Вызов, поскольку требует одновременного внимания к столь разным регионам и позволяет противникам России создавать для неё напряжение на самых разных географических направлениях. Возможность, поскольку позволяет взаимодействовать сразу с десятками внешних партнёров и увязывать разные направления в рамках дипломатической деятельности, имеющей общеевразийский и глобальный характер.
Военно-политический конфликт со странами Запада, основным полем боя которого является Украина, занимает сейчас центральное место среди геополитических приоритетов России, поскольку он непосредственно связан с её национальной безопасностью в самом традиционном значении этого понятия. Иными словами, если на других направлениях угрозы имеют опосредованный или гипотетический характер, то на Западе они вполне реальны и измеряются наличием военного блока, имеющего антироссийскую направленность, и его приготовлением к конфликту. Сотрудничество в Азиатском регионе и партнёрские отношения с Китаем связаны не только с тем, что Москва и Пекин сравнительно одинаково видят справедливое глобальное устройство, но и с отсутствием в Азии серьёзных вызовов безопасности российской территории и населению. В Азии отсутствует объединение держав, для которых борьба с Россией определяла бы основное содержание внешней политики, а США хоть и активно присутствуют в регионе, но не располагают там сопоставимыми с НАТО организационными и пространственными ресурсами.
Уникальность геополитического положения России состоит в том, что это единственная мировая держава, естественным образом обращённая на четыре важнейших стратегических региона Евразии: Западную Европу, Ближний Восток, Средний Восток и Северо-Восточную Азию. Такой простор выбора приоритетного направления концентрации внешнеполитических усилий и интересов представляет собой и вызов, и возможность для российской политики, пишет Тимофей Бордачёв, программный директор Валдайского клуба.
Вызов, поскольку требует одновременного внимания к столь разным регионам и позволяет противникам России создавать для неё напряжение на самых разных географических направлениях. Возможность, поскольку позволяет взаимодействовать сразу с десятками внешних партнёров и увязывать разные направления в рамках дипломатической деятельности, имеющей общеевразийский и глобальный характер.
Военно-политический конфликт со странами Запада, основным полем боя которого является Украина, занимает сейчас центральное место среди геополитических приоритетов России, поскольку он непосредственно связан с её национальной безопасностью в самом традиционном значении этого понятия. Иными словами, если на других направлениях угрозы имеют опосредованный или гипотетический характер, то на Западе они вполне реальны и измеряются наличием военного блока, имеющего антироссийскую направленность, и его приготовлением к конфликту. Сотрудничество в Азиатском регионе и партнёрские отношения с Китаем связаны не только с тем, что Москва и Пекин сравнительно одинаково видят справедливое глобальное устройство, но и с отсутствием в Азии серьёзных вызовов безопасности российской территории и населению. В Азии отсутствует объединение держав, для которых борьба с Россией определяла бы основное содержание внешней политики, а США хоть и активно присутствуют в регионе, но не располагают там сопоставимыми с НАТО организационными и пространственными ресурсами.
В этих условиях наиболее доступным для внешнеполитических манёвров и проявления различных форм гибкости является южное направление российской внешней политики, включающее в себя отношения с государствами Ближнего и Среднего Востока, часть из которых также относится к «южному поясу» пространства бывшего СССР – Закавказью и Центральной Азии. Сейчас все эти соседи России – ближние и дальние – находятся, в отличие от стран Европы или Азии, в состоянии, которое характеризуется динамичными изменениями их внешнеполитического положения и внутреннего развития. Отчасти это сказывается на российских позициях в данных регионах – становится их ограничителем или, наоборот, открывает новые возможности, которыми Россия пользуется. При этом важным для неё остаётся определение основных контуров и философии собственной политики, которая не может быть простым реагированием на возможности и стремлением найти ответ угрозам.
Единственный противник, которого должны опасаться сверхдержавы, – это они сами. Поэтому в основе политики России в отношении стран-соседей должно лежать понимание того, что она находится в уникальном положении страны, для которой тактические поражения и успехи на внешнеполитическом фронте не являются факторами, имеющими значение для продолжения российской государственности. И было бы ошибочным как преувеличенно радоваться нашим достижениям на этом направлении, которых в последнее время откровенно мало, так и драматизировать сложности, с которыми мы сталкиваемся достаточно регулярно. С учётом того, что российская государственность имеет непреходящий характер, способность и необходимость контроля над поведением соседей могут меняться в зависимости от наличия ресурсов и чёткого понимания, зачем это нужно самой России. Тем более что мы в принципе не должны стремиться к формулировке внятной стратегии в отношении стран-соседей – это противоречит российской внешнеполитической культуре.
