Культурное многообразие, демократия и хорошее управление

Культурное многообразие, демократия и хорошее управление

Пятый Глобальный форум Альянса цивилизаций, состоявшийся в Вене 27–28 февраля этого года, особо отметил важность культурного многообразия, демократии и хорошего управления. Они были определены как универсальные ценности мирового сообщества и движущие силы развития, которые, на мой взгляд, тесно взаимосвязаны и соподчинены друг другу. Общеизвестно, что большинство государств мира неоднородны в этническом и конфессиональном плане, а регулирование разнообразных культур – важнейший вопрос для всех них. Признание культурных различий весомым компонентом цивилизационной среды и обеспечение равных возможностей для всех групп в социально-политической жизни – задачи, от решения которых зависит успешное функционирование общества.

В глобализирующемся мире именно цивилизации, культуры, народы оказывают друг на друга растущее воздействие благодаря более активной циркуляции капитала, людей и информации (хотя фактически циркуляция свободна лишь для капитала и информации, а не для людей). Глобализация не является продуктом нашего времени. Но сегодня ее характер и масштабы меняются. И если основой глобализации в последней четверти ХХ века было доминирование Запада, в нынешнем столетии положение стало иным. Как писал Фарид Закария в своей знаменитой книге «Постамериканский мир», эпоха возвышения Запада сменилась подъемом «остальных» в ХХI веке.

В условиях глобализации все нации, государства и цивилизации активно взаимодействуют друг с другом, правила и нормы, которыми руководствуются экономические и политические системы, сближаются, но всякая цивилизация высоко ценит культурные устои, на которых зиждется ее идентичность. Даже в экономической сфере институты и правила, разработанные одной цивилизацией, могут оказаться в целом более эффективными, чем те, которые присущи другой цивилизации.

Движение во все стороны

К сожалению, за годы после создания Альянса цивилизаций усилия, предпринятые ради существенного улучшения отношений между исламским миром и Западом, не увенчались полным успехом. Причины ясны, прежде всего они лежат в сфере политики. Продолжается израильская оккупация и даже аннексия арабской Палестины при отсутствии сколько-нибудь серьезной реакции со стороны Запада, имеет место неоправданное применение военной силы в других частях исламского мира. Среди этих причин также террористические атаки со стороны тех, кто произвольно присваивает себе право действовать, как они говорят, от имени ислама. Конечно, есть надежды на улучшение ситуации. Отчасти они связаны с политикой Барака Обамы, который пытается коренным образом изменить отношения между США и мусульманским миром.

Идея исламского мира как общины, якобы отрицающей демократию, превратилась в привычный штамп в западном политическом дискурсе. Этот стереотип часто использовался, чтобы оправдать давление на мусульманские государства. Но, по мнению профессора Джорджтаунского университета Джона Эспозито и его коллеги Джона Волла, приверженность вестернизации не гарантирует демократии точно так же, как применение исламского права не доказывает стремления к авторитаризму, якобы изначально присущего исламу. Общеизвестно, что по всему мусульманскому миру интенсивно ведутся поиски оптимальной модели сочетания исламских ценностей с методами современного менеджмента, свободами и правами человека. Иными словами, никакие общества не могут избежать неминуемых перемен, и мусульманские не представляют исключения, но они могут законно гордиться и духовными ценностями, нравственными традициями, которые были даны им около полутора тысяч лет назад. События «арабской весны» показали всем, что стремление к демократии, человеческому достоинству, равному участию в делах общества является важным побудительным мотивом для значительного сегмента арабских и мусульманских обществ. Также они оказывают и продолжат оказывать воздействие на внешний мир, поскольку процесс взаимного обогащения цивилизаций – это улица с двусторонним движением.

Одна из таких «дорог» – «шоссе мигрантов». Превращение мусульманской диаспоры на Западе во влиятельную социально-политическую силу не может не оказывать воздействия на систему его государственных и политических институтов. В целом возрастание численности и влиятельности мусульманской диаспоры способствует появлению новых центров власти и росту неопределенности в системе международных отношений. Новые связи, которые устанавливаются между акторами мировой политики отчасти благодаря фактору, упомянутому выше, порой описываются с помощью концепта полиархии. Американский политолог Сейом Браун дает определение полиархии как системы, в которую включаются «влиятельные неправительственные наднациональные и транснациональные акторы в дополнение к национальным правительствам» и которая «охватывает региональные и универсальные институты с наднациональными органами». Таким образом, данный концепт в самой упрощенной форме отразил основной тренд, в русле которого следует современная трансформация мировой системы управления: от драматического упадка, имевшего место в начале, до быстрого роста числа игроков различного веса, принимающих участие в этом менеджменте. Естественно, общины иммигрантов рассматриваются в качестве подобных игроков.

