По мере нарастания противостояния или – лучше сказать – непонимания между Россией и Западом складывается впечатление, что сфер сотрудничества становится все меньше и меньше. Недружелюбные информационные потоки, постоянные разговоры о санкциях и бесконечные заявление западных политиков о злой\агрессивной\изолированной России дальше содействуют распространению мнения о том, что Россию отворачивают от коллективного Запада. Из такой почвы закономерно вырастают идеи про «поворот на Восток», описывающие инициативы сотрудничество со странами Азии как качественно новое явление.
По мере нарастания противостояния или – лучше сказать – непонимания между Россией и Западом складывается впечатление, что сфер сотрудничества становится все меньше и меньше. Недружелюбные информационные потоки, постоянные разговоры о санкциях и бесконечные заявление западных политиков о злой\агрессивной\изолированной России дальше содействуют распространению мнения о том, что Россию отворачивают от коллективного Запада. Из такой почвы закономерно вырастают идеи про «поворот на Восток», описывающие инициативы сотрудничество со странами Азии как качественно новое явление.
Директор Института Европы РАН Алексей Громыко в интервью Rethinking Russia обращает внимание на нейтральность сферы естественных наук и на то, как дипломатический корпус может содействовать сотрудничеству в научно-гуманитарных исследованиях. По итогам своей недавней поездки в Великобританию, имевшую место до начала разворачивающегося ныне кризиса в российско-британских отношениях, Алексей Анатольевич подчеркивает, что для сбалансированного развития нашей страны нужен и баланс в дипломатии, и равносильные устремления по всем четырем направлениям компаса.
Как Вы оцените Вашу недавнюю поездку в Великобританию? Есть ли какие-то изменения, которые Вам кажутся заслуживающими внимание?
Бываю в Британии достаточно часто, поэтому об изменениях в этой стране сужу, скорее, не от визита к визиту, а от года к году, а по большому счёту – от десятилетия к десятилетию. Англия начала 1990-х гг., конечно, очень сильно отличается от современной: и по стилю жизни, и по чертам партийно-политической системы, и по своим геополитическим подходам. Но многое остаётся неизменным, в том числе крайняя нестабильность во взаимоотношениях с Россией. Посмотрите английские газеты XIX века; там столько же русофобии, сколько и сегодня. Но в наших странах всегда было большое количество людей, с симпатиями и даже восторгом относящихся к другой стороне, и в первую очередь – в сфере культуры и науки. Во время своего последнего пребывания в Лондоне в очередной раз получил большое удовольствие от встреч с британцами, которые хорошо знают Россию и считают нынешней уровень двусторонних отношений неприемлемым. Также рад, что продолжается сотрудничество Института Европы РАН с сообществом русскоязычных студентов Великобритании. Этот опыт взаимодействия и обмена идеями обогащает всех участников общения.
Вы недавно писали про Русскую Революцию 1917 года. Как Вы считаете, стоит ли российской дипломатии помочь британскому историческому сообществу лучше понять как Революцию, так и другие важные для нашего народа события, такие, например, как Великая Отечественная Война? Если да, то какими методами?
Думаю, здесь дело не в дипломатии. Редко, когда ученому требуется помощь дипломатии или какое-либо иное посредничество, чтобы получить возможность заниматься серьёзными исследованиями. Учёным не нужны посредники для общения друг с другом или знакомства с результатами исследований своих коллег – соотечественников или иностранцев, если речь не идёт о выдаче виз или о переводчиках. Для историков, например, крайне важна работа в архивах, доступ к первоисточникам, документам, участие в международных конференциях и проектах. Ну а дальше всё зависит от аналитических способностей, компетенции, научной интуиции, способности к сопоставлению и логическому мышлению. Конечно, есть понятие научной дипломатии, и здесь наука и дипломатия идут плечом к плечу. Дипломатия – сама по себе наука. Многие дипломаты занимаются научными исследованиями, имеют учёные степени. При помощи профессиональной дипломатии, например, посольств, постоянных представительств ученые могут популяризировать научные достижения своей страны.
Виден ли эффект геополитического противостояния с Великобританией и Европой в сфере академического сотрудничества?
Думаю, что понятие геополитического противостояния к научной конкуренции, особенно в академическом секторе, в целом не применим. В какой-то мере элементы такого противостояния имеются в фундаментальной и прикладной научной сфере, относящейся к развитию военно-промышленных комплексов, технологиям двойного назначения, космическим исследованиям. Вспомним «космическую гонку» между СССР и США в 1940-60-е гг. Но британский ВПК и ВПК, например, Франции или Германии не встроены в сталкивающиеся геополитические проекты, там может идти речь лишь о коммерческой конкуренции и борьбе за покупателей на международных рынках оружия и в целом новейших технологий. Академический мир, научное мировое сообщество вообще одно из самых открытых и космополитических. Соревнование между различными национальными научными школами и научными коллективами всегда было и будет напряжённым, так как без соревнования идей науки быть не может в принципе. Но геополитическая составляющая в нём крайне невелика. Если учёный перестаёт полагаться в своей работе на стремление к научной истине и объективности и позволяет идеологии или политике влиять на ход своих исследований, на его или её взаимоотношения с учёными из других стран и научных школ, то это уже не настоящий учёный. Уязвимы к влиянию политики на свои исследования специалисты по международным отношениям, историки. К сожалению, часть из них занимается не наукой, а обслуживанием политического заказа, вплоть до фальсификации истории, или наукообразным раздуванием пропагандистского противоборства между теми или иными государствами. Но повторюсь, что это уже не учёные, а скорее политтехнологи или просто фальсификаторы.
Как Вы считаете, стоит ли поддержать нейтральность науки наилучшим образом?
Я бы говорил не столько о нейтральности науки, сколько о её объективности. А объективность предполагает полную нейтральность, имея в виду полное исключение из исследований стереотипов, клише, использования непроверенных данных, не говоря уже о политическом заказе на результаты исследования. Опять-таки в социальных науках эти проблемы имеются.
Повторяя вопрос, затронутый Вами во время лекции в Лондоне относительно позиции России между Востоком и Западом, видите ли Вы путь гармонизации сторон, дабы не стоял вопрос необходимости или желательности политического разворота в одну или другую сторону?
Россия – это и Восток, и Запад, добавлю – и Юг, и Север. Она – «не между», а вполне самодостаточная величина в мировой политике. Поэтому какой-либо однобокий выбор всегда будет контрпродуктивным. Так, в 1990-е гг. Россия делала «западный крен», и ничего хорошего из этого не вышло. Также не надо буквально воспринимать концепцию «разворота на Восток». Россия имеет интересы по всем своим границам и далеко за ними вне зависимости от стороны света. Самая стабильная модель международных отношений – это устойчивый баланс сил, действенная система сдержек и противовесов. А для этого требуются нормальные отношения с максимальным количеством субъектов мировой политики.
Беседовал Эмиль Певцов.
Источник: Rethinking Russia.
