Одна из наиболее интересных дискуссий на прошедших в Москве в конце июня Х Примаковских чтениях была посвящена проблемам полицентричного ядерного мира. На ней поднимались вопросы стратегической стабильности, ядерного сдерживания и контроля над вооружениями. Каждая из этих фундаментальных концепций, сложившихся в период холодной войны, сегодня требует переосмысления.
Например, стратегическая стабильность до сих пор зачастую понимается в военно-техническом смысле как отсутствие у сторон стимулов для нанесения первого массированного ядерного удара. Такое узкое понимание не учитывает изменившийся контекст взаимоотношений государств. Одно дело – относительно устойчивая биполярная модель с конфликтами на дальней периферии противостояния, другое – реальная, хотя и опосредованная война двух крупнейших ядерных держав в регионе, который для одной из них имеет жизненно важное значение. При этом третья крупная ядерная держава, находящаяся в партнерских отношениях с одной из первых двух и в конфронтационных – с другой, наращивает стратегический потенциал, чтобы встать вровень с ядерными гигантами. Мир вошел в период жесткого противоборства и противостояния, и стратегическая стабильность в нем может сегодня означать только отсутствие стимулов для любой вооруженной борьбы между обладателями ядерного оружия, в том числе опосредованной. Если ориентироваться на этот критерий, стратегическая стабильность в мире опасно нарушена.
Одна из наиболее интересных дискуссий на прошедших в Москве в конце июня Х Примаковских чтениях была посвящена проблемам полицентричного ядерного мира. На ней поднимались вопросы стратегической стабильности, ядерного сдерживания и контроля над вооружениями. Каждая из этих фундаментальных концепций, сложившихся в период холодной войны, сегодня требует переосмысления.
Например, стратегическая стабильность до сих пор зачастую понимается в военно-техническом смысле как отсутствие у сторон стимулов для нанесения первого массированного ядерного удара. Такое узкое понимание не учитывает изменившийся контекст взаимоотношений государств. Одно дело – относительно устойчивая биполярная модель с конфликтами на дальней периферии противостояния, другое – реальная, хотя и опосредованная война двух крупнейших ядерных держав в регионе, который для одной из них имеет жизненно важное значение. При этом третья крупная ядерная держава, находящаяся в партнерских отношениях с одной из первых двух и в конфронтационных – с другой, наращивает стратегический потенциал, чтобы встать вровень с ядерными гигантами. Мир вошел в период жесткого противоборства и противостояния, и стратегическая стабильность в нем может сегодня означать только отсутствие стимулов для любой вооруженной борьбы между обладателями ядерного оружия, в том числе опосредованной. Если ориентироваться на этот критерий, стратегическая стабильность в мире опасно нарушена.
Говорят, что ядерная многополярность – явление неновое. Великобритания обзавелась атомной бомбой в 1952 году, Франция – в 1960-м, Китай – в 1964-м. Это верно, но Великобритания и Франция были (и остаются) членами НАТО и с 1956 года – после Суэцкого кризиса – не пытаются играть самостоятельную роль в мировой политике (игра в самостоятельность или автономию – это нечто совсем иное). Китай же на протяжении многих десятилетий был сосредоточен – хотя и по разным причинам – на внутренней повестке и не вел активной внешней политики. Другое дело сегодня, когда КНР, став ведущей экономикой мира, конвертирует свой огромный потенциал в военно-технологическую мощь и политическое влияние, бросая вызов доминированию Америки. Крупной самостоятельной мировой силой выступает Индия – третья экономика мира. Сложная цепочка взаимозависимостей в отношениях Пакистана, Индии, Китая, США и России наглядно демонстрирует сложности стратегического сдерживания в условиях реальной ядерной многополярности. А ведь есть еще Израиль (держим в уме Иран) и КНДР (смотрим на Северо-Восточную Азию в целом). Мы, конечно, не забыли про Британию и Францию, активно и инициативно участвующих в украинском конфликте.
