Продолжение военно-дипломатического столкновения России и стран Запада во главе с США ставит перед нами вопросы, ответы на которые ещё совсем недавно казались очевидными. К их числу относится проблема такого феномена, как постоянные союзы и союзнические отношения. Ни для кого не секрет, что поведение формальных союзников Москвы по ОДКБ и Евразийскому экономическому союзу в современных условиях вызывает у России вопросы, а у её противников пробуждает надежды по поводу того, что наличие этих объединений становится уже не преимуществом, а проблемой российской внешней и оборонной политики. Мы видим примеры, когда отдельные страны из числа участников ОДКБ или ЕАЭС ведут себя более чем сдержанно, если не сказать лояльно, по части выполнения требований США в вопросах, связанных с экономической войной против России. Также нельзя игнорировать, что некоторые союзники Москвы своим непоследовательным поведением создают для неё вызовы в тот момент, когда все усилия России сконцентрированы на западном направлении. Это заставляет задуматься, насколько важны и нужны России союзники в условиях, когда она не может, подобно США, осуществлять авторитарного управления их внешней и оборонной политикой?
Феномен постоянных союзнических отношений является сравнительно недавним изобретением в международной политике – он появился после Второй мировой войны и совершенно неизвестно, переживёт ли следующий раунд глобальных потрясений схожего по последствиям масштаба. Даже в том случае, если в ближайшие годы мы все не разлетимся на молекулы в результате всеобщей ядерной катастрофы, впечатляющий драматизм происходящего заставляет с большой неуверенностью относиться к перспективам всех без исключения явлений, формировавших ткань международной жизни в последние десятилетия. Сейчас эталонным примером постоянного союза суверенных государств является европейская интеграция. Другой похожий пример – блок НАТО, участие в котором скреплено безусловным авторитетом державы, намного превосходящей по силам своих союзников и не стремящейся это игнорировать.
Даже в том случае, если в ближайшие годы мы все не разлетимся на молекулы в результате всеобщей ядерной катастрофы, впечатляющий драматизм происходящего заставляет с большой неуверенностью относиться к перспективам всех без исключения явлений, формировавших ткань международной жизни в последние десятилетия. О судьбе постоянных союзов и союзнических отношений пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Валдайского клуба.
Продолжение военно-дипломатического столкновения России и стран Запада во главе с США ставит перед нами вопросы, ответы на которые ещё совсем недавно казались очевидными. К их числу относится проблема такого феномена, как постоянные союзы и союзнические отношения. Ни для кого не секрет, что поведение формальных союзников Москвы по ОДКБ и Евразийскому экономическому союзу в современных условиях вызывает у России вопросы, а у её противников пробуждает надежды по поводу того, что наличие этих объединений становится уже не преимуществом, а проблемой российской внешней и оборонной политики. Мы видим примеры, когда отдельные страны из числа участников ОДКБ или ЕАЭС ведут себя более чем сдержанно, если не сказать лояльно, по части выполнения требований США в вопросах, связанных с экономической войной против России. Также нельзя игнорировать, что некоторые союзники Москвы своим непоследовательным поведением создают для неё вызовы в тот момент, когда все усилия России сконцентрированы на западном направлении. Это заставляет задуматься, насколько важны и нужны России союзники в условиях, когда она не может, подобно США, осуществлять авторитарного управления их внешней и оборонной политикой?
Феномен постоянных союзнических отношений является сравнительно недавним изобретением в международной политике – он появился после Второй мировой войны и совершенно неизвестно, переживёт ли следующий раунд глобальных потрясений схожего по последствиям масштаба. Даже в том случае, если в ближайшие годы мы все не разлетимся на молекулы в результате всеобщей ядерной катастрофы, впечатляющий драматизм происходящего заставляет с большой неуверенностью относиться к перспективам всех без исключения явлений, формировавших ткань международной жизни в последние десятилетия. Сейчас эталонным примером постоянного союза суверенных государств является европейская интеграция. Другой похожий пример – блок НАТО, участие в котором скреплено безусловным авторитетом державы, намного превосходящей по силам своих союзников и не стремящейся это игнорировать.
И не случайно, что именно с развитием этих двух объединений связано возникновение конфликта вокруг Украины – первой серьёзной войны новой эпохи в международной политике. Сильный союз государств неизбежно создаёт конфликты вокруг себя – это становится следствием того, что он защищает интересы своих участников.
