повестки, этот мейнстрим в Китае остается. Поэтому российским компаниям не то что сложно, а попросту невозможно в каких-то крупных проектах занимать свою долю. Но, повторяю, есть небольшие опции, окна, треки, где это осуществимо. Постепенно, думаю, данная сфера тоже будет расширяться, но нужен именно специализированный подход. В том, где Россия действительно сильна, где есть определенные наработки, подобное возможно, и к этому нужно стремиться. Часть из сфер я перечислил. Имеются наработки и в области высоких технологий, программного обеспечения, но это точечные проекты. Все надо смотреть. Есть несколько интересных проектов, связанных с цифровой информационной средой с применением российско-китайских наработок, включая образовательную в Харбине, в Шэньяне. Но мейнстрим китайского инвестиционного рынка все-таки за Западом. Это не секрет. Мы все видим и прекрасно понимаем, что объемы торговли Китая и всех этих инвестиционных дел с США и Евросоюзом огромны.

«Общая философия 13-го пакета санкций — нащупать слабые места в российской антисанкционной обороне через атаки подобного рода. В них берется на учет параллельный импорт РФ через территорию Казахстана и другие страны постсоветского пространства и Центральной Азии. Китайская опция в этой философии одна из наиболее важных, потому трудности, конечно, будут», — считает востоковед Сергей Лузянин. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал, почему Россия для Китая — стратегический партнер, а не союзник, отчего китайцы неохотно вкладывают инвестиции в наше государство, как страны будут взаимодействовать по проекту «Один пояс — один путь», Севморпути и какие еще объекты в России могут заинтересовать Пекин.

«Это отголоски боязни некоторых китайских товарищей попасть под вторичные западные санкции»

— Сергей Геннадьевич, давайте начнем с 13-го пакета антироссийских санкций и новых американских рестрикций (более 500), которые затрагивают и китайские компании, китайские интересы. Получается, что теперь санкции касаются и тех стран, которые с нами продолжают работать?

— Действительно, санкционный список в рамках 13-го пакета расширен. Если брать по российской части, то там 200 новых физических и юридических лиц. Но главный смысл или философия этого пакета — удар по третьим странам, третьим компаниям, так или иначе задействованным в операциях с Россией на параллельных треках импорта. Особенно тем компаниям, предприятиям, которые связаны с поставками либо беспилотников целиком, либо комплектующих к ним, либо какой-то иной продукции двойного назначения. Кроме иранских и некоторых других, под эти санкции, конечно, попадают отдельные китайские компании. Условно их можно разделить на две группы: частные коммерческие банки с транзакциями и платежами и частные китайские корпорации, которые поставляют продукцию двойного назначения.

— Насколько это серьезно?

— Мы уже видим, что четыре частных коммерческих банка Китая временно приостановили транзакции и некоторые операции с российскими банками. Хотя на днях было заявление, что это временная мера, тем не менее, на мой взгляд, она как раз связана с эффектом 13-го пакета. Это первый момент.

Второй момент: общая философия 13-го пакета — нащупать слабые места в российской антисанкционной обороне через атаки подобного рода. В них берется на учет параллельный импорт России через территорию Казахстана и другие страны постсоветского пространства и Центральной Азии. Китайская опция в данной философии одна из наиболее важных, поэтому трудности, конечно, будут. Это совершенно очевидно.

— Как эту проблему будут купировать?

— Есть некоторые технологические моменты, я сейчас не стану их озвучивать. Они в рамках российско-китайской межправкомиссии обсуждаются, и, видимо, в плане упреждения решение уже есть, поскольку еще до принятия этого пакета санкций было понятно, в каком направлении и как именно действовать. Опять же, это первый момент.

Второй момент не технологический, а скорее политический, связанный с общим согласованием руководством двух стран направления действий. Точнее, противодействий. В данном случае вопрос сейчас выведен на технологически-экономический административный уровень, в низ российско-китайских упреждающих действий. И здесь появятся определенного рода новшества. Думаю, в марте о них можно будет говорить вполне реально. Сейчас я не хотел бы их пока озвучивать. Примерно такая картина относительно деформации и угроз, исходящих от 13-го пакета, по российско-китайскому треку.

— Отдельный и очень любопытный вопрос по зерну. Президент российского зернового союза Аркадий Злочевский говорит, что Китай купил 6 миллионов тонн зерна, причем весь объем — у Украины. Наше зерно якобы не проходит по строгим фитосанитарным требованиям КНР. При этом китайцы продолжают закупать пшеницу у Казахстана и Украины, чье зерно по фитосанитарным характеристикам ничуть не лучше, чем российское. В чем проблема, что за хитрые китайские игры?

