Киевский режим явно затягивает процесс российско-украинских переговоров, то отказываясь от согласованного ранее текста соглашения, то выдвигая новые условия. На фоне этого в западных странах заговорили о наращивании военной помощи Украине, о поставках новых партий бронетанковой техники, средств ПВО, противокорабельных систем, что не может не затруднять урегулирование. О складывающейся ситуации вокруг украинского конфликта высказал свое мнение в интервью газете «Красная звезда» генеральный директор Российского совета по международным делам Андрей Кортунов.
— Андрей Вадимович, по оценке руководства Минобороны РФ, спецоперация на Украине развивается успешно, и задачи, поставленные перед нею, будут непременно выполнены. Тем не менее, в Киеве не намерены уступать, а российско-украинские переговоры идут ни шатко, ни валко. Почему?
По всей видимости, в руководстве Украины до сих пор считают, что время работает на них. Вооруженные силы Украины оказывают упорное сопротивление российской армии, западная военная помощь Киеву увеличивается, санкционное давление на Россию растет. Очевидно, в руководстве Украины надеются, что по мере продолжения военной спецоперации и неизбежного увеличения различных сопутствующих издержек для Москвы уровень ее поддержки внутри России будет неизбежно снижаться. Отсюда установка на то, чтобы пока не брать на себя каких-то четких обязательств, как можно дольше затянуть переговоры, и, опираясь на поддержку своих западных партнеров, выторговать себе как можно более выгодные условия мирного соглашения.
— Насколько США, стоящие во главе коллективного Запада, оказывают влияние на переговорный процесс между Россией и Украиной? Вообще, складывается ощущение, что Вашингтон стремится к «афганизации» Украины или к продолжению военных действий до обескровливания сторон.
Ясно, что администрация Байдена в данный момент не настраивает Киев на поиски компромисса с Москвой. Скорее, наоборот — Вашингтон постоянно предостерегает Украину от «чрезмерной гибкости» и «необоснованных уступок», в том числе по территориальным вопросам. Это и понятно — конфликт в Европе затрагивает Америку лишь косвенно, за него приходится расплачиваться преимущественно европейским союзникам США. Именно европейцы вынуждены принимать украинских беженцев, страдать от резкого роста цен н газ и нефть, уходить с важного для Европы российского рынка и так далее.
Издержки же для Соединенных Штатов гораздо меньше, а потому и стимулы как можно быстрее завершить конфликт у американцев в целом ниже, чем у европейцев. С другой стороны, конфликт так или иначе укрепляет позиции Вашингтона как лидера Запада, цементирует Североатлантический альянс, настраивает союзников на увеличение их военных расходов. Не хочу сказать, что никто в Америке не хочет мира, но спешить с прекращением нынешнего конфликта в Белом доме пока не слишком мотивированы. Попутно замечу, что и в Европе есть сторонники продолжения войны «до последнего украинца», но их все же меньше, чем на противоположном берегу Атлантики.
— Но ведь и для США складывается не все так благополучно. Последние опросы общественного мнения в США показывают, что Байден теряет сторонников, а вот его соперник Трамп, наоборот, увеличивает. Насколько это связано с событиями на Украине?
Думаю, что снижение популярности Джо Байдена связано больше с обострением внутренних проблем — в первую очередь, с рекордным в этом столетии ростом инфляции, с неясными пока результатами многих объявленных Байденом масштабных инфраструктурных проектов и с угрозой сползания страны в очередную экономическую рецессию. В Америке на данный момент большинство населения считает политику Байдена в украинском кризисе в целом успешной, по крайней мере, в сравнении с тем, как нынешняя администрация осуществила вывод войск США из Афганистана в конце лета – начале осени прошлого года. Не случайно, что сам Байден постоянно пытается переместить акценты в общественной дискуссии с внутренней повестки дня на внешнюю политику, например, возлагая на Россию ответственность за резкое повышение в США розничных цен на бензин.
Конечно, и критики внешнеполитической линии Белого дома в Америке никуда не делись. Тот же Дональд Трамп оценивает политику администрации Байдена на украинском направлении как полностью провальную и утверждает, что при его правлении такой конфликт вообще не мог бы возникнуть. Но таких критиков в США пока явное меньшинство.
— Совершенно очевидно, что конфликт на Украине вышел за рамки двусторонней конфронтации и является, скорее, противостоянием России и Запада, причем не только в политико-дипломатическом, но и в военном измерении. Но при всем при этом США находятся за 5–6 тыс. километров от Украины, а Европа рядом. Европейцы острее воспринимают происходящее, и вполне можно предполагать наличие расхождений во взглядах между Америкой и Западной Европой в вопросах противостояния с Россией. И вообще насколько сам Запад един в своем противостоянии с нашей страной?
Надо признать, что конфликт на Украине содействовал консолидации Запада и отодвинул на задний план все разговоры о «стратегической автономии» Европы от США. Он дал импульс для укрепления НАТО; особенно показателен резкий сдвиг в политике Германии, которая взяла на себя обязательство выделить дополнительные 100 млрд долларов на нужды обороны. По всей видимости, это «возрождение» Североатлантического альянса будет доктринально оформлено на предстоящем в июне мадридском саммите блока, где будет утверждена новая Стратегическая концепция НАТО.
Тем не менее устойчивость вновь обретенного «западного единства» остается под вопросом. Ясно, что на Западе существуют различные точки зрения по вопросу о том, как дальше строить отношения с Москвой, не говоря уже о других вопросах международных отношений, например, о Китае. Причем линии размежевания проходят не только между двумя берегами Атлантики, но и внутри Европы. Недавние выборы в Венгрии и в Сербии стали еще одной иллюстрацией неоднородности настроений в Европе. Насколько можно судить, с течением времени такая неоднородность будет становиться все более заметной.
— Пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков сказал, что наши отношения с западными странами станут конструктивными, но не скоро, а пока сегодня на Западе царит русофобия, подогреваемая разного рода фейками против России и ее Вооружённых Сил. И что надо нам делать, чтобы как-то справиться с такими настроениями?
Каких-то идеальных рецептов тут нет, но в целом нам надо задуматься о повышении качества информационной работы с различными целевыми аудиториями на Западе, о более широком использовании современных информационно-коммуникационных технологий, о развитии инструментов «мягкой силы». И, разумеется, чем скорее завершится военная спецоперация на Украине, тем больше у нас будет возможностей противостоять как политической, так и бытовой русофобии. Пока спецоперация продолжается, информационное поле будет по-прежнему заполнено разнообразным антироссийским контентом, и никто на Западе не будет детально разбираться в том, насколько этот контент соответствует реальному положению дел или нет.
— Но почему различные международные институты, например, тот же Международный Красный Крест, по определению поставившие своей задачей соблюдение прав человека, поддержание мира и безопасности, не дают объективной оценки возрождению нацизма на Украине, уничтожению мирного населения Донбасса, тому, что творят нацбаты сейчас?
Я постоянно общаюсь с представителями этих организаций, включая и упомянутый вами Международный Комитет Красного Креста. Проблема в том, что сегодня на Западе российскую сторону воспринимают в качестве безусловного виновника происходящего конфликта, а украинскую — в качестве невинной жертвы российской агрессии. Такое восприятие сложилось еще в 2014 году, а с начала военной спецоперации оно окончательно утвердилось в западном общественном сознании. Жертве можно простить все или почти все, а виновнику нельзя простить ничего. Поэтому любые эксцессы с украинской стороны на Западе будут игнорироваться, замалчиваться или оправдываться, а вот в российских действиях всегда будут искать признаки нарушений международного права. Изменить эти устойчивые «двойные стандарты» крайне сложно, хотя пытаться, безусловно, надо.
— Мир живет по принципу: у кого сложилось ядерное оружие — так сложилось. Но практически все ядерные государства категорически против появления новых его обладателей. Тем не менее все чаще отдельные страны заявляют о желании заполучить это оружие или во всяком случае разместить его на своей территории. А как гарантируется безъядерный статус государства?
Главный международно-правовой механизм противодействия расползанию ядерного орудия по планете — одобренный Генеральной Ассамблеей ООН в 1968 г. Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). Неядерные страны, присоединившиеся к Договору (а это почти все страны мира), берут на себя обязательство не разрабатывать, не производить, и не приобретать ядерное оружие в любых его видах. Считается, что в мире сегодня есть от сорока до пятидесяти стран, в принципе способных самостоятельно создать ядерное оружие. Поэтому каждое неядерное государство — участник ДНЯО обязуется подписать соглашение с Международным агентством по атомной энергии (МАГАТЭ), предусматривающее регулярное проведение инспекций на объектах гражданских ядерных программ. Инспекции МАГАТЭ и являются основным механизмом гарантий безъядерного статуса того или иного государства.
— Думается, что США даже в нынешних условиях не хотят превращения Украины в государство, обладающее ядерным оружием. Если вернуться к переговорному процессу, то российское руководство обозначило в нем ряд принципиально важных моментов помимо Крыма и Донбасса и безъядерной Украины. Возьмем и саму задачу военной спецоперации — обеспечение демилитаризации и нейтрального статуса Украины. В мировой дипломатической практике, что означает первое и второе и чем оно обеспечивается?
Начнем с нейтрального статуса. Если Украина отказывается от стремления вступить в НАТО, то она может выбирать одну из множества моделей внеблокового статуса — австрийскую, шведскую, финскую, швейцарскую, ирландскую и т. д. Каждая из этих моделей в чем-то уникальна. Но для Украины важны внешние гарантии безопасности. Желательно, чтобы эти гарантии были сопоставимы с теми, которые она могла бы получить, войдя в Североатлантический альянс. Такие гарантии непросто детально прописать, а еще труднее — четко юридически оформить. Возможно даже, что предоставление таких гарантий потребует процесса ратификации парламентами стран-гарантов, что будет сложным и, вероятно, небыстрым процессом.
Пока даже не совсем понятно, какие именно страны могли бы выступить в роли грантов безопасности Украины. Чаще всего в этом качестве упоминаются постоянные члены Совбеза ООН (Россия, США, Великобритания, Франция и Китай), но иногда к этому списку добавляют Турцию, Польшу, Индию и даже Бразилию. Легко заключить, что чем больше будет стран-гарантов, тем сложнее им будет согласовать какое-то общее для всех понимание гарантий. Но если задача создания эффективных внешних гарантий безопасности Украины будет успешно решена, то это станет первым важным шагом в строительстве новой многосторонней системы безопасности на европейском континенте.
Что же касается демилитаризации, то в целом понятно, что под этим термином понимаются какие-то ограничения на размеры и состав вооруженных сил Украины. Но какой конкретно могла бы быть предельная численность украинской армии? Какие именно оборонительные и наступательные системы оружия могут или не могут находиться в распоряжении ВСУ? Должна ли Россия взять на себя встречные обязательства, касающиеся своих вооруженных сил на российско-украинской границе? Как проводить верификацию выполнения Украиной (а может, и Россией) достигнутых договоренностей о демилитаризации?
Как нетрудно догадаться, в Москве и в Киеве на этот счет существуют очень различные точки зрения. Тем не менее хочется надеяться, что в процессе переговоров в конце концов будет найден общий знаменатель, который устроит обе стороны.
Сокращенная версия интервью опубликована на сайте газеты «Красная звезда».
