Первая личная встреча президентов России и США с момента избрания Джозефа Байдена главой Белого дома стала центральным событием мировой повестки, ибо предшествовавшие ей беседы американского лидера «в кругу согласных» — при всей их значимости — особой интриги не таили.
Излишний драматизм в преддверии саммита возник из-за восприятия ситуации на Западе, что особенно ярко проявилось как в знаковом интервью Владимира Путина NBC, так и в ходе пресс-конференции по итогам саммита в Женеве. У одной стороны — перечисление скандальных тем и недоказанных обвинений, у другой — попытка перевести проблемы в темы для переговоров. У одной стороны — усиленная персонификация проблем, кто, кого и как назвал и что увидел в душе, у другой — факты, оценки, предложения.
Таким образом, у саммита изначально сложились как бы две повестки: виртуальная и реальная. И центральным был вопрос о том, в какой степени реальная повестка возобладает над виртуальной. Что именно будет происходить без прессы, когда уже не нужно демонстрировать миру, как «демократии дают отпор авторитаризму», а начинается нормальная работа по согласованию интересов двух держав.
Первая личная встреча президентов России и США с момента избрания Джозефа Байдена главой Белого дома стала центральным событием мировой повестки, ибо предшествовавшие ей беседы американского лидера «в кругу согласных» — при всей их значимости — особой интриги не таили.
Излишний драматизм в преддверии саммита возник из-за восприятия ситуации на Западе, что особенно ярко проявилось как в знаковом интервью Владимира Путина NBC, так и в ходе пресс-конференции по итогам саммита в Женеве. У одной стороны — перечисление скандальных тем и недоказанных обвинений, у другой — попытка перевести проблемы в темы для переговоров. У одной стороны — усиленная персонификация проблем, кто, кого и как назвал и что увидел в душе, у другой — факты, оценки, предложения.
Таким образом, у саммита изначально сложились как бы две повестки: виртуальная и реальная. И центральным был вопрос о том, в какой степени реальная повестка возобладает над виртуальной. Что именно будет происходить без прессы, когда уже не нужно демонстрировать миру, как «демократии дают отпор авторитаризму», а начинается нормальная работа по согласованию интересов двух держав.
Россия, как прагматичный и нацеленный на результат мировой игрок, сейчас парадоксальным образом оказалась в роли Запада времен холодной войны, когда тот вел переговоры с идеологически «заряженным» советским руководством. Теперь уже нам приходится вопреки пропагандистскому пафосу и крайней идеологизации внешней политики наших визави выводить их на конкретные договоренности и на формирование каналов взаимодействия.
В пользу того, что это возможно, говорили три обстоятельства: во-первых, продление новой администрацией США договора СНВ-3 без всяких предварительных условий. Во-вторых, большой опыт лично Байдена в большой политике, включая внешнюю, что особо подчеркнул Владимир Путин и в интервью, и по итогам встречи. И, в-третьих, наконец, — именно американская сторона предложила провести саммит, на что не преминул обратить внимание наш президент в самом начале встречи. Не секрет, что Байден столкнулся с негативной реакцией со стороны тех, кто считает саму возможность поговорить с лидером Америки поощрением, не «заслуженным» Россией, а отнюдь не обычным актом дипломатии, хотя и высокого уровня.
У «ознакомительного» саммита изначально можно было предположить и программу-минимум, и программу-максимум. Минимум — восстановление диалога как такового, возвращение послов и самих посольств в относительно нормальный режим, обозначение общих тем потенциального сотрудничества и разногласий. По итогам пресс-конференции Владимира Путина стало понятно: она достигнута. Послы возвращаются, «завалы» в дипотношениях обе стороны нацелены разгребать, а список тем оказался даже более широким, чем предполагалось изначально. В частности, речь зашла и об Арктике, о торговле, о климате, об обмене заключенными.
Программа-максимум — возвращение к жизни переговорных форматов и поручения ведомствам работать по ним, конкретные договоренности и, в идеале, декларация по итогам встречи. Хотя общего итогового документа не было, при том, что изначально о нем речь заходила, но ощутимый результат есть.
Наиболее важное — начнутся консультации в области стратегической стабильности под эгидой внешнеполитических ведомств обеих стран. То же касается и возможности возвращения заключенных с обеих сторон — и здесь и МИД, и Госдеп поработают.