— Здесь та же история. Это отголоски боязни некоторых китайских товарищей попасть под вторичные западные санкции, в том числе по зерновой опции. Я не знаю насчет фитосанитарных стандартов, их нарушения, китайских претензий относительно качества нашей продукции, в этом надо разбираться. Но, наверное, вряд ли это имеет место.

Российские экспортеры зерна достаточно опытные, а компании имеют хорошую репутацию, поэтому, я думаю, ничего криминального нет. Скорее всего, здесь чистой воды отголоски санкционной политики Запада. Понятно, что закупки зерна Китаем огромны, значительно больше озвученных объемов, и данная опция не имеет стратегического значения. Тем не менее это, конечно, неприятно. Но я полагаю, что это тоже станет решаться в рамках российско-китайских консультаций. Обязательно будет отдельный разговор по поводу таких нестыковок по зерну. В целом же, если учитывать, что объемы российского агроэкспорта растут, я думаю, что подобная частная история, частный момент стратегически не повлияет в сторону ухудшения российско-китайских сельхозотношений в части поставок, закупок и экспортно-импортных операций.

«Пока уровень китайских инвестиций в нашу экономику очень невысок»

— По данным министерства торговли КНР, на конец 2022 года общий объем накопленных иностранных инвестиций КНР в Россию составил 9,9 миллиарда долларов — 0,3 процента от общего объема прямых иностранных инвестиций Китая. Даже с учетом всех оговорок относительно неполноты данных и тенденции к их закрытости в нынешних условиях это очень небольшая цифра. Почему китайцы не инвестируют в РФ? Боятся санкций или наша страна их не привлекает?

— Китайские инвестиции никогда особенно в Россию не шли. В ковидный период произошло почти полное обнуление их. После 2022 года были какие-то определенные проекты, но здесь имеет место несколько проблем.

Первая — привлечение китайских прямых инвестиций в территории опережающего развития на Дальнем Востоке и Сибири. Там есть два ТОРа, в которых имеются проекты с заявленными, но пока еще не вложенными китайскими инвестициями. Идут переговоры по разным инвестиционным проектам в ТОР «Михайловское», еще ряд дальневосточных территорий опережающего развития, где, в общем, интерес есть. И здесь процесс развивается.

Но в целом вы, конечно, правы, есть препятствия и трудности, которые сдерживают китайские инвестиции в Россию. Они связаны в первую очередь с достаточно сложным, в отличие от других стран, включая Китай, административно-налоговым бюрократическим механизмом. Данные территории опережающего развития это все несколько облегчают, пороги снижаются, проекты обсуждаются, инвестиции идут.

Вторая проблема заключается в том, что даже в эти территории опережающего развития Сибири и Дальнего Востока требуются большие долгосрочные инвестиции без быстрой отдачи. А китайские инвесторы хотят получить отдачу в короткие окупаемые сроки. И в этом смысле действительно есть определенная проблема. На длинное, долгосрочное инвестирование они пока не настроены и не очень ориентируются. Но вместе с тем надо иметь в виду, что, конечно, есть проекты, которые объективно рассматриваются китайцами как стратегические объекты вложения инвестиций. Это и топливно-энергетический комплекс, совместные предприятия по переработке в нем. И лесопромышленный комплекс, где тоже в приоритете СП по переработке. И ряд других, связанных, в частности, с морепродуктами, минеральными ресурсами и так далее. Данная сфера как объект частных вложений китайцев, в общем, перспективна. Да, действительно, пока невысокий уровень, но это общая картина. Речь ведь не только о китайцах. Но здесь есть одно очень важное преимущество. Речь идет о перспективных объектах инвестирования не только в Сибири и на Дальнем Востоке, но и по всей России. В связи с известными событиями, СВО и общим переориентированием нашей страны на Восток, появляются новые возможности для инвестирования, в том числе и для китайцев, китайских компаний. Эти возможности рассматриваются. Цифры были озвучены во время визита Михаила Мишустина в Китай в мае прошлого года и в ряде других российско-китайских форматов высокого уровня. Около 242 инвестиционных проектов примерно на 59 миллиардов долларов. Понятно, что это на перспективу 5–7 лет. Но они реально рассматриваются и обсуждаются, поэтому тут не все так плохо.

