Март 2019-го наступил вместе с первым юбилеем Русской весны. События, развернувшиеся на наших глазах ровно пять лет назад, не только привели к воссоединению России и Крыма, но и кардинально изменили глобальную расстановку сил. Об этом «Культуре» рассказал почетный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, декан факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ Сергей Караганов.
культура: Пять лет назад Крым вернулся в родную гавань. А за океаном недавно исполнилось два года правлению Дональда Трампа. Какое из этих событий повлияло на переход к многополярной модели мироустройства в большей степени?
Караганов: Оба они оказали определенное воздействие, но не были решающими. Процесс шел, и его глубокие корни — в потере Западом своего военного превосходства, которая произошла уже к 70–80-м годам, когда Соединенные Штаты и Запад в целом увидели, что не могут военной силой навязывать свои интересы и порядки, как они делали это на протяжении столетий. А ведь именно на военной силе, на этом фундаменте строилось доминирование Запада в экономике, политике, культуре с XVI–XVII веков.
Но в 1991-м случился неожиданный для многих развал Советского Союза. Многим показалось, что Запад снова на коне, но потом, в начале 2000-х годов Россия опомнилась и приступила к активной модернизации вооруженных сил. Таким образом, ситуация кардинально поменялась. Москва начала жестко противодействовать навязыванию либерального мирового порядка. Крым поставил точку на расширении зоны контроля Запада, точнее, двух западных империй — американской и европейской.
Личность Трампа была неожиданной, однако то, что он провозгласил, признавалось очевидным и до него. Америка слишком увлеклась, потратила триллионы на бессмысленные военные авантюры, и часть американского правящего класса уже при Обаме пыталась сократить внешние обязательства и заняться внутренним возрождением страны, в частности ее инфраструктуры, находящейся в тяжелом положении.
Трамп просто все это убыстрил и начал называть вещи своими именами. Он пошел в открытую против старой либеральной элиты, чем усилил и ужесточил раскол в Америке, который, впрочем, был и ранее.
культура: Недавно в своей программной статье в «Российской газете» Вы заявили, что «западноцентризм в политике и мышлении устарел, вреден, он признак умственной лени и отсталости». Вы призываете повернуться к Китаю, к Востоку. Но ведь Россия по-любому остается частью христианской цивилизации? Китайский язык слишком сложен, а сам по себе нынешний Китай как государство — очень закрыт и особенно никого к себе не приглашает. Мы слышим каждый чих Трампа в Вашингтоне, но что творится в ЦК КПК, можем только догадываться.
Караганов: Обращаясь на Восток, мы поворачиваемся не столько к другой цивилизации, сколько к новым рынкам и новым геополитическим возможностям, используя их для усиления нашей страны.
Мы отворачиваемся от европоцентризма, который ставил нас в положение вечного просителя или вечного ученика. Мы уже укрепили свою позицию в отношениях с Западом за счет поворота к Востоку, хотя он еще даже не завершен.
Что же касается китайского языка, то, вообще-то говоря, этот язык, эту культуру, как и культуру всего Востока, нужно изучать. Необходимо ударно развивать в России востоковедение, потому что именно туда, в Азию, перемещается мировой центр экономики и политики, а скоро — и культуры. Мы должны гораздо лучше знать Восток. Да, кстати, и Юг тоже. Мы становимся тем, кем должны быть и кем, наверное, были изначально — европокультурной страной, но в значительной степени азиатской политически и социально.
Так что мы возвращаемся к себе домой. Эта формула не моя, она принадлежит Леониду Ефимовичу Бляхеру, ученому из Хабаровска, с которым мы недавно написали большой доклад по восточной политике.
культура: Вы рассчитываете, что Пекин возьмет на себя роль первого среди равных, начнет активно строить институты сотрудничества, прежде всего ШОС. Вы надеетесь, что состоится партнерство Большой Евразии. Каковы шансы, что китайцы к таким советам прислушаются?
Караганов: Надеюсь, китайцы это поймут. Многие институты, которые они создают, например, Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, уже являются многосторонними. Но это вопрос открытый. Надеюсь, что мы уговорим — жизнь уговорит китайцев, что лучше идти на погружение в систему многосторонних институтов. Все равно китайцы станут лидерами Евразии, но тогда КНР не будет восприниматься как угроза.