Прошли времена, когда единственным видом стратегического оружия была атомная, а затем термоядерная бомба. Сейчас стратегические задачи могут выполнять различные неядерные системы вооружений. Речь идет о высокоточных системах большой дальности, гиперзвуковых ракетах, оружии на новых физических принципах, а также о средствах ведения войн в киберпространстве и космосе. Да и развитие конвенциональных вооружений в последние годы («революция дронов» и т. п.) существенным образом изменило облик современной войны. Ядерное оружие по-прежнему служит мощнейшим инструментом силовой политики, но оно перестало быть единственным средством достижения подлинно стратегических целей – особенно если речь идет о конфликтах между ядерными державами. Яркой иллюстрацией этой новой реальности стало публичное заявление главы Пентагона Ллойда Остина, сделанное еще в 2022 году, о цели политики США: нанесение России – великой ядерной державе – стратегического поражения руками третьей страны в конвенциональном конфликте.
Уже сама по себе такая постановка вопроса, а также попытки (несмотря на их безуспешность) реализации этой стратегии в украинском конфликте свидетельствуют о том, что стратегическое сдерживание, на котором многие десятилетия зиждилась оборонная политика Советского Союза, а затем Российской Федерации, дает опасные сбои. Такое положение требует нового концептуального подхода к проблеме стратегического сдерживания как комплексной задачи, включающей военное, геополитическое (пространственное) и коалиционное измерения. В ядерной области придется, по-видимому, использовать потенциал средств более активно, переходя от нынешнего весьма «сдержанного» сдерживания (это, увы, не каламбур) к действенному устрашению потенциального или актуального противника, возвращая ему спасительное чувство страха и инстинкт самосохранения.
Контроль над вооружениями, который был наряду со стратегическим сдерживанием дополнительной страховкой стратегической стабильности, практически сходит на нет. Этот контроль сам был продуктом определенного равновесия – не только военно-стратегического, но и международно-политического. Равновесие, поддерживавшее контроль над вооружениями, просуществовало примерно три десятилетия и сменилось четвертьвековым доминированием одной державы, никем до поры до времени не оспаривавшимся. В этот последний период контроль – только между США и Россией – продолжал существовать скорее по инерции: Вашингтон все меньше и меньше чувствовал себя связанным договорами прежней эпохи, когда он был вынужден рассматривать Москву как равновеликую военную и политическую силу.
Сегодня практически все договоры и соглашения контролирующего характера прекратили функционировать по инициативе Соединенных Штатов. Попытки администрации Джо Байдена вовлечь Кремль в консультации по стратегической стабильности в условиях войны на Украине, когда американцы не только передают, но и направляют свои вооружения против военных и гражданских целей на территории Российской Федерации, не могут рассматриваться иначе как издевательство над здравым смыслом. В то же время попытки США начать с Китаем диалог о контроле вооружений наталкиваются на нежелание Пекина связывать себя обязательствами, прежде чем он достигнет желанного для себя уровня стратегической мощи. Такое поведение китайского руководства создает для американцев «проблему трех тел», решить которую они предполагают через массированное наращивание ядерных вооружений с целью уравновесить (или превзойти) совокупный ядерный потенциал России и Китая.
Что делать России в этих условиях, помимо перехода от сдерживания к устрашению, восстановления геополитического пояса безопасности по периметру своих границ, создания гибких коалиций с дружественными государствами и силами в разных регионах мира и, конечно, достижения целей военной операции на Украине?
Настало время для практической выработки вместе с союзниками и партнерами концептуальной основы системы евразийской безопасности – пока что без западного полуострова континента (т. е. Европы). В этой связи необходимо наладить диалог между четырьмя ядерными державами–членами ШОС (вначале на двустороннем экспертном уровне) по ключевым стратегическим вопросам: гармонизации национальных концепций стратегической стабильности, ядерного сдерживания, контроля над вооружениями. Иными словами, пора создавать основу для достижения будущих фундаментальных договоренностей в рамках Евразийской системы безопасности. 35-летний опыт развития отношений в сфере безопасности между Москвой и Пекином свидетельствует в пользу реалистичности такого подхода.
Источник: Профиль