Хотя, конечно, вы правы, пока уровень китайских инвестиций в нашу экономику очень невысок. Нужно работать. Надо в каком-то смысле даже заманивать. При этом есть миф, что Китай все у нас собой уже заполонил, скупает всю Россию. Это, безусловно, не соответствует действительности. Китайский инвестор должен получить интерес. Ему надо объяснить, создать условия, и тогда деньги из Поднебесной к нам пойдут. Китайцы, конечно, привыкли работать с зарубежными инвесторами в другой среде — правовой, инфраструктурной, транспортной. У нас это все, так скажем, несколько сложнее. Но я думаю, что это все стратегически поправимо. А тактически в течение ближайших лет все будет выправляться, поскольку общая тенденция, в том числе в плане инвестиционного поворота на Восток, только усиливается.

— Наших инвесторов они к себе пускают? Тоже ходят слухи, что они не хотят делиться с нами своими технологиями, поэтому не пускают нас на свои самые передовые объекты, роботизированные комплексы и так далее. Есть такое?

— Китайский рынок очень конкурентен. Мы поздно пришли туда. У нас имелась иллюзия, что, поскольку мы политически близки, стратегические партнеры, то автоматически у нас будут какие-то свои неконкурентные зоны вложения российских инвестиций и технологий. Это абсолютное заблуждение. Китайский рынок при всех своих формах и обличиях жестко конкурентен, и там, в принципе, все уже давным-давно занято. Занято еще в конце 1990-х, в 2000-е годы. Поэтому отвоевывать какие-то опции приходится. Но есть ниши, особенно по Дунбэю, ряду энергетических проектов, атомной энергетике.

Да, технологии, конечно, — это отдельная история, но, в принципе, тоже есть возможности. Здесь надо понимать, что российские технологические инвесткомпании — это не мейнстрим. Совершенно точно они никогда не будут на китайском рынке, потому что эта сфера давно уже освоена западными мегакомпаниями. И даже несмотря на некоторые шероховатости и трудности в китайско-американских высокотехнологичных конкурентных делах и китайско-европейских трениях по отдельным вопросам данной повестки, этот мейнстрим в Китае остается. Поэтому российским компаниям не то что сложно, а попросту невозможно в каких-то крупных проектах занимать свою долю. Но, повторяю, есть небольшие опции, окна, треки, где это осуществимо. Постепенно, думаю, данная сфера тоже будет расширяться, но нужен именно специализированный подход. В том, где Россия действительно сильна, где есть определенные наработки, подобное возможно, и к этому нужно стремиться. Часть из сфер я перечислил. Имеются наработки и в области высоких технологий, программного обеспечения, но это точечные проекты. Все надо смотреть. Есть несколько интересных проектов, связанных с цифровой информационной средой с применением российско-китайских наработок, включая образовательную в Харбине, в Шэньяне. Но мейнстрим китайского инвестиционного рынка все-таки за Западом. Это не секрет. Мы все видим и прекрасно понимаем, что объемы торговли Китая и всех этих инвестиционных дел с США и Евросоюзом огромны.

«Здесь Китай — партнер, но доминирующая роль у России»

— Осенью 2023 года Владимир Путин побывал в Китае с официальным визитом. Президент принял участие в форуме «Один пояс — один путь» и провел переговоры с председателем КНР Си Цзиньпином, в том числе в закрытом режиме. Как сейчас реализуется этот проект, каково в нем место России?

— Прежде всего надо четко понимать и иметь в виду, что «Один пояс — один путь» в сухопутной евразийской части предполагает в качестве реципиентов и потребителей кредитов, финансовых, транспортных и прочих услуг 121 государство. Не только Евразии, но и других континентов, у которых тоже есть отдельные опции данного пути. В число этих реципиентов Россия официально никогда не входила, не входит и вряд ли войдет. Дело в том, что правовой, политический и экономический статус РФ во взаимоотношении с этим китайским мегапроектом является партнерским в рамках сопряжения, которое в 2015 году было политически оформлено. Поэтому визит Владимира Путина на третий высокий форум «Один пояс — один путь» в Китай в прошлом году был именно визитом равного партнера. На полях мероприятия состоялась встреча Путина с Си Цзиньпином и нашей делегации с соответствующими китайскими чиновниками, министрами и бизнесменами.

Второй очень важный момент — поскольку мы не являемся реципиентами, мы не получатели кредитов в рамках данного проекта, у нас другая структура отношений. У нас идет попытка состыковать старые транспортные проекты (Транссиб, БАМ и так далее), а также новые проектируемые российские инфраструктурно-логистические проекты (в частности, железную дорогу через Западную Сибирь в Китай) с китайскими интересами «Одного пояса — одного пути». Мы хотим состыковать транспортные интересы России с этим путем. В частности, российский мегапроект «Север – Юг», который идет через Каспийское море и стыкуется с китайско-казахстанской частью «Одного пояса — одного пути».

