«Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего» — так звучит одно из наиболее известных высказываний Михаила Ломоносова. Но вот вопрос, ответа на который мы не найдем даже у Ломоносова: как далеко надо заглянуть в свое прошлое, чтобы не только иметь будущее, но и понимать свое настоящие? Один из самых известных российских специалистов по международным делам, профессор Высшей школы экономики Тимофей Бордачев уверен, что как минимум на восемь столетий назад.
И это вовсе не попытка уйти от настоящего, углубившись в дебри древней истории. По мысли Бордачева, именно там, в «дебрях», в глубине исторического периода, о котором даже самые образованные люди в нашей стране обладают лишь поверхностными знаниями, скрываются ключи к пониманию российской современности, включая ответы на такие вопросы, как «Почему РФ начала СВО?» и «Чем и когда СВО закончится?». И вот как Тимофей Бордачев доказывает эти свои тезисы.
«Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего» — так звучит одно из наиболее известных высказываний Михаила Ломоносова. Но вот вопрос, ответа на который мы не найдем даже у Ломоносова: как далеко надо заглянуть в свое прошлое, чтобы не только иметь будущее, но и понимать свое настоящие? Один из самых известных российских специалистов по международным делам, профессор Высшей школы экономики Тимофей Бордачев уверен, что как минимум на восемь столетий назад.
И это вовсе не попытка уйти от настоящего, углубившись в дебри древней истории. По мысли Бордачева, именно там, в «дебрях», в глубине исторического периода, о котором даже самые образованные люди в нашей стране обладают лишь поверхностными знаниями, скрываются ключи к пониманию российской современности, включая ответы на такие вопросы, как «Почему РФ начала СВО?» и «Чем и когда СВО закончится?». И вот как Тимофей Бордачев доказывает эти свои тезисы.
Что в нас осталось от Московии
— Заголовок вашей только что вышедшей книги звучит так: «Стратегия Московской Руси: как политическая культура XIII-XV веков повлияла на будущее России». И как же именно политическая культура времен Александра Невского или Великого князя Московского Ивана III влияет на наше настоящее?
— Она определяет то, как мы отвечаем на вызовы и пользуемся возможностями. Я начинаю «разматывать» историю формирования внешнеполитической культуры России с очень драматических событий. До середины XIII века у нас не было врагов, которые могли бы нас уничтожить. Были половцы, до этого печенеги всякие, поляки немного, Византия, которая слабела. Мы с ними друг другу доставляли неприятности. Но никогда не представляли смертельной опасности. А в середине XIII века все меняется. На востоке появляется Золотая Орда, на северо-западе немецкие и шведские крестоносцы — все с очень серьезной репутацией тех, кто сокрушил и буквально уничтожил на своем пути целые народы. И русские земли вступают с ними в борьбу, которая продолжается следующие 250 лет, а заканчивается тем, что в конце XV века Европа, по выражению Карла Маркса, «была ошеломлена внезапным появлением на ее восточных границах огромной империи…»
За три столетия, события которых, так или иначе, затрагиваются в книге, Россией был накоплен огромный опыт внешней политики в исключительно сложных условиях. Самых сложных, если учесть, что тогда у нас не было колоссальных масштабов, Сибири, ресурсов не было никаких. Не было практически ничего, на чем основано сейчас положение России в мировых делах. Была только стойкость к испытаниям, способность медленно и терпеливо идти к своей цели. Это, наверное, главное в той политической культуре, что осталось с нами навсегда, — то, что определяет, как Россия ведет себя тогда, когда знает, что правда на ее стороне, а альтернативы тому, чтобы выжить и победить, нет. Не будем забывать, что из всех народов, переживших иноземные нашествия, сравнимые с нашествием татаро-монголов в XIII веке, Россия - единственная, кто смог избавиться от противника полностью самостоятельно. Даже испанцы, которые доблестно веками отбивали свою землю у арабов, пользовались поддержкой всей католической Европы. Мы все сделали сами. Это очень серьезный опыт, который остается навсегда.
— И чем же конкретно этот опыт помогает нам в современных условиях?
— Главное, что пришло тогда, понимание того, что положиться можно только на себя и никто за Россию ее проблем не решит — опора только на собственные силы. Мы и сейчас не связываем свое будущее с тем, что удастся к кому-нибудь примкнуть или найти покровительство и защиту со стороны другой державы, другой цивилизации. Получить какие-то ресурсы, компенсировать потери — это да, разумеется. Но не найти свое будущее, свое выживание в этом неспокойном мире под чьим-то крылышком. Да это и невозможно, поскольку жизнь под внешней опекой предполагает подчинение чужим правилам. А российский человек и своим правилам подчиняется с трудом, для него самое важное — это сохранение личной свободы, выбора своей, только своей тропинки.
Понимая это и не располагая большими ресурсами, в том числе человеческими, мы тогда научились подтачивать противника, спокойно воспринимать неудачи и вообще понимать, что обстоятельства меняются. В русской истории того времени вообще невозможно сказать, где заканчивается наша оборона и начинается наступление. Вроде бы в 1382-м Тохтамыш сжег Москву, а через три года Юрий Звенигородский (сын Дмитрия Донского) разоряет татарские города на Волге. Но все это происходит без спешки, без чрезмерного напряжения и стремления устроить «последнюю битву». В русской истории вообще очень мало решительных побед над противниками — они все нами истачиваются постепенно. Поэтому терпение — вот что главное у нас тогда появилось. Без него русские земли не устояли бы во времена, когда они были слабыми и окруженными практически со всех сторон более могущественными и энергичными соседями. Мы тогда научились избегать постановки четких целей — они могут раскрыть наши планы противникам и связать нам самим руки.