Основываясь на достигнутом уровне теоретического осмысления проблемы, можно говорить о трех глобализационно-культурных парадигмах согласно определению, предложенному Яном Недервеном Питерсом (Калифорнийский университет, Санта-Барбара): культурный дифференциализм или сохраняющиеся различия; культурная конвергенция или растущее тождество; культурная гибридизация или постоянное смешение. Ключевым фактором является отношение к культурным и цивилизационным различиям: приведет ли глобализация к их выравниванию, ликвидации путем поглощения некоторых из них другими, гомогенизации (конвергенции) или, напротив, утвердятся ли они, сохранятся ли до бесконечности (дифференциализм, составляющий основу теории «столкновения цивилизаций» Сэмюэла Хантингтона) или же будет продолжаться процесс их смешения (гибридизации). Следует отметить, что дискурс, основанный на концепции гибридизации, известен с XIX века и разрабатывался в западной литературе по миграции. В этом контексте мусульманский Восток выполняет функцию агента гибридизации.

Здесь мы должны вернуться к идее Альянса цивилизаций. Взаимодействие реализуется не какими-то абстрактными цивилизациями, но людьми – носителями различных культурных и цивилизационных ценностей. Однако идейные побуждения наряду с культурным и цивилизационным алгоритмом действий не только отдельных лиц, но и намного более обширных сообществ людей, таких как нации или государства, зачастую приобретают такую значимость, что без преувеличения могут выступать в роли «движущей силы истории».

Концепция Альянса – это способ преодоления отчуждения, непонимания, враждебности между людьми, особенно опасных для судьбы мира. К сожалению, даже в либеральной, демократической и просвещенной Европе до сих пор не все делалось для того, чтобы обеспечить живущим там мусульманам возможность комфортного вступления в общество. Интеграция нередко понимается как лишение мигрантов собственной культурной идентичности. Любопытно, что один германский политик сетует на отсутствие где-либо в мире успешного мультикультурного общества, утверждая, что «интеграция – это не ассимиляция. Вы не должны отказываться от своей религии, но должны подчиняться нашим фундаментальным ценностям». Он также придумал выражение: «Kinder statt Inder» («Больше детей, но не индийцев»). А один американский автор, превратно интерпретируя взгляды видного европейского мусульманского профессора, утверждает: «Лишь когда европейские традиции будут пониматься как мусульманские, мусульмане будут им следовать. Если нет, то они им следовать не будут». Знаменитый журналист идет еще дальше в приписывании несуществующих намерений мусульманам, говоря, что подобно исламистам прошлого, которые «цинично использовали технические нововведения Запада», исламисты нашего столетия «так же относятся к западным свободам и правам». В действительности подход, продемонстрированный журналистом, отрицает культурное многообразие, которое всегда отстаивало большинство западных мыслителей.

Религия, секуляризация и толерантность

В современных обществах наблюдаются две противоборствующие тенденции: растущая роль религии и секуляризация. Столкновение двух тенденций, особенно болезненное в случае, когда разделяющая их линия разлома проходит между различными этноконфессиональными группами, рождает конфликты. Поэтому, согласно Маттиасу Кёнигу и Полу де Гюштенейру, «важнейший вопрос заключается в том, как в процессе политического регулирования религиозного многообразия соблюсти право личности на религиозную свободу, признавая в то же время религиозные идентичности в публичной сфере».

Некоторые аналитики зашли так далеко, что возлагают на существующий и даже углубляющийся раскол между миром веры и миром атеизма вину за обострение напряженности между культурами, служащее препятствием для усилий по взаимному узнаванию и сближению. Ожесточенная борьба сторонников религиозного и светского государства на Ближнем Востоке в результате «арабской весны» явственно демонстрирует необходимость осознания возможных угроз, коренящихся в этом конфликте ценностей.

Демократический ответ на вызов религиозного многообразия должен обеспечивать разумный плюрализм, что, однако, не означает, что он в равной степени удовлетворяет все социально-политические силы, прибегающие к религии для продвижения своих целей. Я вкратце коснусь такой общепринятой черты религиозного плюрализма, как толерантность. Даже в обществах, которые далеко продвинулись по пути демократических преобразований, можно нередко услышать критику толерантности, будто бы размывающей религиозную идентичность. Концепция толерантности сталкивается с идеей исключительности отдельной религии. Споры о том, верят ли представители различных авраамических религий в одного и того же Бога, может ли адепт другой веры достичь спасения, не говоря уже о позиции, которую следует занять по отношению к неверующим и отступникам, носят ожесточенный характер и пока что не привели к сближению позиций.

