О кризисе Евросоюза и подготовке международников в МГИМО

Рассуждения о кризисе в Европейском союзе мы слышим очень давно, по крайней мере, на протяжении многих десятилетий. Я очень хорошо помню еще 60-е годы, когда мы наблюдали за развитием Европейского сообщества со стороны и у нас на эти темы писали неплохие работы. Они именовались таким образом: «Общий рынок — из кризиса в кризис». Вот из кризиса в кризис ЕС уже развивается более полувека.

Конечно, есть серьезные проблемы в развитии европейской интеграции. Но общий тренд, безусловно, сохраняется: ЕС продолжает быть наиболее успешным проектом, который унаследован от XX века, несмотря на все проблемы и сложности, о которых можно специально и особо говорить. Так что если говорить о кризисе, то только имея в виду, что он вовсе не означает прекращения европейской интеграции или возникновения ситуации, которая полностью этот проект перечеркивает.

Если говорить о том, может ли Европейский союз претендовать на то, чтобы стать одним из центров мирового регулирования, то мой ответ «да, может». Но приходится делать много оговорок. Как и по поводу того, что значит «центр мирового регулирования», что вообще означает «регулирование» в современной международной среде, какими рычагами можно пользоваться для того, чтобы осуществлять это регулирование. Если анализировать эту проблему в широком смысле слова, то, конечно, потребуется очень много конкретных суждений о том, каким образом Европейский союз это регулирующее воздействие способен на международную среду оказывать.

Европейский союз способен такое воздействие оказывать, хотя, может быть, и не так упрощенно, как некоторые представляют: в Брюсселе нажали какую-то кнопку, и международная среда на это отреагировала. Конечно, это не так. Но это не так в отношении любого регулирующего воздействия на международную среду.

Конечно, Евросоюз не такой международный актор, каким может быть государство, действующее на основе централизованной системы принятия решений, на основе способности формулировать и осуществлять внешнеполитическую стратегию. Когда речь идет о трех десятках государств, согласовать и стратегию, и тактику в вопросах взаимоотношения с внешним миром гораздо труднее.

Европейскому союзу с этим приходится считаться, и далеко не всегда получается то, что они хотели, часто возникают тупиковые ситуации. Но мы можем сделать акцент на другой стороне дела: несмотря на то, что все это так, несмотря на то, что мы имеем дело со структурой, в составе которой почти три десятка государств, какие-то вещи получаются, определенные сигналы во внешний мир ЕС посылает, внешний мир на эти сигналы реагирует, то есть воздействие осуществляется.

Если говорить о многосторонних структурах и сравнивать с любыми другими многосторонними структурами, то Европейский союз в этом отношении представляет собой очень интересное исключение из общей практики.

В рамках реализации гранта Конкурса молодых ученых (КМУ-10) на выполнение научных работ молодыми исследователями под руководством докторов и кандидатов наук «Управляемость международных отношений в условиях запроса на сильное внутриполитическое лидерство в ведущих мировых державах (на примере США, Японии, КНР, Индии)» Портал МГИМО публикует интервью с профессором кафедры международных отношений и внешней политики России В.Г.Барановским.

— Темой вашей докторской диссертации было «Европейское сообщество в системе международных отношений». Как изменилась идея европейской интеграции за последние годы?

— В этой идее сохранилось главное — ориентация на создание такого комплекса взаимоотношений между участниками этого объединения, который позволил бы качественно новым образом осуществлять воздействие на международную среду и на их взаимоотношения друг с другом, направленность на то, чтобы создавать единые институты и действовать в соответствии с едиными правилами и нормами. За время, прошедшее с момента написания моей диссертации, многое изменилось: изменилась международная среда, изменилось то, что наработано внутри интеграционного объединения, изменились отношения стран ЕС между собой и с внешним миром.

— В последнее время все чаще раздаются голоса тех, кто считает, что Европейский союз вступил в полосу кризиса. Можно ли в этой связи предположить, что ЕС сохранит шансы на то, чтобы стать одним из центров мирового регулирования?

— Рассуждения о кризисе в Европейском союзе мы слышим очень давно, по крайней мере, на протяжении многих десятилетий. Я очень хорошо помню еще 60-е годы, когда мы наблюдали за развитием Европейского сообщества со стороны и у нас на эти темы писали неплохие работы. Они именовались таким образом: «Общий рынок — из кризиса в кризис». Вот из кризиса в кризис ЕС уже развивается более полувека.

