Ректор РАНХиГС Владимир Мау сравнил помощь, которую оказывают гражданам и бизнесу Россия, Европа и США, и поделился с Business FM ожиданиями относительно пандемии коронавируса и ее влияния на экономику.
Считаете ли вы объявленные сейчас меры поддержки предпринимателей и граждан достаточными и окончательными? В какую сумму можно оценить размер нашей помощи — и людям, и бизнесу?
Владимир Мау: Сейчас мир столкнулся с совершенно беспрецедентным шоком. Даже когда известные экономисты писали книги под названием «На сей раз все будет иначе» и иронизировали, что все финансовые кризисы происходят одинаково, сейчас заявляют, что такого никогда не было. На сей раз все действительно по-другому, и в этом смысле оценить сейчас, как это будет происходить, как кризис будет разворачиваться, сложно. Было бы проще, если бы кризис был чисто экономический, связанный со структурными проблемами, с неэффективностью предприятий. Но в данном случае проблемы в медицине, в здравоохранении. Мир столкнулся с вызовом, который идет из области абсолютной непредсказуемости. И очень многое зависит от того, когда будет или найдена вакцина, или пойдет на спад в мире этот кризис, когда товаропотоки восстановятся. Это главная неопределенность, которую нельзя рассчитать математически. Никогда в глобальной экономике не происходило таких разрывов, не связанных с экономикой. Да, бывали войны, иногда приводят пример испанки 1919-1920 годов, но все-таки это было после Первой мировой войны, когда не было глобальных мирохозяйственных связей, они и так были разрушены Первой мировой войной. Я это говорю к тому, чтобы подчеркнуть: нельзя оценить объем необходимой помощи. Это очень сильно зависит от того, как долго будет продолжаться медицинская компонента кризиса.
Сейчас разные страны так или иначе оценивают необходимость помощи для поддержки своих граждан, экономик от 5-10% ВВП. США сразу объявили 2 трлн долларов, это примерно 10% ВВП. Мы сейчас обсуждаем разные варианты, разные сценарии. Моя оценка: мы должны будем выйти на примерно такие же параметры — 5-7% ВВП, в наших терминах это 5-7 трлн рублей, российский ВВП немножко больше 100 трлн рублей. Но ведь важно не только сколько, но и куда, кому, как их расходовать, на поддержку кого. В моем понимании, прежде всего, конечно, надо поддерживать людей, поскольку люди из-за карантина теряют доход, зарплаты, теряют работу, и здесь прежде всего нужно обеспечить людей средствами к существованию. Сейчас трудно сказать, какие сектора и какие предприятия поддерживать. В отличие от 2008 и 2009 годов у нас пока нет финансового кризиса. Да, у нас кризис реального сектора, сектора услуг, производства, но пока не финансово-банковский, это тоже пока неплохо. Оказывая поддержку, надо прежде всего ориентироваться на формирование спроса людей, которые теряют в доходах.
Если мы будем сравнивать нашу программу помощи и те, что приняты сейчас в Европе и в США, можно говорить, что мы просто пока от них отстаем по времени и вскоре тоже объявим частичную компенсацию потерянных зарплат?
Владимир Мау: Наше правительство смотрит за динамикой как медицинской, так и экономическо-финансовой и предлагает набор мер, связанных не с поддержкой конкретных предприятий, а секторов. Это справедливо, это лучше, чем помогать одним и не помогать другим. Россия экономически развитая страна, но у нее имеется особенность: у нас все-таки очень существенные резервы. Фонд национального благосостояния у нас третий [по объему] в мире, золотовалютные резервы Центробанка. И в этом смысле мы можем позволить себе прежде всего расходовать накопленные запасы на поддержание спроса. По-видимому, только Фонда национального благосостояния не хватит, но благодаря ответственной макроэкономической политике довольно длительного уже периода с середины нулевых, последних 15 лет, у нас бюджет вполне в здоровом состоянии.
