Для принятия судьбоносных решений в России действительно иногда достаточно убедить одного человека. Но их дальнейшее воплощение в жизнь зависит от взаимодействия между большим количеством структур и институтов.
На климатическом саммите COP26, который завершился на прошлой неделе, про Россию вспоминали в основном в контексте того, что туда не приехал Владимир Путин. Куда меньше внимания привлекло то, насколько многочисленную делегацию Москва отправила в Глазго – 312 человек. Это больше, чем принимавшие саммит британцы, и вдвое больше, чем американцы.
Не менее впечатляющим был состав российской делегации: в нее вошли представители президентской администрации, министры энергетики и экономического развития, руководитель федерального агентства по лесному хозяйству, сотрудники российского посольства в Лондоне и правительства Москвы, а также представители Сбербанка и ВЭБа и крупнейших корпораций вроде «Росатома», «Газпрома», «Северстали», «Интер РАО» и «Сибура». Все эти люди приехали не только слушать и учиться, но и активно участвовать в работе саммита, расширяя сеть контактов.
Столь широкое участие отражает то, как радикально изменилось за последний год отношение российского руководства к проблеме климата. Отрицание климатических изменений, отношение к ним как к благоприятным для северной страны, неверие в то, что они связаны с деятельностью человека – все это осталось в прошлом. Президент Путин теперь постоянно подчеркивает, что в России температура повышается в два с половиной раза быстрее, чем в среднем по миру.
Судя по всему, эта перемена связана с тем, что в Кремле обратили внимание на все более четкую связь между изменением климата и глобальной энергетической политикой. Два ключевых торговых партнера России – Евросоюз и Китай – объявили о планах достичь углеродной нейтральности. Но самым тревожным сигналом стало решение ЕС взимать с 2023 года углеродный налог с импортируемых товаров.
Вполне обоснованные прогнозы показывают, что уже к началу 2030-х годов спрос на экспортируемые Россией нефть, трубопроводный газ и уголь заметно упадет. Страна может столкнуться с хроническим дефицитом бюджета, а остальных статей российского экспорта – сельскохозяйственной продукции, металлов, вооружений и машиностроения – не хватит, чтобы компенсировать спад.
В результате климатическая политика РФ резко изменилась. За несколько недель до саммита в Глазго президент Путин заявил, что Россия (как и Китай) намерена выйти на углеродную нейтральность к 2060 году. А всего за несколько дней до СОР26 правительство представило стратегию достижения этой цели. На самой конференции российская делегация изложила ключевые элементы новой климатической и энергетической политики страны. Их можно свести к нескольким пунктам.
Во-первых, Россия будет настаивать на том, чтобы атомная и гидроэнергетика, обеспечивающие около 40% ее энергобаланса, были признаны зелеными на международном уровне. Такое признание крайне важно для Москвы, которая сумела реструктурировать свою атомную промышленность, сделав ее одной из самых эффективных в мире. Не менее важно признание природного газа низкоуглеродным топливом. Ведь он не только обеспечивает еще 40% энергобаланса России, но и давно стал ключевой статьей ее экспорта и важным инструментом внешней политики.
Во-вторых, две трети территории России, крупнейшей страны в мире, покрыты лесами. Это около 20% мирового лесного фонда – доля Бразилии и Канады заметно ниже. Москва утверждает, что улавливающую способность российских лесов нужно учитывать как фактор, компенсирующий выбросы СО2.
В-третьих, Москва намерена активно участвовать в выработке норм международной торговли углеродными квотами, а не просто принять те, что выработают без нее. Добавьте к этому стремление России стать крупным производителем водородной энергии и озабоченность таянием снегов в Арктике, где у нее самая длинная береговая линия и самая крупная исключительная экономическая зона из всех арктических стран.
Одним словом, теперь Россия серьезно относится к климатической повестке и, несмотря на позднее осознание, не собирается принимать лидерство Запада или ЕС в этом вопросе. Скорее она будет действовать исходя из собственных национальных интересов, стремясь найти баланс между борьбой с изменением климата и экономическим ростом, традиционными и возобновляемыми источниками энергии. На этой основе Россия будет вступать в ситуационные союзы с другими странами, которые порой могут оказаться весьма причудливыми. Ведь углеродный налог ЕС ударит по экспорту таких разных государств, как Австралия, Индия, Россия и Украина.