Что-то, конечно, проходило в закрытом режиме, это совершенно очевидно. Но в данном случае очень важно, что основной акцент китайского проекта «Один пояс — один путь» направлен, если брать в процентах, примерно на 70 процентов на его прохождение через Центральную Азию (прежде всего Казахстан и другие сопредельные с Китаем страны). Только 30 процентов активности приходится на сопряжение и партнерское взаимоотношение с российскими транспортными коридорами и прочими проектами после Урала. Мы это все понимаем. Это не секрет. Здесь есть определенное совпадение и небольшая конкуренция по направлению китайских коридоров преимущественно через Центральную Азию. Все было давно заявлено. Сегодня это уже не изменить, да никто особо менять и не хочет. Важна общая философия данного процесса сопряжения «Одного пояса — одного пути», казахстанской и прочей инфраструктуры с российскими транспортными коридорами и логистическими мегапроектами в том плане, что при всех стыковках, нестыковках, сложностях реализации мы делаем общее дело — осваиваем и развиваем большое евразийское пространство. Транспортно сшиваем гигантское пространство. Это в интересах двух стран — России и Китая. Конечно, здесь есть масса проблем. Имеются сложности, в том числе и инвестиционные, поскольку реализация такого сопряжения упирается в недостаточность совместных инвестиционных проектов в сфере инфраструктуры. Но здесь есть и большие подвижки. Сопряжение же идет не только по линии транспорта и инфраструктуры, но и по другим направлениям. Например, в области энергетики. Проектирование трубопровода «Сила Сибири – 2» через Монголию — это тоже часть создания большой, уже энергетической Евразии. Существует целый ряд и других энергетических, транспортных и информационно-коммуникационных проектов. Есть узкое понимание транспортного сопряжения РФ и КНР, а есть широкое, в плане создания большой Евразии. И в рамках обоих пониманий идет сближение двух великих держав — России и Китая — на этом пространстве.

— А что с Северным морским путем, он китайцев интересует? Мы сейчас туда большие деньги вкладываем, модернизируем инфраструктуру, строим большое количество новых ледоколов, стараемся обеспечить космическое сопровождение навигации. Тем более это актуально на фоне атак хуситов в Красном море. В таком случае китайцам было бы выгодно идти через наш Северный морской путь.

— Россия Китаю очень интересна в рамках этого, условно говоря, третьего арктического ледового пути. У КНР с 2013 года объявлен первый евразийский сухопутный «Один пояс — один путь», второй южный, через южные моря, и в последние 10 лет появился третий — северный, арктический Ледовый шелковый путь. Так они его называют. Но здесь надо иметь в виду несколько принципиальных моментов.

Первое. Понятно, что для китайцев Северный морской путь экономически и геостратегически тоже очень важен, поскольку действительно, вы правы, блокировка идет на южных морских коридорах, да и Малаккский пролив стратегически уязвим. Сейчас проход через Красное море вокруг Африки и далее в Европу удлиняется на 40 процентов и становится дороже. Все это есть. Поэтому, конечно, роль и значимость Северного морского пути даже чисто в коммерческом плане в разы возрастают. Но здесь надо учитывать следующее. Политически китайцы понимают, и им это было сказано вначале, что Северный морской путь географически, геоэкономически и военно-стратегически абсолютно, на 100 процентов, российский приоритет. То есть в отличие от сопряжения, где мы 50 на 50, они здесь присутствуют как страна, которая кооперируется, инвестиционно или технически помогает в каких-то частных проектах, локализации по каким-то отдельным портам, но не более того. Здесь Китай партнер, но доминирующая роль у России. Китайцы с этим абсолютно согласны. Тем более что в отличие от нашей страны КНР не является членом Арктического совета, из которого РФ, правда, уже планирует выйти. В связи с известными политическими делами Россия приостановила платежи в эту организацию, но пока остается ее членом в отличие от Китая, который там присутствует только в качестве наблюдателя, как и ряд других азиатских государств.

Второй момент. Учитывая китайскую заинтересованность, РФ активно сотрудничает с КНР на данном треке. У китайцев даже есть свой ледокол, но понятно, что для них это абсолютно не приоритет, создание ледокольного флота или еще чего-то в таком роде. У них есть большие возможности — и технологические, и финансовые, и экономические — по кооперации с Россией. Она и происходит. Есть совместные проекты модернизации портов и флота, имеются проводки. Этот процесс идет. Есть, конечно, определенные риски, связанные с тем, что китайцы народ прагматичный и быстро осваивают сферы, которые, до конца им самим еще непонятно, будут нужны или нет, но они уже там вложились. Есть такие моменты. Но это все в правовых рамках. В административно-политическом плане все контролируется и решается. Но совершенно очевидно, что Северный морской путь для Китая третий вектор, третье стратегическое направление реализации глобального проекта нового шелкового пути.