Есть вместе с тем вопрос концептуального характера. В практическом плане это означает, что на уровне экспертной и политической дискуссии стоило бы, возможно, критически посмотреть на доминирующую пока стратегию «сохранения влияния». Возможно, лучше задуматься о применении более гибких подходов, сочетающих в себе отказ от оборонительного мышления и одновременно готовность к более решительным действиям в тех случаях, когда это действительно необходимо. Нет нужды в одностороннем порядке сворачивать политическое взаимодействие с соседями или присутствие там российских сил. Но нет её и в том, чтобы видеть в изменениях их поведения драму национальной внешней политики. Тем более что практика показывает – даже самое серьёзное влияние не является гарантией того, что соседи или союзники не окажутся источниками тактических вызовов в сфере безопасности. Массовое участие уроженцев Саудовской Аравии в террористическом нападении на США 11 сентября 2001 года представляет собой яркое подтверждение того, что союзнические отношения и, вроде бы, контроль над желаниями элит не могут полностью застраховать от неприятностей. Точно так же и России было бы несколько самонадеянно думать, что лояльность правящих режимов является полной гарантией того, что угрозы с этих территорий не последуют.
Сейчас стратегия России на южной части пространства бывшего СССР находится в процессе эволюции, содержание которой всё больше определяется внутренним запросом на достижение основных целей безопасности и развития. В этих условиях могут быть подвержены ревизии, пусть и чисто на концептуальном уровне, основные шаблоны и представления, определяющие нашу политику в данных регионах на протяжении долгого времени. В основе переосмысления может лежать оценка исторического опыта, состоящего в том, что Россия появилась в Закавказье и Центральной Азии уже в ходе имперского этапа своей внешней политики, когда были решены основные задачи, непосредственно связанные с безопасностью основной территории России.
Другими словами, Закавказье и Центральная Азия изначально были приобретениями, полученными в ходе конкуренции России с европейскими колониальными империями – в первую очередь с Британской, – то есть являются продуктом внешней политики, а не решения важнейших задач внутреннего развития и безопасности. В этой связи мы всегда будем сталкиваться с определёнными сложностями в понимании того, насколько Закавказье и Центральная Азия действительно нужны России в сопоставимом с Белоруссией или Украиной масштабах. И даже если мы признаем вероятность некоторых угроз оттуда или возможность приобретения там выгод, указанное фундаментальное противоречие всё равно будет оказывать влияние на то, насколько энергичной окажется российская политика. Нравится нам это или нет, но она всегда будет сталкиваться с отсутствием фундаментального понимания того, зачем нужно активное присутствие в обоих регионах.
При этом противники России исходят из того, что она будет проводить в Закавказье и Центральной Азии оборонительную стратегию, направленную на удержание обоих регионов в сфере своего влияния. Даже в том случае, если фактически это влияние будет становиться всё более призрачным, что может оказаться неизбежным в условиях той эволюции, которую проходят государства обоих регионов. Таким своим поведением Россия рискует провоцировать своих стратегических оппонентов на Западе ещё более активно стремиться к распылению её сил и создавать в Закавказье и Центральной Азии новые точки напряжения. А с учётом того, что все региональные правительства сейчас или в будущем могут сталкиваться с определёнными проблемами социально-экономического характера, вина за ухудшение там положения будет возлагаться на Россию. То же самое касается вероятных межгосударственных конфликтов или иных видов военно-политической напряжённости.
Ярким примером оказалась в последние годы ситуация вокруг Армении, где объективная эволюция государственности привела к потере внешнеполитических позиций и утрате способности быть надёжным союзником России в регионе. В результате вместо того, чтобы обеспечивать российские интересы в то время, когда сама Россия ведёт борьбу на Западе, Армения стала новым источником внешнеполитических озабоченностей и открыла для США и Западной Европы возможность негативно воздействовать на российские интересы.
С учётом того, как развивается внутреннее положение в ряде стран Центральной Азии, мы не можем исключать того, что в будущем эти «союзники» России также последуют армянским путём. Нужно ли это самой России и какую стратегию она может предложить в качестве парадоксального ответа, нам предстоит узнать в ближайшие годы.
Источник: Международный дискуссионный клуб «Валдай»
