Российская наука – за одного битого двух небитых дают

Интервью

Сегодня вопросы, связанные с инновационной сферой регулярно поднимаются как первыми лицами государства, так и СМИ. Вопросы, которые остаются неизменными вот уже на протяжении не одного десятилетия; неудобные вопросы, которые до недавнего времени не было принято задавать, потому что на них не найдены ответы. О том, каким может быть выход из порочного круга проблем и о приоритетах дальнейшего развития российской науки мы спросили Михаила Бутусова, эксперта в области коммерциализации научных исследований и реструктурировании наукоемких производств и НИИ.

Интервью

Сегодня вопросы, связанные с инновационной сферой регулярно поднимаются как первыми лицами государства, так и СМИ. Вопросы, которые остаются неизменными вот уже на протяжении не одного десятилетия; неудобные вопросы, которые до недавнего времени не было принято задавать, потому что на них не найдены ответы. О том, каким может быть выход из порочного круга проблем и о приоритетах дальнейшего развития российской науки мы спросили Михаила Михайловича Бутусова, доктора физико-математических наук, директора по исследованиям и технологиям компании Активил, эксперта в области коммерциализации научных исследований и реструктурировании наукоемких производств и НИИ.

В последние 10-12 лет Россия получила серьезные финансовые дивиденды от продажи сырья за рубеж. Но объем полученных средств, похоже, не трансформировался в реальную модернизацию страны и превращение нашего хозяйства в экономику знаний. Так ли это и почему это произошло?

К сожалению, это так. Теми, кто получает сверхдоходы от продажи сырьевых запасов за рубеж, магическая цепочка Маркса «товар–деньги–товар» понимается с акцентом на второй компонент: деньги. В такой ситуации наиболее быстрый прирост денежной массы обеспечивается, когда отсутствуют или минимизированы расходы на такое рисковое и медленно окупающееся дело, как инновационная модернизация. Если и идут подобные инвестиции, они в основном направлены на модернизацию средств добычи и доставки ископаемых углеводородов и обеспечение безопасности фунционирования всей этой цепочки.

Несмотря на существующие проблемы и упущенные возможности, остаются ли у нас шансы на инновационный прорыв. Если да, то на каких отраслях нужно сосредоточиться?

Насчет шансов: надежда умирает последней, но жить, уповая на то, что все как-то образуется, для меня было бы личным позором. Как, впрочем, и просто призывать к инновациям, не имея для этого ни средств, ни знаний. Одним из главных правил для ответственных за модернизацию страны должны быть слова Сенеки: «Для корабля, капитан которого не знает порта назначения, не может быть попутного ветра». Вот и носит наш корабль от Сколково до «Роснано»... А там ли находится наш порт?

Знают ли это те, кто определяет вектор инновационного развития страны? Смотрите: профессор Малинецкий, Институт прикладной математики которого разрабатывал приоритеты стратегических технологий для СССР, упоминает следующие принятые тогда руководством страны цели: ядерное оружие, космические технологии, надежные шифры.

А вот как экс-президент Медведев сформулировал приоритеты на XXI век: развитие ядерной энергетики, развитие космических технологий, развитие стратегических информационных технологий, повышение энергоэффективности, развитие медицинской техники и фармацевтики. То есть, прошло тридцать лет, а приоритеты изменились мало. Прибавилась энергоэффективность, что может быть вызвано потребностями нефтегазового сектора. Появились медицинская техника и фармацевтика. Видимо, скандальные закупки томографов повлияли, да и проблема доступных лекарств зашкаливает. Определенно, медико-промышленный сектор важен, особенно если учесть, что в США он по своим доходам догоняет военно-промышленный.

Михаил Бутусов , д.физ-мат.н., директор
по исследованиям и технологиям компании
«Активил»

И все же скажите, имеет ли смысл нашей стране концентрировать все силы на создании суперкомпьютера или супернаночастицы, если большинству населения приходится дышать грязным воздухом, пить воду только из пластиковых бутылок и питаться вредной пищей? Зависит ли качество нашей жизни только от успехов андронного коллайдера? Нет ли чего попроще?

В определении стратегического курса для инноваций я бы, повторяя мнение профессора Малинецкого, назвал не столь амбициозные, но уникальные для нашей страны возможности прорыва на мировые рынки, как:

• Создание отраслей переработки (рециклинга) гигантских, нигде в мире не существующих в таких объемах залежей промышленных отходов. На фоне постоянного истощения минеральных природных запасов в мире мы получили бы мировое лидерство, став производителями больших объемов ценной продукции из возобновляемого сырья;
• Рекультивацию огромных массивов земель, выведенных из оборота, и возвращение тем самым России роли мирового производителя постоянно дорожающих пищевых продуктов;
• Использование географического положения страны для создания трансконтинетальных коридоров.

Но хотя о необходимости сконцентрировать усилия страны на этих, пусть и не столь красиво звучащих, стратегических задачах говорят и достаточно авторитетные политики, призывы не оказывают влияния. Нужна политическая воля и понимание. Руководить инновационным процессом, будучи хоть и очень успешным бизнесменом или экономистом, сложно, если не понимаешь, где он, порт твоего назначения?

Очевидно, что государство – значимый игрок на поле инноваций. Но оно не может справиться со всеми проблемами в одиночку. Как использовать бизнес для инновационного развития России?