У нас сбалансированный бюджет, очень низкий государственный долг. Это говорит о том, что мы можем и заимствовать на рынке, и позволить себе бюджетный дефицит, покрывая его за счет государственного долга. Это вполне возможно благодаря ответственной политике правительства. Сколько ни ругали власти, особенно Минфин, — «ну как же так, у вас много денег, почему вы их не тратите», я бы добавил, «бездумно», — вот сейчас я понимаю, что накопленные резервы — это очень важный источник обеспечения экономической и социально-политической стабильности в стране. Часто приводят сравнение с Федеральным резервом, который активно заливает экономику деньгами. Я считаю, что мы этого не можем себе позволить, у нас длинная инфляционная история, высокие инфляционные ожидания, а главное — у нас очень низкий долг и практически отсутствовавший до данного момента бюджетный дефицит.
Это значит, что мы не должны прибегать к печатному станку. Мы можем позволить себе находить эти деньги на финансовом рынке и не монетизировать долг. Это очень важно в нашей ситуации, потому что, если мы будем требовать, чтобы Центральный банк занялся напрямую тем, что на Западе называется количественным смягчением, мы быстро можем оказаться у бабушки стагфляции. Очень неприятная ситуация, когда экономика падает, безработица растет, при этом инфляция тоже растет. Пока при ответственной бюджетной и денежной политике этого можно избежать.
То есть нельзя однозначно и с уверенностью сказать, что мы сейчас их догоним и будем принимать те же меры, с такими же средствами?
Владимир Мау: У разных стран разные меры, разные средства. Одно дело, когда страна эмитирует глобальную резервную валюту, которую принимают все центробанки. Все-таки у доллара уникальное положение, поскольку значительная часть резервов всех стран формирует доллар, у нас поменьше, но у большинства стран много. На самом деле, в девальвации доллара не заинтересован никто, кроме самих Соединенных Штатов. То есть все страны, держащие резервы в долларах, не заинтересованы в его дестабилизации. Только США для стимулирования экспорта заинтересованы в более низком курсе доллара. Это совершенно уникальная ситуация. Точно так же к нам не относится очень странный рецепт, популярный сейчас в Америке, экономистов, сторонников так называемой новой денежной теории, в соответствии с представлениями которых можно заимствовать бесконечно и печатать деньги на покрытие долга. Сейчас в США, особенно среди левых экономистов, поддерживающих Демократическую партию, эта идея довольно популярна. Но, опять же, применительно к нам такого рода советы имели бы разрушительные последствия.
За счет каких ресурсов помощь граждан будет оказывать Европейский союз? Будет ли это печатный станок ЕЦБ или покупка гособлигаций стран — членов ЕС? Какие могут быть последствия?
Владимир Мау: Стандартно: с помощью заимствовований на рынке, прибегая, наверное, к количественным смягчениям. На самом деле, механизмы поднятия денег достаточно хорошо были отработаны в кризис 2008-2009 годов. Скорее всего, будет запущена программа количественных смягчений, то есть покупки Центробанком ценных бумаг — путь «впрыскивания» денег в экономику. Наверное, в какой-то мере возрастут государственные долги соответствующим образом, хотя хочу напомнить, что все-таки задолженности большинства европейских стран очень высоки, и тут есть определенные пределы для заимствований. Традиционно стимулируют экономику снижением процентных ставок, но они в Европе и США предельно низки или в ряде случаев даже отрицательные, поэтому здесь небольшой механизм с точки зрения процентных ставок. Это долг и количественные смягчения на стороне Центрального банка.
Как вы оцениваете двухтриллионный пакет помощи экономике, заявленный руководством США? Откуда он берется, как это скажется в дальнейшем на бюджете, на экономике США, ощутят ли они это?
