Стратегическая стабильность обычно понимается как отсутствие стимулов для нанесения какой-либо из сторон первого массированного ядерного удара. Обычно стратегическая стабильность рассматривается главным образом в военно-технической плоскости. Причины для нанесения удара, как правило, находятся вне зоны рассмотрения.
Это понятие возникло в условиях, когда СССР достиг военно-стратегического паритета с США, а холодная война между ними вошла в «зрелую» фазу ограниченного противоборства и известной предсказуемости. Решением проблемы стратегической стабильности тогда виделись постоянное поддержание контактов между политическим руководством двух сверхдержав, контроль над вооружениями и транспарентность соответствующих арсеналов.
Первая четверть XXI века, однако, завершается в условиях, сильно отличающихся от относительной международно-политической стабильности 1970-х годов. Американоцентричный миропорядок, установившийся после окончания холодной войны, подвергается серьёзным вызовам, его основы ощутимо зашатались. Глобальная гегемония США и позиции коллективного Запада в целом слабеют, растут экономическая, военная и научно-техническая мощь и политическое значение незападных стран – прежде всего Китая, а также Индии. Это ведёт к обострению отношений между США и другими центрами силы.
Стратегическая стабильность обычно понимается как отсутствие стимулов для нанесения какой-либо из сторон первого массированного ядерного удара. Обычно стратегическая стабильность рассматривается главным образом в военно-технической плоскости. Причины для нанесения удара, как правило, находятся вне зоны рассмотрения.
Это понятие возникло в условиях, когда СССР достиг военно-стратегического паритета с США, а холодная война между ними вошла в «зрелую» фазу ограниченного противоборства и известной предсказуемости. Решением проблемы стратегической стабильности тогда виделись постоянное поддержание контактов между политическим руководством двух сверхдержав, контроль над вооружениями и транспарентность соответствующих арсеналов.
Первая четверть XXI века, однако, завершается в условиях, сильно отличающихся от относительной международно-политической стабильности 1970-х годов. Американоцентричный миропорядок, установившийся после окончания холодной войны, подвергается серьёзным вызовам, его основы ощутимо зашатались. Глобальная гегемония США и позиции коллективного Запада в целом слабеют, растут экономическая, военная и научно-техническая мощь и политическое значение незападных стран – прежде всего Китая, а также Индии. Это ведёт к обострению отношений между США и другими центрами силы.
Две крупнейшие ядерные державы – Россия и США – находятся в состоянии прямого, хотя и опосредованного вооружённого конфликта. Этот конфликт официально рассматривается в России как экзистенциальная угроза. Такая ситуация стала возможной в результате провала стратегического сдерживания (в его геополитическом измерении) на направлении, где присутствуют жизненно важные интересы России. Следует отметить, что главной причиной конфликта стало сознательное игнорирование Вашингтоном – на протяжении трёх десятилетий – ясно и явно выраженных интересов безопасности Москвы.
Более того, в украинском конфликте военно-политическое руководство США не только сформулировало, но и публично озвучило задачу нанесения стратегического военного поражения России, несмотря на её ядерный статус.
Это комплексная задача, в которой усилия коллективного Запада в экономической, политической, военной и военно-технической, разведывательной, информационной и других областях интегрированы с действиями Вооружённых сил Украины, непосредственно воюющих против Российской армии. Иными словами, США стремятся победить Россию не только не применяя ядерное оружие, но даже формально не вступая в военные действия.
В таком контексте заявление «пятёрки» ядерных держав от 3 января 2022 г. о том, что «ядерная война не должна быть развязана» и что «в ней не может быть победителей» выглядит реликтом прошлого. Прокси-война между ядерными державами уже идёт; более того, по ходу этой войны стираются всё новые ограничения – в отношении как применяемых систем вооружений и участия войск западных стран, так и географических пределов театра войны. Делать вид, что при этом сохраняется некая «стратегическая стабильность», можно, но только если ставить, как это делают в США, задачу нанесения стратегического поражения противнику руками государства-клиента и рассчитывать при этом, что противник не решится применить ядерное оружие.
Таким образом, понятие стратегической стабильности в его изначальной версии – создания и поддержания военно-технических условий для предотвращения внезапного массированного ядерного удара – в нынешних условиях сохраняет своё значение только отчасти.
Ядерная война, ведущая к гибели цивилизации, может возникнуть в обстановке, когда формально «стратегическая стабильность» будет сохраняться – до последней (во всех отношениях) минуты.
Решением реальной задачи восстановления стратегической стабильности, существенно нарушенной идущим и разгорающимся конфликтом, может стать укрепление ядерного сдерживания. Для начала стоит переосмыслить концепцию сдерживания и в ходе этого переосмысления поменять её название. Например – вместо пассивного по сути «сдерживания» говорить об активном «ядерном устрашении» вероятного или потенциального противника. Противник не должен пребывать в состоянии комфорта, полагая, что война, которую он ведёт при помощи страны-инструмента, никак не затронет его самого. Иначе говоря, нужно добиться возвращения страха в умы и сердца руководителей противной стороны. Стоит подчеркнуть – спасительного страха.
Далее нужно признать, что лимит чисто словесных интервенций на данном этапе украинского конфликта исчерпан. Каналы коммуникаций вплоть до самого верха должны оставаться круглосуточно открытыми, но основные сообщения на нынешнем этапе необходимо посылать конкретными действиями: доктринальными изменениями; военными учениями для их отработки; подводным и воздушным патрулированием вдоль побережий вероятного противника; предупреждениями о подготовке ядерных испытаний и самими испытаниями; введением бесполётных зон над частью Чёрного моря и так далее. Смысл этих акций – не только продемонстрировать решимость и готовность использовать имеющийся потенциал для зашиты жизненно важных интересов России, но – главное – заставить противника остановиться и побудить его вступить в серьёзный диалог.
Лестница эскалации на этом не заканчивается. После военно-технических шагов могут последовать военные акции, предупреждения относительно которых уже анонсированы: например, удары по авиационным базам и узлам снабжения на территории стран НАТО и так далее. Здесь нет нужды продолжать. Нужно просто осознать самим и помочь осознать противнику, что стратегическая стабильность в реальном, а не узко техническом смысле слова, не совместима с вооружённым конфликтом между ядерными державами, пусть даже (пока) опосредованным.
Никакая война между ядерными державами (в том числе опосредованная, если она ведётся в сфере жизненно важных интересов одной из сторон) не должна быть развязана, иначе не будет не только победителей, но, возможно, и выживших.
Вряд ли противник легко и сразу примет эту точку зрения. По крайней мере необходимо, чтобы он понял, что такова наша позиция, и сделал из этого соответствующие выводы. Нам же пора приступить к ревизии того концептуального аппарата, которым мы пользуемся в вопросах стратегии безопасности. Речь идёт о международной безопасности, стратегической стабильности, сдерживании, контроле над вооружениями, нераспространении ядерного оружия и прочем. Эти концепции возникли в процессе развития западной – прежде всего американской – политической мысли и сразу нашли практическое применение во внешней политике США. Они основаны на существующих реалиях, но приспособлены для решения внешнеполитических задач США. Мы пытались адаптировать их под свои нужды, но – с переменным успехом. Пора двигаться дальше и вырабатывать свои понятия, отражающие положение России в мире и её потребности.
Источник: Россия в глобальной политике