Конечно, есть серьезные проблемы в развитии европейской интеграции. Но общий тренд, безусловно, сохраняется: ЕС продолжает быть наиболее успешным проектом, который унаследован от XX века, несмотря на все проблемы и сложности, о которых можно специально и особо говорить. Так что если говорить о кризисе, то только имея в виду, что он вовсе не означает прекращения европейской интеграции или возникновения ситуации, которая полностью этот проект перечеркивает.

Если говорить о том, может ли Европейский союз претендовать на то, чтобы стать одним из центров мирового регулирования, то мой ответ «да, может». Но приходится делать много оговорок. Как и по поводу того, что значит «центр мирового регулирования», что вообще означает «регулирование» в современной международной среде, какими рычагами можно пользоваться для того, чтобы осуществлять это регулирование. Если анализировать эту проблему в широком смысле слова, то, конечно, потребуется очень много конкретных суждений о том, каким образом Европейский союз это регулирующее воздействие способен на международную среду оказывать.

Европейский союз способен такое воздействие оказывать, хотя, может быть, и не так упрощенно, как некоторые представляют: в Брюсселе нажали какую-то кнопку, и международная среда на это отреагировала. Конечно, это не так. Но это не так в отношении любого регулирующего воздействия на международную среду.

Конечно, Евросоюз не такой международный актор, каким может быть государство, действующее на основе централизованной системы принятия решений, на основе способности формулировать и осуществлять внешнеполитическую стратегию. Когда речь идет о трех десятках государств, согласовать и стратегию, и тактику в вопросах взаимоотношения с внешним миром гораздо труднее.

Европейскому союзу с этим приходится считаться, и далеко не всегда получается то, что они хотели, часто возникают тупиковые ситуации. Но мы можем сделать акцент на другой стороне дела: несмотря на то, что все это так, несмотря на то, что мы имеем дело со структурой, в составе которой почти три десятка государств, какие-то вещи получаются, определенные сигналы во внешний мир ЕС посылает, внешний мир на эти сигналы реагирует, то есть воздействие осуществляется.

Если говорить о многосторонних структурах и сравнивать с любыми другими многосторонними структурами, то Европейский союз в этом отношении представляет собой очень интересное исключение из общей практики.

— В свете непростых отношений между Россией и ЕС можно ли говорить о снижении интереса российского исследователя к актуальным европейским сюжетам?

— Все зависит от того, чем именно российский исследователь будет интересоваться. Если вас интересует сам феномен европейской интеграции, то, по-моему, этот интерес снижаться не должен, более того, модель Европейского союза наводит на очень интересные размышления по поводу того, как вообще в будущем могут строиться отношения между государствами, как может развиваться международная среда, потому что в ней фактор многостороннего взаимодействия будет востребован.

Как это будет реализовываться на практике, другой вопрос, но Европейский союз дает в этом отношении интересные ответы. Не хочу сказать, окончательные ответы, но это, по крайней мере, практические ответы, практика, которая опробуется уже на протяжении многих десятилетий, и мы можем увидеть, что получается, а что — нет, по каким направлениям не нужно спешить. Все это тоже опыт Европейского союза, и в этом смысле ЕС для исследователя, для тех, кто изучает международные дела, должен быть интересным.

Попытки организовать взаимодействие на разных основах и по разным моделям осуществляются применительно к разным территориальным ареалам, и часто модель Европейского союза избирается как некий ориентир. Иногда получается, иногда нет, — как правило, не получается в таких масштабах, с таким размахом и результатом, как в Европейском союзе, — но тем не менее интерес к Европейскому союзу в этом отношении есть. Даже мы, когда развиваем наши интеграционные механизмы в рамках постсоветского пространства, имеем в виду тот опыт, который имеет место в Европейском союзе, так что с этой точки зрения исследовательский интерес к Европейскому союзу совершенно оправдан и будет сохраняться.

Есть другая сторона дела: как партнер Российской Федерации Европейский союз сегодня выглядит несколько иначе, чем это было еще совсем недавно, когда мы говорили о стратегическом партнерстве и стратегическом взаимодействии, и было много радужных схем и ориентиров. Но эти оптимистические оценки приходится отодвинуть на задний план, и сейчас практика взаимоотношений носит несколько иной характер, но это не значит, что к Европейскому союзу должно быть снижено внимание.

— Как изменился МГИМО за время вашей профессиональной работы?