«Процесс раскачивания «тайваньской лодки» будет продолжаться»

— Теперь о Тайване. В конце февраля там побывала делегация американских конгрессменов во главе с председателем комитета палаты представителей по Китаю Майком Галлахером. «Тайвань снова и снова показывал миру, как противостоять травле со стороны Компартии Китая и не только выживать, но и процветать», — говорится в распространенном заявлении Галлахера. США вроде придерживаются формулы одного Китая, не признавая независимость Тайваня, или это не так? К чему эти визиты и провоцирование КНР? Они хотят втянуть Пекин в войну?

— Изначально, когда еще были выборы и вся избирательная кампания в ноябре прошлого года развивалась на наших глазах, и в среде американских демократов, и в среде республиканцев такой план существовал. Втянуть Китай в тайваньский конфликт и представить это как нападение диктаторского государства КНР на тайваньскую демократию. Создать конфликт в Южно-Китайском море, немножко сменить акцент и, может быть, даже частично сбросить «украинский пояс», который становится все более тяжелым и который приходится тащить. Там были и другие планы хаотизации Восточной Азии. Подключить Японию, Южную Корею и представить Китай миру страшным агрессором, который уничтожает тайваньскую демократию. Но это не получилось. Несмотря на то что победил проамериканский кандидат от ДПП (Демократической прогрессивной партии Тайваня), Китай проявил абсолютную сдержанность. Никаких провокаций не устраивали, тем более серьезных нападений.

Сегодня идет вторая волна этого процесса, поскольку весной будет инаугурация нового руководителя Тайваня. Вы правы, визит сенаторов и конгрессменов подтверждает сохранение стратегии хаотизации в Тайваньском проливе и обострения китайско-тайваньских отношений. Они, конечно, будут к этому стремиться. Но проблема в том, что Китай, очевидно, все уже расставил по своим местам. Конечно, каких-либо нападений или любых других силовых акций со стороны Пекина вряд ли следует ожидать. Но процесс раскачивания «тайваньской лодки» будет продолжаться. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что во время данного визита на Тайвань прибыли официальные лица — действующие конгрессмены и сенаторы, а не какие-то экс-политики. Безусловно, подобное вызывает и будет вызывать протесты Пекина, но дальше этого, я думаю, дело не пойдет. Если и предпримут какие-то практические шаги, то, полагаю, дело ограничится частичной блокадой. И то вряд ли. Да, китайско-тайваньский трек продолжит сохранять напряженность, и связана она будет, конечно, в большей степени с политическим и провокационным давлением со стороны Вашингтона. Вне всякого сомнения, здесь предстоят еще события и острые моменты.

— Сергей Лавров сказал, что США рассматривают Россию как противника и угрозу. А как рассматривает Россию Китай? Мы в его основных политических и концептуальных документах проходим в качестве кого?

— Мы стратегические партнеры, и наше взаимодействие осуществляется именно исходя из данной оценки. Эта официальная формула у нас везде прописана. У Китая, в принципе, много стратегических партнеров, около 20 различных вариантов такого взаимоотношения у них существует, но по комбинации иероглифов (а там не бывает случайного сочетания) и особенностям политической лексики КНР мы находимся в первой позиции. Это, конечно, не союзничество, поскольку формально союзник у Китая один — это Корейская Народно-Демократическая Республика. Продленный договор между ними от 1970-х годов формально действует. Понятно, что это немножко другая история.

А что касается стратегических партнеров, то Россия на первых позициях. Причем несмотря на мощнейшее давление санкционного Запада, скрытых и открытых угроз Китаю — почему он не присоединяется к антироссийской коалиции, слабо давит на РФ. Вопреки всему мы сохраняем свои позиции ведущего стратегического партнера. Это прописано во всех китайских руководящих документах. Но документами дело не ограничивается. Это было подтверждено прошлогодним мартовским визитом Си Цзиньпина в Москву и его встречей с Путиным. Далее ответным визитом Путина в Пекин на форум «Один пояс — одни путь», о чем мы уже говорили. Я думаю, что и в нынешнем году будут встречи на высшем уровне, что подтверждает формат этого несоюзнического, но очень важного стратегического партнерства и взаимодействия.