Первого апреля, в день насмешек и розыгрышей, популярный комедиант сделал решительный шаг к президентству в большой европейской стране. А в другой державе Старого Света, над которой еще несколько десятилетий назад никогда не заходило солнце, большинство членов парламента проголосовали за то, чтобы воплотить троцкистское «ни мира, ни войны» в политическую практику, обессмыслив ее до крайности.
Первого апреля, в день насмешек и розыгрышей, популярный комедиант сделал решительный шаг к президентству в большой европейской стране. А в другой державе Старого Света, над которой еще несколько десятилетий назад никогда не заходило солнце, большинство членов парламента проголосовали за то, чтобы воплотить троцкистское «ни мира, ни войны» в политическую практику, обессмыслив ее до крайности.
Лишь два примера, случайно выпавшие на примечательный день. Можно взять произвольную дату и перечислить несколько политических решений или высказываний, которые невозможно ни перешутить, ни спародировать. Настолько сами по себе они гротескны или абсурдны.
Те, кому приходится профессионально наблюдать за политическими процессами, в замешательстве. Если бы наши совсем даже не отдаленные предшественники, да хоть лет двадцать назад, не говоря уже о более раннем периоде, столкнулись с современными реалиями, многие, наверное, просто не поверили бы своим глазам. Театр абсурда был в свое время, в ХХ веке, культурным прорывом, отражением трагического распада мира классических идей. Но все же он оставался метафорой. А сегодня стал каждодневной политической практикой.
Абсурдистский юмор знаменитого «Монти Пайтона» превратился в будни британского парламента. Ораторы там как будто бы сошли с экрана незабываемого сериала «Дживс и Вустер» о забавных вырожденцах-аристократах и их чопорных дворецких себе на уме. По сравнению с тем, что происходит в Соединенных Штатах, черная комедия братьев Коэн «После прочтения сжечь» о том, как миром правят слабоумие и паранойя, кажется смазанной и бледной картинкой реальности. А на отечественных телеканалах ежевечерняя комедия дель арте с неизменными масками и изображающими буйное помешательство конферансье заткнет за пояс любой сериал.
Большая советская энциклопедия (возьмем по старой памяти ее) сообщает, что
«юмор, рефлектируя, настраивает на более вдумчивое, серьёзное отношение к предмету смеха, на постижение его правды, несмотря на смешные странности… На более глубоком (серьёзном) уровне юмор открывает за ничтожным возвышенное, за безумным мудрость, за своенравным подлинную природу вещей, за смешным грустное – ‘сквозь видный миру смех... незримые ему слезы' (по словам Н.В. Гоголя)».
Может быть, мы чего-то не понимаем? И весь этот карнавал действительно «настраивает на более вдумчивое, серьезное отношение»? Или, наоборот, призван скрыть что-то по-настоящему ужасное, что, будучи явлено публике, вызовет шок и смятение? Так что уж лучше амикошонство, чем взгляд в бездну?
Скорее всего, и не то, и не другое. Триумф забавной (с точки зрения авторов) формы над содержанием – попытка, с одной стороны, заинтересовать обывателя, перекормленного развлечением и информацией. С другой – необходимость закамуфлировать отсутствие в политике смысла, подменить осознание целей фейерверком средств. Генри Киссинджер написал несколько лет назад, реагируя на истерическую волну в американской прессе, что настойчивая демонизация Путина – не политика, а желание обеспечить алиби за ее отсутствие. Это относится ко всем и ко всему. И к буквоедству в Вестминстере по поводу парламентских процедур, скрупулезно точных и безукоризненных, за которым столкновение личных амбиций и интеллектуальное бессилие. И к нашим бесконечным камланиям в телеэфире со смакованием событий у соседей вместо обсуждения собственных насущных проблем. Далее по списку.
Политика стала намного более демократичной. Не вполне в том смысле, как ожидали тридцать лет назад в ожидании «конца истории». Либеральная демократия забронзовела от чванливого чувства собственной исторической правоты до такой степени, что не заметила, как казавшиеся безупречными институты управления обществами стали давать сбой. Коммуникационная революция выплеснула в политическое пространство мнение и ощущения тех, кого Хиллари Клинтон назвала «убогими», а таковых оказалось куда больше, чем думали. Но и оппоненты либеральных демократий не обнаружили в своем арсенале «серебряной пули». Централизованным авторитарным системам особенно важно чутко улавливать настроения масс, чтобы не упустить пугающих сигналов. В результате политика – постоянные попытки управления общественными настроениями, что легко превращается в самоцель.
Элиты с досадой обнаружили себя в зависимости от масс. Об эту зависимость споткнулась глобализация, ведь она очень благоприятствовала все более космополитическим верхушкам, но упорно старалась игнорировать их электоральные корни. Спохватившись, истеблишмент попробовал ублажать плебс на понятном ему языке. Получается это не слишком удачно, как правило, очень нарочито. Массовый юмор, как хорошо известно, не отличает тонкость и изысканность. Отсюда и всеобщее снижение жанра, вызванное поспешным желанием потрафить вкусам того, кого считают толпой. Искрометный мем одного из златоустов «ну, тупыыыые…» легко можно применить теперь к кому угодно.
За всем этим – пустота. Точнее – растерянность, непонимание, что делать. И вполне логично, если президентом большой европейской страны станет профессиональный кавээнщик, а не магнат с фиоритурами сильно провинциального трагика. Органично. В духе времени.
Источник:
Россия в глобальной политике 