— Я преподаю в МГИМО с конца 1990-х годов, то есть у меня уже есть более чем 20-летний опыт, и могу сравнивать сегодняшний МГИМО с тем, каким был институт, когда я был студентом, потому что я учился в МГИМО еще в 1970-е годы. Поэтому для меня картина складывается многоплановая, объемная, и складывается она на протяжении многих десятилетий.

Современный МГИМО — это очень интересный пример успешного проекта, который был реализован в сложных условиях, когда наши экономика и политическая система носили переходный характер, и было важно сохранить то, что было, и попытаться нарастить и создать новое качество. И мне кажется, что все это удалось.

МГИМО — это проект, который сфокусирован на подготовке профессиональных специалистов. Здесь есть много проблем, и они хорошо известны. Это проблема качества того знания, которое возникает для студентов, тех, кто оканчивает МГИМО, это проблема своевременной реакции на то, что происходит в международной среде, это проблемы, которые всегда возникают при подготовке специалистов высокого уровня, особенно в той сфере, которая носит и политизированный, и идеологизированный характер.

Мера профессионализма тех людей, которые оканчивают МГИМО, не просто сохраняется высокой, но и имеет тенденцию к тому, чтобы повышаться, этой стороне дела уделяется большое внимание. По крайней мере, я сужу по тому, что вижу среди своих коллег на кафедре, на которой работаю, и по взаимодействию со своими студентами.

— Какого типа абитуриента привлекает МГИМО сейчас, по сравнению с периодом вашей учебы в институте?

— Дело в том, что у МГИМО есть очень высокая репутация, и в какой-то степени институт становится жертвой своей репутации, потому что есть люди, и, наверное, их немало, которые стремятся в МГИМО, прежде всего, из-за его репутации. Мне кажется, очень важно, что среди абитуриентов есть и немало таких людей, которые размышляют о профессионализме. Тот, кто хочет стать профессионалом в области международных отношений — международной экономики, международно-политических отношений, международном праве и других аспектах международной жизни, — может рассчитывать на получение вполне адекватной подготовки в рамках МГИМО. Это, на мой взгляд, самое важное.

Но есть и другая сторона дела. Есть фактор престижности, о которой я говорил, есть такое представление, что если вы окончили МГИМО, это уже для вас некий дополнительный бонус для любых продвижений в профессиональном отношении. Это правильно, это есть, но это есть везде, во всех странах существует высокая репутация некоего небольшого круга высших учебных заведений. МГИМО в этом отношении может быть уподоблен похожим структурам и в Соединенных Штатах, и в европейских странах.

Во всяком случае, в дальнейшей карьере тех, кто оканчивает МГИМО, сам факт наличия диплома МГИМО имеет значение, но как стартовая точка, а в дальнейшем все зависит от личных способностей и от личной готовности продемонстрировать высокий профессионализм и сориентироваться в той среде, в которой приходится работать.

— Как изменилось студенческое сообщество с точки зрения ученого и педагога?

— На этот вопрос ответить трудно. Я могу судить только на основе того впечатления, которое складывается в моих взаимоотношениях со студентами, магистрантами, аспирантами, на основе того, какие работы я от них получаю, какие вопросы они задают, как отвечают на экзаменах, и могу сказать, что, как и во все другие времена, мы часто видим картину достаточно противоречивую. Мы видим людей, которые очень заинтересованно относятся к обретению профессиональных навыков в МГИМО, и это сказывается — я часто принимал и принимаю участие в работе экзаменационных комиссий и вижу, как отвечают студенты на экзаменах и на защитах дипломов. Есть большая группа людей, которая ориентируется именно на вдумчивое профессиональное отношение к проблемам, но есть и те, кто ориентируется на другое — на то, чтобы выглядеть убедительными, но которые — и это ощущение иногда возникает, — не особо задумываются о содержании того, о чем они говорят, которым важно представить убедительную картину, не слишком концентрируя внимание на содержательной стороне дела. Но такое было и раньше, когда МГИМО готовил специалистов исключительно для внешнеполитического фронта.

И среди студентов, и среди выпускников МГИМО есть высокая доля людей, которые ориентированы на профессиональный, качественный подход, и есть люди, которые относятся к делу как к чему-то преходящему, к тому, что нужно обозначить в своих взаимоотношениях с преподавателями, работодателями, но, по-моему, чем дальше, тем больше растет понимание того, что здесь нужно нечто большее, нежели просто чисто внешнее обозначение своей готовности использовать соответствующую терминологию, здесь важно умение пойти вглубь, найти вещи, которые будут обозначать качество знаний и профессиональной подготовки.