С теоретической точки зрения в основе феномена союзов лежит простейшая формула: стабильность – это результат смягчения неизбежной несправедливости в отношениях между разными по силе государствами посредством осознанного учёта ими интересов союзников – как своих собственных, или хотя бы максимально близко к этому. На этом, заметим, зиждется и идея коллективной безопасности, впервые сформулированная ещё в эпоху Венского конгресса Клеменсом Меттернихом. Представителем, кстати говоря, слабейшей державы среди победителей Наполеона, да ещё и расположенной в центре Европы, а поэтому наиболее заинтересованной в устойчивом порядке. Другими словами, даже сравнительно постоянные союзы – это продукт слабости, а не силы, не самый лучший способ выживания для государства, если оно не способно защитить свои интересы самостоятельно.
Неудивительно, что вплоть до середины XX века идея постоянных союзов как-то не приживалась – мир, в котором властвовали великие европейские империи, не требовал от них постоянных отношений – только ситуативных или обусловленных конкретным интересом. Всем известно, насколько хаотично происходило формирование коалиций, вступивших между собой в бой в 1914 году. Их окончательная композиция была связана не столько с общими взглядами или даже стратегическими интересами стран-участниц, а с ситуативным расчётом на соотношение сил и ресурсов, необходимое каждой стороне для победы. А поскольку соотношение оказалось очень качественным, то и война вместо стремительных кампаний XIX века или элегантных манёвров XVIII века превратилась в нескончаемое взаимное уничтожение.
Однако именно предшествовавшие «закату Европы» как наиболее сильной части планеты полтора столетия сформировали смысл даже кратковременных союзнических отношений – все европейские войны периода «баланса сил» были войнами коалиций.
Постоянно формирующиеся военные союзы держав были вызваны неспособностью каждой из них защитить свои интересы с опорой только на собственные силы. Эта практика была ещё бесконечно далека от союзов, какими мы их знаем сейчас, но уже отражала их главный смысл – сложение силовых возможностей участников ради достижения конкретной цели. Как правило, это была победа над государством, которое в силу внутренних причин приобретало масштабы или нахальство для того, чтобы претендовать на слишком большую долю пирога в распределении сил на европейской политической арене. Несколько раз союзы формировались против Франции, пару раз против Пруссии, один раз против России и никогда против Великобритании – островное положение этого государства не позволяло ему рассчитывать на то, чтобы лишить континентальные страны значительных территорий метрополии.
Однако даже тогда союзы не могли быть постоянными, поскольку для их участников никогда не стоял вопрос о, собственно говоря, неспособности выжить без опоры на союзников. В принципе, это же мы видим и сейчас, когда речь идёт о крупнейших ядерных державах – США, России или Китае. Им тоже не нужны союзники для выживания, а главный их интерес – это возможность использовать территории союзников в качестве базы для развёртывания собственных сил в случае конфликта с равным по силам противником. Другое дело, что непосредственные организационные формы отношений самых могущественных стран с остальными могут быть разными. Но это уже зависит не от наличия у них необходимости в союзниках как таковых, а от масштабов собственных ресурсов, необходимых для полного контроля над сателлитами. У США эти ресурсы пока колоссальны, у России или Китая являются гораздо менее значительными, что и ведёт к особенностям поведения тех, с кем эти две державы вступают в постоянные союзы.
Таким образом, мы видим, что за прошедшие сто лет феномен постоянных союзов приобрёл законченную форму, и она выглядит весьма архаично. В тех же случаях, когда ведущая держава не готова исполнять роль диктатора в силу субъективных или объективных причин, союз становится уже не инструментом обеспечения коллективных интересов его участников, а фактором дипломатического взаимодействия между ними. Так и сейчас условный союзник России на Южном Кавказе может использовать наличие ОДКБ в качестве способа давления на российскую дипломатию, снимая при этом с себя всю ответственность. В другом же случае мы наблюдаем прямое военное столкновение между формальными союзниками России, каждый из которых требует от Москвы поддержки.
Как результат, сама по себе идея союза в привычном нам понимании теряет всякий смысл. В первую очередь – для его ведущего участника. Единственное, что остаётся, – это сохранять такой союз, поскольку и условная главная держава может использовать его в своих частных и тактических интересах. Тем более что полностью ликвидировать объединение также никто не готов – малые страны-участницы очевидно не располагают ни альтернативными вариантами, ни военными, политическими или демографическими ресурсами для полностью самостоятельного выживания.
Это помогает нам решить проблему формального сохранения таких объединений даже при утере ими значительной части необходимых функций и содержания. Однако надо понимать, что в будущем России, как и её соседям, всё равно придётся либо расстаться с идеей институционального оформления своих отношений, либо – при возникновении для этого условий – обратиться к достаточно авторитарным методам управления.
Источник: Международный дискуссионный клуб «Валдай»
