Ректор РАНХиГС Владимир Мау — о повышении пенсионного возраста, индивидуальном образовании, возможности отмены ЕГЭ и криптовалютах
Повышение пенсионного возраста требует профессиональной переподготовки опытных кадров и развития непрерывного образования, уверен ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ (РАНХиГС) Владимир Мау. В интервью «Известиям» он рассказал о необходимости пенсионного маневра и о том, какие изменения ждут систему образования. Также Владимир Мау оценил, как российская экономика справляется с санкциями, и объяснил, почему криптовалюта может оказаться валютой будущего.
— Правительство одобрило повышение пенсионного возраста. Почему это было необходимо? Возможны были другие пути?
— Повышение пенсионного возраста — давно назревшая тема. Практически во всех странах нашего уровня экономического развития он выше, чем в России. Это связано с рядом демографических, экономических, социальных обстоятельств. Один из важных факторов в пользу повышения пенсионного возраста — в России сократился период трудовой жизни. Когда вводился нынешний пенсионный возраст, большая часть населения начинала трудовую деятельность примерно на 10 лет раньше. В 1930-е годы люди в основной массе начинали работать в 14 лет, заканчивали в 55-60, что означало продолжительность трудовой жизни в 41-46 лет.
Сейчас, так как вырос период образования, начало работы сместилось к 22 годам, окончание — в среднем к 53-56 из-за распространения досрочных пенсий. Итого — 31-34 года трудовой жизни. Таким образом, у нас, по сути, не столько увеличивается пенсионный возраст, сколько восстанавливается продолжительность трудовой жизни — и то лишь частично.
Кроме того, не будем забывать, что пенсионный возраст в нынешнем виде был введен в нашей стране, когда продолжительность жизни населения была ниже него примерно на 10-15 лет. Сейчас продолжительность жизни существенно превышает пенсионный возраст. Это, конечно, хорошо — но одновременно требует изменения системы.
Наконец, из-за демографической волны у нас последние 10 лет сокращается численность населения в трудоспособном возрасте. Это означает, что повышение пенсионного возраста не должно привести к росту напряженности на рынке труда. Напротив, позволит сохранить квалифицированные кадры.
— Чиновники утверждают, что благодаря увеличению пенсионного возраста вырастут пенсии. Насколько это обоснованно?
— Это очень важная задача пенсионной реформы. Главное — не фискальные эффекты, не бюджетная экономия, а возможность увеличить пенсии тем, кому они более всего нужны, — старшим возрастам. В известном смысле это усиление адресного характера пенсий. На выплаты тем, кто уже не может работать.
— То есть вы имеете в виду перераспределение в пользу наиболее пожилых?
— Да. Один из элементов несправедливости нынешнего пенсионного возраста в том, что люди получают пенсию в трудоспособном возрасте, когда они могут и хотят работать. Важно же, чтобы достойную пенсию получали те, кто работать уже не может. Сейчас планируется, что благодаря пенсионной реформе удастся поднять выплаты на 12 тыс. рублей в год. Полагаю, необходимо найти возможность увеличить эту сумму.
— Но людей в возрасте не хотят брать на работу, и они чаще других попадают под сокращение.
— Не меньше историй о том, как молодежь не хотят брать на работу из-за недостатка опыта. Проблема несоответствия квалификации действительно существует, но она не чисто возрастная. И здесь необходима система переподготовки. Неверно говорить, что человека не берут только потому, что он старый. Чаще всего его не берут потому, что он не очень квалифицированный. И поэтому очень важна эффективная система переподготовки. Опять же не только для пожилых, а для всех. Сейчас непрерывное образование — необходимость, это реальное требование рынка труда и касается любых возрастов.
— В этом году в структуру РАНХиГС вошел Федеральный институт развития образования (ФИРО). Готовите ли вы совместные проекты для популяризации в стране непрерывного образования?
— ФИРО до сих пор занимался в основном дошкольным и школьным образованием. Но он будет развиваться как центр развития системы в целом. В том числе он будет заниматься непрерывным образованием, но еще и современными стандартами, индивидуализацией программ.
— Индивидуализацией — то есть будут подбираться специальные классы по интересам конкретного ученика?
— Это одно из важнейших направлений современного образования. Но особенно эта система касается постшкольного образования. Студент должен участвовать в формировании своей образовательной траектории. В том числе выбирая из курсов и модулей, которые ему предлагают.
Когда молодой человек приходит в вуз, высока вероятность, что по окончании он будет работать по специальности, которой еще не существовало на момент поступления. А это значит, он должен ориентироваться на то, что ему кажется более перспективным.