Русская внешняя политика происходила по принципу «там видно будет», и он остается с нами сейчас, даже когда речь идет о самых сложных вопросах. Так надежнее. Тем более, как говорит русский народ, «прямо только вороны летают». И, наконец, важнейшая привычка, возникшая тогда, — это выбор в пользу дипломатии, а не силы, пока для этого остается даже минимальная возможность. Начиная с самых ранних этапов, при первых московских князьях-объединителях, мы пытались договориться миром, но никогда при этом не считали переговоры препятствием для того, чтобы постепенно дожимать противника.
— В своей книге вы доказываете: изучение времен Золотой Орды дает гораздо больше ключей к пониманию российской внешнеполитической современности, чем изучение нашей истории XIX или ХХ века. Но как такое может быть в принципе? Ведь чем дальше мы заглядываем в историю, тем более чуждым и малопонятным для нас становится опыт и образ жизни предшествующих поколений, разве не так?
— Я исхожу из того, что поведение государства, народа в отношениях с другими государствами определяет его исторический опыт. И чем более сильными переживаниями он сопровождается, тем больше это влияние. Неслучайно психологи связывают наше поведение с переживаниями детства, когда мы в наименьшей степени можем определять реальность вокруг, а должны больше всего учиться с ней взаимодействовать как с данностью. Это очень серьезная школа жизни. Так же и с государствами: ранний опыт, когда они слабые, уязвимые и сталкиваются с возможностью полного уничтожения своими противниками, — это самый сильный опыт. Он остается в основе даже через поколения, когда появляются силы, масштаб. Знаете, Василий Ключевский, великий наш историк, писал: «Впечатления людей XIV века стали верой последующих за ними поколений». То, что усвоили тогда наши предки, осталось с нами навечно. Неслучайно в 1938 году, когда уже было понятно, что дело идет к большой войне, на экраны выходит «Александр Невский» Эйзенштейна с его демоническими тевтонами. А в 1941 году главная песня призывает нас к битве «с проклятою ордой». Именно ордой, поскольку борьба против Золотой Орды в XIII-XV веках — самое сильное в нашей истории переживание.
— Самое сильное переживание в истории… Даже по сравнению с тем, что мы пережили в прошлом или позапрошлом веках?
— В XIX-XX веках мы были очень сильны, наиболее сильны в сравнении с другими государствами за свою историю. И это дало очень мало нашему опыту, поскольку сильные вообще плохо учатся, им это не надо — они могут все обустраивать под себя. Поэтому ранняя история Российского государства XIII-XV столетия — это основа, то, что остается с нами навсегда. А все последующие переживания накладываются на эту основу, испытывают ее влияние. Потому что в ходе последующих событий российской внешнеполитической истории мы уже поступали так, как это было заложено в самые ранние и самые трудные столетия. Тот же Ключевский сказал: «Любуясь, как реформа преображает старину, мы проглядели, как старина преображает реформу». Исторический опыт, привычка поступать тем или иным образом неизбежно определяет то, как мы решаем новые задачи. Это неплохо, даже хорошо: я убежден, что самое важное — оставаться собой, а не пытаться кого-то копировать. Если копировать, то и свое растеряешь, и другим не станешь.
«Подарок» Золотой Орды
— Один из ваших предшественников на ниве исследования стратегии Московской Руси американец Ричард Пайпс писал в свое время о значении периода татаро-монгольского ига: «Если Россия сформировалась непосредственно под монгольским влиянием, то это государство оказывается частью Азии или «евразийской» державой, инстинктивно отторгающей ценности западного мира». Не поэтому ли в XXI веке мы так сильно поссорились с Западом?
— У Пайпса была своя интерпретация, и я с ней не согласен. Он шел по пути доказательства того, что Россия — это дикость, «азиатчина» в самом расистском европейском понимании этого. Западный мир действительно обладает собственной системой ценностей, которая его противопоставляет остальным. В том числе и России, у которой своя цивилизация — не западная и не восточная. В этой цивилизации самое важное — право и возможность жить своим умом. Как государство Россия не сформировалась под монгольским или чьим-то еще влиянием. Она шла своим путем развития общественных институтов. Но менялись внешние условия. С середины XIII века мы начали понимать, зачем и почему нам действительно нужно единое государство — альтернативой была гибель, растворение в других народах. Как я только что сказал, до этого жизнь была достаточно комфортной во внешнеполитическом отношении. А с середины XIII века началась суровая школа взросления. В первую очередь пришло понимание того, что если все наши многочисленные городские общины — московскую, владимирскую, тверскую, остальные — не объединить, то свобода будет потеряна навсегда. А может, и жизнь. Как пропали славяне на территории нынешней восточной Германии или пруссы в нашей теперь Калининградской области. Государство в России обрело смысл под давлением внешнеполитических обстоятельств. И XIII-XV века, которым моя книга посвящена, стали временем кристаллизации этого понимания на уровне духовного опыта и политических практик.
Источник: МК