Владимир Мау: Этого никогда нельзя сказать точно. Конечно, с точки зрения перспективы макроэкономической стабильности это достаточно рискованная история, но сейчас нужно помочь людям и бизнесу. Американский рынок труда гораздо более гибкий, чем российский, там уже заявлено о быстром росте безработицы. Российский рынок труда все-таки реагирует гораздо более мягко. Он реагирует сокращением зарплат, рабочего времени, то есть российский бизнес обычно не увольняет сразу вдруг. В Америке при торможении, приостановке бизнеса происходят массовые увольнения, сокращения, и там уже ожидания очень серьезного скачка безработицы. Что к тому же в год президентских выборов очень сложно скажется на их итогах. Скачок безработицы в условиях выборного года, причем очень сильный, не на десятые доли процента, это на процент, а сейчас, кстати, безработица в США очень низкая на начало года была — ниже 4%, это беспрецедентно низкая для американской экономики. Вот сейчас эксперты обсуждают, она будет 10-12%. Это очень много, в том числе и для политической ситуации в США. Поэтому они сейчас будут стараться искать любые компенсационные меры.
Доллар — валюта, которую принимают по всему миру. Возможности американского печатного станка гораздо более широкие, чем у других центральных банков, но и они не неограниченные. Потому что когда в 1973 году администрация президента Никсона попыталась лечить шок предложения усилением денежных вливаний в экономику, а ближайший прецедент шока предложения — нефтяное эмбарго начала 70-х, это привело к десятилетнему кризису, стагфляции, но не помогло решить проблему безработицы и лишь усугубило проблемы инфляции. То есть я сейчас не могу однозначно сказать, как эти меры повлияют. Вопрос, как всегда, насколько будут растянуты эти два триллиона. Это же не то что взял два триллиона из кошелька — и немедленно бросил в экономику. Два триллиона долларов просто так не потратишь, это займет определенное время. На что и как это будет расходоваться, как это будет соотноситься с предвыборной историей США, как это наложится на ситуацию с пандемией? Экономика экономикой, а продолжение пандемии будет усугублять ситуацию из-за разрыва хозяйственных связей.
Однозначно сказать нельзя. Краткосрочно, конечно, необходимость помочь людям и поддержать спрос — это важно и правильно. Но говорить об отдаленных последствиях, поможет ли это решить проблемы в более далекой перспективе или это, наоборот, приведет к серьезному усугублению кризиса, сейчас сказать нельзя. Обе опции возможны.
Что касается глобального ущерба: можем ли мы говорить, что возможно быстрое восстановление экономики после окончания глобального карантина или последствия уже имеют долговременный характер, потому что уже нанесен непоправимый ущерб?
Владимир Мау: Непоправимого ущерба пока нет. Производственные мощности никуда не делись, люди никуда не делись, пока нет структурного кризиса неэффективности, как было в 2008-2009 годах. Если справиться с внешним шоком — медицинским, вирусным — быстро, то и восстановление может произойти довольно скоро. Отскок тут вполне естественен. Столь же понятно: если это все затянется, начнется усугубление финансово-банковских проблем, долговые проблемы, начнется просто ухудшение самой структуры экономики. Чем дольше, тем сложнее восстанавливаться. Но сейчас обсуждать всерьез глубину спада бессмысленно, и не только потому, что мы этого не знаем, а потому, что спад может быстро обернуться ростом. Говорить, что надо упасть не на 10%, а на 6%, пока достаточно бессмысленно. Важно сосредоточить силы, средства на нахождении медицинских, биологических, научных ответов на этот вызов, чтобы убрать пандемию, если это возможно. Надеемся, что это возможно. После этого начнутся процессы восстановления. Чем дольше продолжается разрыв хозяйственных связей, тем труднее период восстановления.
Еще есть шанс, что все оправится и выстоит?
Владимир Мау: Шансы есть всегда, но реально никто не знает, сколько это продлится. Если мы возьмем чисто экономические проблемы, там можно было бы считать, рассчитывать, обычно экономические параметры известны. Но когда источник кризиса — что пандемия, что марсиане — нечто внешнее, чего мы не знаем, во всяком случае специалисты… Это больше вопрос к специалистам по биологии, к вирусологам, чем к экономистам. Экономисты могут оценить риски, экономические динамики, как можно смягчать. Но здесь слишком большая зависимость не от экономических факторов.
Источник:
Бизнес.FM
