Международная политика постепенно приходит к состоянию не просто забытому, но неизвестному для поколений государственных деятелей и мыслителей. Новизна формы и содержания основных процессов, происходящих на региональном и глобальном уровне, помогает в главном – делает бессмысленными любые исторические аналогии, которые, достаточно часто являются не более чем проявлением интеллектуальной лени. Происходит нечто действительно масштабное – исчезает институциональный ландшафт, сформировавшийся в политических отношениях между государствами за исторический период после двух мировых войн первой половины XX века.
Государства продолжают обеспечивать своё выживание, но распад институциональной системы заставляет их принимать поражающие своей новизной решения. В новых условиях возможным становится то, что ещё недавно считалось немыслимым или катастрофическим – с этим связана трагичность восприятия событий, которые в действительности трагическими не являются. Те элементы знакомой глобализации, которые сохраняются – колоссальная трансграничная торговля, коммуникации и информационное пространство, – уже существуют в принципиально новой политической среде по сравнению с той, при которой они были созданы в результате технологических достижений.
Государства продолжают обеспечивать своё выживание, но распад институциональной системы заставляет их принимать поражающие своей новизной решения. В новых условиях возможным становится то, что ещё недавно считалось немыслимым или катастрофическим – с этим связана трагичность восприятия событий, которые в действительности трагическими не являются, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор клуба «Валдай».
Международная политика постепенно приходит к состоянию не просто забытому, но неизвестному для поколений государственных деятелей и мыслителей. Новизна формы и содержания основных процессов, происходящих на региональном и глобальном уровне, помогает в главном – делает бессмысленными любые исторические аналогии, которые, достаточно часто являются не более чем проявлением интеллектуальной лени. Происходит нечто действительно масштабное – исчезает институциональный ландшафт, сформировавшийся в политических отношениях между государствами за исторический период после двух мировых войн первой половины XX века.
Государства продолжают обеспечивать своё выживание, но распад институциональной системы заставляет их принимать поражающие своей новизной решения. В новых условиях возможным становится то, что ещё недавно считалось немыслимым или катастрофическим – с этим связана трагичность восприятия событий, которые в действительности трагическими не являются. Те элементы знакомой глобализации, которые сохраняются – колоссальная трансграничная торговля, коммуникации и информационное пространство, – уже существуют в принципиально новой политической среде по сравнению с той, при которой они были созданы в результате технологических достижений.
Поэтому последствия разрушения того, что мы привыкли называть либеральным мировым порядком более значительны, чем это можно было бы ожидать. В первую очередь потому, что поражена основа этого порядка – безусловное силовое доминирование стран Запада в мировых делах. На сохранение этого доминирования, пусть в более смягчённой форме, ещё совсем недавно рассчитывали даже те державы, которые было принято считать ревизионистскими. Однако они, включая Россию и Китай, также не могут с полной уверенностью смотреть в будущее.
Реальная многополярность оказалась не адаптированной под их интересы версией старого, а принципиально новым состоянием международной среды.
Государственные лидеры действуют наощупь, полагаясь на свою верность национальным интересам и здравый смысл, не оставляющие пространства для привычных форм международного взаимодействия.
Идеальная с точки зрения победителей в холодной войне второй половины XX века ситуация должна была выглядеть как взаимодействие узкой и большой групп государств в рамках международного сообщества. При этом отдельные представители второй группы могли при определённых обстоятельствах инкорпорироваться в первую. Но даже если бы этого не произошло, неизбежность чего понимали, видимо, наиболее просвещённые умы на Западе, сообщество стран либеральной рыночной демократии всё равно рассчитывало использовать свои колоссальные силовые преимущества для того, чтобы создать вокруг своих обществ защитный барьер, наказание за нарушение пределов которого было бы столь значительным, что само по себе служило бы гарантией спокойного развития. Однако именно этого и не происходит – Запад не смог править миром, но не может и отгородиться от международной политики стеной своих институциональных и силовых возможностей. При этом внутренние процессы в США и Европе часто рассматриваются извне как признаки революционного поведения, либо ими в действительности являются.
Европа плавно погружается в состояние всеобщей конкуренции, как на своих границах, так и внутри того мира европейской интеграции, который совсем недавно казался крепким и надёжно защищённым. Самым могущественным вызовом концепции «демократической крепости», за пределами которой действуют санкции, точечные бомбардировки и политические убийства оппонентов Запада, стала проблема беженцев, уже несколько лет накрывающая Западную Европу – наиболее просвещённую и прогрессивную часть сообщества рыночных демократий. В этом году проблема приобрела неожиданные ракурс и поворот – Европа столкнулась с движением беженцев из стран Ближнего Востока со стороны государства, отношения с которым у Европейского союза откровенно враждебные. И против которого ведущие страны ЕС уже больше года ведут активную борьбу.