Я всегда в разговорах с китайскими коллегами привожу пример канцлера Гельмута Коля. Когда в 1990 году Германия резко усилилась, то решила добровольно связать себе руки — ограничить свой суверенитет, погрузившись в систему Евросоюза, выстраивая горизонтальные, а не вертикальные отношения. В итоге ФРГ все равно осталась лидером Евросоюза, но теперь ее никто не опасается. Может быть, это еще более крупное достижение Коля, незаслуженно забытое, нежели воссоединение с ГДР. А ведь без малого тридцать лет назад объединенную Германию панически боялись, в том числе ее собственные союзники.
Что касается Китая, посмотрим. Вот почему мы предлагаем свою концепцию Большой Евразии, прочие форматы партнерства? Это выгодный и удобный для всех путь, в первую очередь, кстати говоря, для самих китайцев. Но смогут ли они пойти, захотят ли? Вопрос еще открытый. Ведь Китай, который теперь вызывает у одних страх, у кого-то — восхищение, пока сам новичок в мировой политике. Он долго жил в своем мире. Вы спрашиваете, как нам понять Китай, но китайцы озабочены тем же самым — им трудно понять образ мышления других народов.
культура: К слову, о Германии. Почему немцы неожиданно согласились на новую директиву ЕС, которая призвана оставить наш «Северный поток-2» полупустым? Ведь ранее Берлин успешно сопротивлялся нажиму Трампа.
Караганов: Потому что мощное давление началось уже отовсюду — со стороны не только американцев, но и многих европейцев, а не одних лишь явных противников «Северного потока». Дело в том, что новый «поток» раздражает также страны южной и восточной части Евросоюза, которым в 2014 году перекрыли «Южный поток», причем Берлин и Брюссель помогли зарубить тот проект. В отместку итальянцы, частично австрийцы и многие другие государства выступили теперь против «Северного потока-2».
Впрочем, ничего страшного от новой директивы ЕС ждать не стоит. Да, новый трубопровод не получится сразу заполнить по максимуму. Но зато, в случае каких-то наших новых неприятностей с Киевом можно будет оперативно в качестве компенсации поднять уровень поставок и через второй, и через первый «Северный поток», который, кстати, тоже попадает под упомянутую директиву ЕС. И тоже заполнен неполностью.
культура: Если вернуться к теме Китая. Поскольку Восток для нас нынче важнее, чем Запад, надо ли перенести наконец и политическую столицу поближе к Пекину?
Караганов: Я уже давно ратую за то, чтобы в России сделали третью столицу, а может быть, и четвертую. Живи Петр Первый сегодня, он бы, конечно, основал новую столицу на Тихом океане, а не на Балтике. Сейчас, повторюсь, именно там будет центр экономики, инноваций, торговли и вообще центр всего, что есть в мире.
Однако политическую столицу туда переносить не стоит. Мы сложились такими, какими сложились, но было бы целесообразно перевести за Урал, скажем, несколько министерств и офисов госкорпораций. Кстати, несколько лет назад правительство даже утвердило какое-то постановление о подобном переносе, но корпорации не хотят переезжать, им и здесь хорошо. А ведь перенос корпораций и нескольких министерств в города Дальнего Востока и Сибири привлек бы туда активных молодых людей, оживил бы там политическую, экономическую жизнь. Мы изучили опыт многих стран, переносивших свои столицы. Практически везде данный шаг давал огромную, — не сразу, но через какое-то время, — огромную выгоду с точки зрения экономического роста и смены элит, что очень важно.
Я не лоббирую, условно говоря, ни Красноярск, ни конкретный Владивосток. Все равно для столичных функций потребуется строить небольшой новый современный город.
культура: Вы обращали внимание на общую деградацию интеллектуального уровня человечества, вызванную информационно-цифровой революцией. Чем это грозит в плане межгосударственных отношений?
Караганов: В политике мы сегодня столкнулись с поколением «телевизионщиков», которые всю жизнь смотрели на экран. Они привыкли верить виртуальной картинке, очень эмоционально реагировать на новости. И вот с ними сейчас имеют дело политические элиты большинства стран. Кстати, в России, эта проблема тоже существует. Картинка — распространенное слово в российской элите. В любом серьезном разговоре сразу звучит вопрос: «А какой в таком случае будет картинка?»
При этом ситуация развивается. Я прекрасно вижу по своей работе, что постоянное пожирание информации с экрана смартфона лишает молодого человека способности к логическому долгосрочному мышлению.
Поэтому я у себя в университете буду ратовать за то, чтобы придумать специальные методы обучения, которые бы защищали ребят от этой цифровой среды. Молодые люди должны уметь использовать эту среду, развивать ее, но только те, кто одновременно умеет от нее защищаться, смогут править и побеждать в будущем мире.
Источник:
Газета Культура 