Когда мы затрагиваем тему взаимосвязи между религией и этничностью, значение приобретает вопрос о том, что те или иные группы считают основным маркером идентичности. Один из представителей Русской православной церкви Владимир Легойда полагает, что религия, будучи сокровенной частью человеческой жизни, является одновременно могучей социальной силой ввиду того, что «она есть то, что философы называют идентичностью человеческого предела». В то же время в России наблюдается разрыв между культурно-религиозной и чисто религиозной идентичностью. Иными словами, люди, причисляющие себя к отдельной конфессиональной группе, в реальной жизни не руководствуются догматами, в которые они на первый взгляд веруют. Часто их религиозность сводится к соблюдению обрядов – и нередко не всех из них. Но, по мнению, например, директора департамента Минрегиона России Александра Журавского, в России как светском государстве религиозная принадлежность не может быть доминантной идентичностью, превалировать должна лишь гражданская идентичность. В Татарстане, где растет роль ислама, подавляющая часть татарской интеллигенции все еще считает, что этничность должна преобладать над религиозностью. Вышеуказанный аналитик, подобно многим другим, утверждает, что проблемы, стоящие перед Россией в этой сфере, вызваны появлением нетрадиционных форм ислама, как правило, нехарактерных для России. Борьба между суннитским ханафитским и тарикатистским исламом, которые традиционны для нашей страны, с одной стороны, и приверженцами «чистого ислама», салафитами, с другой, принимает иногда довольно острый характер. Естественно, это создает серьезную проблему для менеджмента этого аспекта культурного многообразия, в котором трудно избежать ошибок.

Разумеется, демократические институты в таких ситуациях обеспечивают наилучшие условия для взвешенного решения проблем. Но, как уже говорилось, даже в обществах с безупречной демократической репутацией наблюдаются процессы, которые вряд ли способствуют нахождению оптимальных форм регулирования культурного многообразия. Я имею в виду элементы дискриминации по отношению к мусульманским общинам, которые можно заметить в политике ряда правящих партий некоторых европейских государств.

В данной связи полезно обратиться к опыту Индии. Как утверждает Гурприт Махаджан (Университет Джавахарлала Неру, Дели), способность Индии сохраниться как мультикультурной демократии «чаще всего относят за счет (1) наличия полной сил демократии; (2) толерантности доминирующей культуры». Я не уверен в том, уместен ли термин «доминирующей» в контексте тезиса о толерантности, но для поддержания межкультурного мира она, очевидно, должна проявляться всеми культурами, представленными в обществе. Однако если нетолерантность проявляется носителями культуры большинства, не подлежит сомнению, что носители культуры меньшинства ответят им тем же. Вообще говоря, я не уверен в том, что цивилизации можно делить на толерантные и нетолерантные. Представители многих из них склонны применять тезис о толерантности как раз к собственной цивилизации, подчеркивая, что ей присуще это качество. К сожалению, однако, в истории всех культур были периоды – у кого более длительные, у кого менее – когда отношение к людям чужой этничности или веры не соответствовало канонам терпимости.

В нашем глобализированном мире вопрос культурной идентичности стал мощным императивом, так как приверженность к своему языку, религии и другим маркерам этой идентичности (независимо от того, унаследованы ли они с точки зрения символической антропологии или сконструированы) рассматривается как определяющий фактор, гарантирующий сохранение этноконфессиональных групп. Предрассудки, мифы, ошибочное восприятие, а также страхи и чувство угрозы порождают национализм, ксенофобию, исламофобию, антисемитизм, враждебность ко всему непохожему. В этом плане мы, возможно, были более терпимы 150–200 лет назад. Величайший русский поэт Александр Пушкин, которого мы, русские, считаем символом национальной культурной идентичности, писал в письме другому литератору, Петру Чаадаеву: «Je vous parlerai la langue de l’Europe; elle m’est plue familiere que la nЩtre» [«Буду с Вами говорить на языке Европы; он мне более привычен, чем наш»]. Такое предельное выражение культурного смешения. Проницательный Фёдор Достоевский отметил, что «Пушкин лишь один изо всех мировых поэтов обладает свойством перевоплощаться вполне в чужую национальность». Живи оба гения сегодня, от наших националистов и тому и другому досталось бы как следует.

Можно вспомнить, что в XX веке две мировые войны и две великие революции в России и Китае показали хрупкость не только мировой политической системы, но и мира в целом. «Мы, цивилизации, теперь осознаем, что мы смертны», – констатировал французский поэт Поль Валери. Политики и экономисты к концу прошлого века открыли для себя, насколько ограниченны имеющиеся в их распоряжении инструменты для разрешения конфликтов и преодоления угроз, возникающих в мире.

Оказалось, что принадлежность к определенной цивилизации не гарантирует гармоничного развития, так как внутри общества и внутри отдельных индивидов таятся деструктивные элементы варварства. Становится все более очевидно, что нужно подавлять не отличные от своих цивилизационные принципы, а элементы варварства, дремлющие в мире.

Источник: Россия в глобальной политике