Особый вопрос — тема кибербезопасности. Уже по тому, сколько времени Владимир Путин уделил ей на итоговом выступлении перед прессой, стало понятным, во-первых, что она действительно была одной из ключевых в ходе переговоров, и, во-вторых, что российский лидер к этой дискуссии блестяще подготовлен, посчитав важным довести свою точку зрения не только в узком формате, но и американской, и мировой общественности.
Это означало, что для России было важно перевести обсуждение вопроса из режима «когда вы прекратите свои атаки?» в рабочий переговорный формат. И наш президент именно это подчеркнул: пора отбросить инсинуации и начать работу на экспертном уровне. Понятно, что это будет крайне непросто, поскольку кибертема с ее недоказуемостью и неурегулированностью дает немалый простор для односторонних шагов и бездоказательных обвинений. Но теперь, после слов российского президента, шар явно на другой стороне. Обвинять, отказываясь от сотрудничества, уже будет слишком некорректно.
Саммит двух держав со сложными отношениями — еще и хорошая возможность обозначить друг другу «красные линии», о чем говорилось и по итогам саммита. И здесь у США тоже традиционная проблема: они не признают за другими права обозначать пределы своего терпения. Если кто-то пытается всеми доступными средствами защищать свои интересы, то к нему не прислушиваются, а применяют санкции и, если он не подчиняется, стремятся трансформировать изнутри. Думаю, сегодня уже всем очевидно: «поддержка демократии» — это не про внутреннюю, а про внешнюю политику. Владимир Путин четко обозначил, как он относится к внешней поддержке тех или иных сил в нашей стране, которая официально объявлена в США врагом. Серьезный аргумент, который во многом дезавуировал пафос американских журналистов, считавших, что сама постановка вопроса об оппозиции поставит российского лидера в неловкое положение. Не вышло.
Как известно, проблема во взаимоотношениях с США практически всегда одна: они делают предметом торга не какие-то компромиссы за счет своих выгод, а отказ от собственных же репрессалий. То есть отмену санкций в обмен на реальные материальные уступки со стороны партнера: откажитесь от власти, территорий, проектов, и мы снимем блокаду или разморозим ваши же деньги на счетах «независимых» банков.
Думаю, в Женеве Байден мог убедиться — Путин приехал вести переговоры не об отмене санкций и не о параметрах «изменения своего поведения» под их давлением, а о реальном равноправном сотрудничестве. От тех же торговых ограничений теряют обе стороны, причем российская даже в меньшей степени.
Разумеется, озвученные президентом Байденом оценки итогов переговоров в чем-то отличались от российских, поскольку он говорил прежде всего с американцами, со своими союзниками и критиками в США и в Европе. Отсюда такой акцент на правочеловеческую тематику и ценности, причем в условиях полной лояльности журналистского пула — абсолютный контраст с пресс-конференцией Владимира Путина.
Но очень обнадеживает, что при этом Байден подчеркнул то взаимопонимание, которое было достигнуто в сфере стратегической стабильности, и оценил особую роль обеих держав в этой сфере в масштабах всей планеты. После таких слов было бы логично делать шаги в сфере разоружения.
В какой мере саммит оправдал изначально не самые высокие ожидания? Разумеется, покажет время, какие российско-американские механизмы реально заработают и к чему придут. А судить надо именно по «долгоиграющим» историям, которые возникнут (или нет) после встречи. Если удастся обменяться заключенными, начать переговоры в сфере контроля над вооружениями, наладить переговоры по кибербезопасности и Арктике, по торговле и климату — значит саммит будет иметь все основания претендовать на статус исторического. Решающей будет готовность американской стороны.
Наверное, символично, что переговоры лидеров России и США проходили на фоне другого важного международного события — только из мира спорта: матча чемпионата Европы по футболу между сборными России и Финляндии, о чем также зашла речь в Женеве. Думаю, это идеальный антураж для встречи политиков стран, у которых накопились взаимные претензии: выяснять отношения лучше как в спорте — взаимоуважительно и по четким и честным правилам. С той лишь разницей, что в Женеве в отличие от сборной победила не одна команда, а обе, как и дипломатия, и интересы всего мира в целом.
Источник: «Известия»