Белоруссия Александра Лукашенко не может быть, в силу логистических причин, транзитной страной для такого количества беженцев, как, например, Турция или страны Магриба. Однако она, в отличие от Турции или бывших европейских колоний в Северной Африке, сама является европейским государством, но при этом не связана с ЕС никакими институциональными обязательствами. Поскольку правительство Белоруссии с точки зрения официальной позиции ЕС не является легитимным, с ним сложно вести переговоры, хотя европейцев никогда особенно не смущала правовая сторона вопроса. За спиной официального Минска стоит Россия, связанная с ним крепкими союзническими обязательствами. И даже если бы европейцы захотели, они уже не смогут переломить движение Москвы и Минска навстречу друг другу, импульс которому в августе 2020 года дала своей политикой сама Европа.
Пограничный кризис между Белоруссией и Польшей осенью 2021 года – это только один из примеров поведения государств в рамках новой нормальности международной политики. То, что в центре конфликта оказалась судьба множества беженцев, связано с уязвимостью Европы именно в этом вопросе.
Поскольку сами европейцы, действуя по праву сильного, достаточно активно используют свои преимущества в отношении разных государств, раздавая «санкции» направо и налево, им не стоило удивляться тому, что под ударом окажется то, где они наименее уверенно себя чувствуют.
Тем более что здесь поведение белорусских властей попадало и в другое слабое место ЕС – специфику политической культуры и внешнеполитических манер стран Восточной Европы. Именно Польша является самой крупной страной этого региона, разделяющего способные к более цивилизованному поведению Россию и страны Западной Европы. Для польских властей, уже несколько лет ведущих националистическую пропаганду, борьба с нашествием «чужаков» с той стороны границы стала действительно государственной задачей. Вооружённые силы республики, далеко отстающие не только от России или США, но и от передовых европейских армий, в борьбе с несколькими сотнями безоружных мужчин, женщин и детей чувствовали себя на своём месте.
При этом возникший кризис, как и большинство кризисов новой эпохи, не содержал в себе опасности эскалации до уровня всеобщей войны. Обе стороны изначально не имели никаких оснований переводить его в жанр межгосударственного конфликта. Поэтому у Варшавы и Минска не было никаких оснований понижать ставки, и оба государства проявили упорство, масштабов которого, возможно, не ожидали от них даже могущественные соседи на Востоке и Западе. Движение в сторону урегулирования конфликта стало результатом совместных миротворческих усилий Москвы и Берлина, отношения между которыми уже больше года также нельзя назвать дружественными. Однако они смогли найти между собой общий язык, столкнувшись с жёсткой позицией стран, которые иногда рассматривали как своих подопечных.
После того как в начале 2000-х годов страны Западной Европы реализовали свой масштабный проект расширения Европейского союза на Восток, они рассчитывали создать по его периметру пояс стран, на которые могли бы влиять и обеспечивать себе спокойное соседство. Это, однако, оказалось невозможным – сейчас границы ЕС представляют собой сплошной конфликтный пояс. Но гораздо непривычнее для стран Западной Европы другое – внутри самого Европейского союза и НАТО есть государства, например, сравнительно большая Польша и маленькая Литва, охотно втягивающиеся в приграничные конфликты с соседями. Это делает саму Европу не арбитром, а частью противостояний, которых она хотела бы навсегда избежать.
Пока политического и, что особенно важно, экономического влияния Германии на своих эмоциональных партнёров в восточной части ЕС хватает для того, чтобы в своих интересах улаживать их дрязги с соседями. Однако совершенно необязательно, что это будет продолжаться бесконечно. Уже этой осенью Россия и ведущие страны Европейского союза, накануне своего соглашения, повысили ставки достаточно заметно – мы слышали угрозы, реализация которых способна нанести разрушительный ущерб международной транспортной и торговой инфраструктуре в этой части Евразии. Следующий конфликт подобного рода вполне вероятно приведёт к их, пусть даже частичному, воплощению в жизнь. И тогда ведущие европейские державы, как и Россия, столкнутся с необходимостью взаимодействовать уже в совершенно новой реальности.
Источник: Международный дискуссионный клуб «Валдай»