Необходимо совместить представления преподавателя о важном и перспективном с представлением студента о его будущем — это и есть индивидуализация образования. Хорошие университеты должны предлагать возможность выбора модулей, открытые онлайн-курсы, новые образовательные платформы, где студент действительно может находить полезную ему информацию для будущей профессии. И быть готовым адаптироваться к новым вызовам времени и технологий.
— Очень много говорят о переходе на электронные учебники. Какова перспектива у этой инициативы?
— Конечно, постепенно электронные учебники будут играть всё большую роль. Но электронный учебник — это не обычная оцифрованная книга. Это другой учебник. Он включает в себя интерактив, помогает интенсивному развитию школьников. Но мы не до конца знаем, как это будет влиять на развитие детей, особенно если говорить о начальной школе. На мой взгляд, нужны серьезные исследования.
— Самое глобальное изменение в школах за последние десятилетия — ЕГЭ. Насколько он повлиял на уровень образования? Как вы оцениваете подготовку абитуриентов в последние годы?
— ЕГЭ снял коррупцию при поступлении в вузы. Сильно расширились возможности хороших детей из небогатых семей, из провинциальных семей поступать в престижные вузы. Да, возникли проблемы качества сдачи ЕГЭ, подготовки школьников. Но постепенно эти вопросы решаются — и усилением качества самой процедуры сдачи, и предотвращением утечек.
На сегодня основная проблема — так называемое натаскивание на сдачу экзамена. Как ограничить его и усилить интеллектуальное развитие в старших классах — важный вопрос, и мы этим занимаемся. Надо добиться того, чтобы ЕГЭ поддерживал мотивацию и интерес ученика к познанию, а не превращался в дрессуру и натаскивание.
Отказаться от ЕГЭ было бы неправильно. Он снижает возможности для субъективной оценки и при окончании школы, и при поступлении в вуз.
— В майском указе 2018 года президент поставил задачу вдвое увеличить число иностранных студентов в российских вузах. Что нужно сделать для решения этой задачи?
— Мы активно занимаемся этими вопросами по поручению профильного министерства. В частности, подготовкой управленческих команд вузов для работы с иностранными студентами. Но главное, конечно, — повышение качества и репутации российского образования. Надо решать и проблемы языка (предлагать часть программ на иностранных языках). И развивать бытовую инфраструктуру. Остро стоит вопрос об общежитиях, о чем также говорил президент.
— Какие-то государства в приоритете?
— Нужно, чтобы это было не только ближнее зарубежье, а самые разные страны. Но главное — хорошие студенты, мотивированные. А какая страна, в общем, не очень важно.
— Зачем России нужны иностранные студенты?
— Это то, что называют «мягкой силой», влияние в других странах. И потом, экспорт образования — показатель его качества.
— Мы сейчас живем в условиях антироссийских санкций. Как справляется отечественная экономика?
— Экономика справляется неплохо. Той катастрофы, которую некоторые ждали в результате санкций, не произошло. Более того, экономика обретает динамику, работает достаточно устойчиво. Впервые за 30 лет у нас в условиях кризиса не произошло долларизации вкладов. Резко сократился отток капитала, не упали резервы — даже несколько выросли. Это, несомненно, результат эффективной и ответственной политики правительства и Центрального банка.
В долгосрочном плане, конечно, в санкциях самое неприятное — это риск технологического отставания. Потому что все-таки технологии и технологические вызовы глобальны. И если говорить о риске санкций — он не в макроэкономике и не в текущем росте. Он в рисках неучастия в глобальных технологических трендах.
— При этом Россию не обошел тренд распространения криптовалюты. Нужно ли ее законодательно регулировать и как?
— Это очень интересный тренд. Вообще, криптовалюта, возможно, — элемент валюты будущего. В конце XVII века, когда возник Банк Англии и появились современные бумажные деньги, тоже была большая дискуссия об их перспективах. По сути, только после наполеоновских войн в кредитные деньги поверили и они стали универсальными. Вот сейчас, возможно, идет то же самое и мы присутствуем при рождении новой формы денег. Хотя правда будет известна только из работ экономических историков будущего.
— В какой перспективе?
— Меньше, чем столетие, потребовавшееся бумажным деньгам. Темп технологического прогресса ускоряется, поэтому точнее сказать сложно. Если бы нас спросили 12-15 лет назад, что такое айфон, мы бы сказали, что не знаем, потому что его еще не было. Если вы не валютный спекулянт, то копить криптовалюту пока не надо. Но в будущем, я не исключаю, что она станет одним из элементов глобальных валют. Другое дело, что в случае ее успеха криптовалюта будущего станет отличаться от современной, как авиалайнер от самолета братьев Райт.
— Что станет с привычными сегодня деньгами?
— Бумажные деньги при этом останутся. Но постепенно физический оборот бумажных денег будет сокращаться. Но это результат не появления криптовалюты, а усиления роли безналичного оборота.
Источник:
Известия 