Убедить другие страны, особенно те, что входят в ЕС, принять доводы России будет очень непросто. Тем не менее не стоит надеяться и на то, что Россия, а также Китай, Индия и Бразилия (в Глазго не было лидеров ни одной из этих стран) просто согласятся с западными принципами и нормами. На саммите СОР26 Россия поддержала декларацию о защите лесов, но отказалась присоединиться к выдвинутой Западом инициативе по сокращению выбросов метана. Также Россия воздержалась от обещаний сократить потребление угля, оказавшись по этому вопросу в одной компании с США и Китаем.
Что бы ни говорили разные страны, в переговорах по климату каждая из них пытается отстоять свои интересы, поэтому конфликты неизбежны. А поскольку изменение климата – проблема планетарная, очевидно, что никакое соглашение не будет эффективным без участия крупнейших стран, в том числе и России.
Есть в Москве и те, кто надеется, что совместная борьба с изменением климата даст России возможность улучшить отношения с Западом, отодвинув на второй план прочие конфликты и разногласия. Но это больше похоже на очередную иллюзию из того же ряда, что и несбывшиеся надежды на то, что общая угроза терроризма или пандемия коронавируса помогут России снова создать масштабный союз с Западом в стиле Второй мировой войны.
Тут Кремлю нужно принимать в расчет два обстоятельства. Первое заключается в том, что причины конфронтации с США и отчуждения от Европы никуда не исчезнут даже при самом активном сотрудничестве по климату. Разве что Запад решит смягчить некоторые санкции против России, если сочтет, что они мешают Москве принимать необходимые меры по борьбе с изменением климата, но не более того.
Вторая важная предпосылка состоит в том, что Запад не считает климатические обещания Москвы достаточными. К ее действиям начнут относиться серьезно, только если они приведут к конкретным результатам, поэтому ключевое значение тут будет иметь не международная активность, а изменения внутри страны.
Для принятия судьбоносных решений в России действительно иногда достаточно убедить одного человека. Но их дальнейшее воплощение в жизнь зависит от взаимодействия между большим количеством структур и институтов. Борьба с изменением климата ведет к энергетическому переходу, который в России неизбежно скажется и на экономике, и на политике. Не говоря уже о том, что энергетический транзит тут может совпасть с поколенческим и транзитом власти.
Судя по всему, выработку и координацию стратегии энергетического перехода сейчас доверили первому вице-премьеру Андрею Белоусову, который уже изложил публично свое видение проблемы. По его мнению, переход станет частью стратегии, направленной на обеспечение устойчивого экономического роста, который должен составить, по меньшей мере, 3% в год.
Ключевыми элементами политики в этой области будут технологическая модернизация, в том числе энергосбережение, совершенствование законодательства и его применения, выработка адекватных инструментов регулирования и налогообложения и увеличение производства водородной энергии до 20% мирового рынка. Что касается углеродного налога ЕС, Белоусов предлагает поощрять инвестиции компаний в российские проекты, способствующие борьбе с изменением климата, чтобы деньги оставались в стране, а не шли на уплату налогов и пошлин за рубежом.
Российское руководство активно занялось вопросами климата, но, скорее всего, постарается действовать осторожно и избегать опрометчивых решений. Параллельно с саммитом в Глазго еще одна конференция прошла в Вероне, куда съехались ведущие представители нефтегазового сектора, в том числе Игорь Сечин. Он предупредил, что было бы большой ошибкой сокращать инвестиции в долгосрочные проекты по добыче ископаемого топлива. Напротив, в ближайшие несколько лет спрос на традиционные источники энергии только вырастет, и недавний газовый кризис в Европе – яркое тому подтверждение. Так что перспективы российской экономики и положение страны на международной арене будут зависеть от способности ее руководства правильно определять долгосрочные тенденции и удерживать необходимый баланс в ходе неизбежного, но непростого перехода.
Источник: Московский Центр Карнеги