Как видите, касательно инновационного развития у государства свое понимание, а у бизнеса – свое. Бизнес нигде в мире не является благотворительным фондом, его цель проста: стратегическое развитие в направлении максимизации прибыли. И нужно знать внутреннюю кухню тех компаний, которые как бы щедро раздают гранты на научные разработки. Не все так просто!

Я бы предложил представить такую картинку. Бурная и быстрая река. На одном берегу реки – масса малых наукоемких компаний. Именно компании, погруженные в конкурентную среду, а не инкубационные птенцы Сколково, являются носителями потенциальных инновационных технологий. На другом берегу спокойно расположились крупные компании, которым предстоит выграть роль стратегических партнеров в промышленном внедрении этих технологий. Они ждут и внимательно наблюдают, как бросаются в бурный речной поток утлые лодочки новаторов. Как тонет большинство из них. Тем же, кому удалось добраться до противоположного берега, может посчастливиться – их бизнес станет частью бизнеса большой компании (формы этого могут разниться), и новаторы увидят то, о чем мечтали и ради чего рисковали – внедрение! А в чем роль государства? В том, чтобы регулировать скорость течения и количество порогов на реке.

Как эта картинка выглядит в России? Удручающе мало наукоемких компаний, удовлетворяющих самым базовым критериям. Слишком бурная река, которая кишит алчными на наживу чиновниками и бюрократами. Немного и ожидающих на другом берегу крупных компаний, заинтересованных в инновациях. Они ведь учатся у жизни и видят, каково приходится их землякам-новаторам на другом берегу и в речном потоке. Не проще ли в таких условиях обратиться за границу и купить там нечто новенькое и с гарантией? Пусть и дороже и не всегда самое совершенное, зато надежно.

Так что я не стал бы переоценивать роль крупного российского бизнеса на нынешнем этапе – надо сначала, чтобы ему было кого ждать на своем берегу. И тут мы опять возвращаемся к роли государства как регулятора, а не как наседки десятка компаний – резидентов Сколково.

Существует ряд долгосрочных факторов развития инноваций, на которые сложно повлиять. Начиная от критической массы критически мыслящих людей, подготовленных специалистов, и заканчивая необходимой инфраструктурой, традициями и культурой. Что у России осталось, а что придется восстанавливать? Сколько это может занять времени?

А на этот вопрос позвольте мне не ответить. Не знаю. Знаю только, что с каждым потерянным годом срок ожидания увеличивается втрое.

И второе – в России нет такого места, где Вам смогут обоснованно ответить. Может быть, в институте у Малинецкого? Впрочем, не уверен.

Есть ли шансы на возвращение российских ученых в Россию? Что для этого нужно сделать?

Приведу пример. Я знаю трех руководителей ведущих компаний США в области невоенного (в основном, медицинского) применения лазеров. Все трое достигли того, что можно считать мечтой всякого ученого-новатора. Никто из них не намерен возвращаться в Россию. Не спрашивайте меня почему. Лучше давайте подумаем, почему все трое покинули страну в девяностые годы? Таких причин всего несколько:

• Резкое падение престижа прикладной науки в угоду «священным коровам» тех лет: торговле, хождению во власть, обслуживанию интересов новых элит;
• Катастрофическое снижение финансирования науки и уровня зарплаты ученых на фоне резкого вздорожания жизни;
• Усиление криминогенной обстановки в городах и рост прочих факторов угрозы для качества жизни;
• Отсутствие интереса со стороны крупного бизнеса к предотвращению утечки мозгов (причем как за рубеж, так и просто за счет деградации или смены профессии).

Что изменилось за истекшие после их отъезда двадцать лет? Опросы показывают, что только 40% граждан считают научный труд сколь-нибудь престижным. Финансирование научных разработок, не считая военного применения, вряд ли потянет на 1% от ВВП. Средняя продолжительность жизни россиян сокращается, и не только по вине алкоголя и наркотиков, а также из-за психологических и экологических причин. Ну, а утечка мозгов уменьшилась просто потому, что уменьшилось количество мозгов, потенциально применимых в других странах. Причина – разорван был цикл воспроизведения конкурентных научных кадров.

Если вы знаете, когда эти причины будут наконец устранены, вы сможете сами ответить на вопрос.

Сегодня модно обсуждать тему капитализации знаний. Могли бы Вы рассказать о своем опыте?

Я прожил в этой теме последние тридцать лет своей жизни, начиная с должности профессора – заведующего кафедрой одного из питерских университетов. Проведя больше года в Финляндии в качестве приглашенного профессора, читая там лекции и руководя дипломами, я заклинился на совершенно ненаучном вопросе: «почему наши финские коллеги, знания которых во многом уступают знаниям моих сотрудников, живут настолько лучше – обеспеченнее, спокойнее, общаются с коллегами из-за рубежа?» И, вернувшись на родную кафедру, поставил целью исправить положение – как относительно обеспечения кафедры оборудованием, так касательно зарплат и зарубежных командировок. Должен сказать, что мне это удалось, хотя иногда приходилось принимать весьма рискованные по тем временам шаги. Но обошлось, и слава Богу.

Не видя себя в будущем в качестве администратора (например, проректора вуза) и не питая особых восторгов по поводу титулов вроде «член-корреспондент АН СССР», я сумел сделать нечто, по тем временам (да, возможно, и теперь) немыслимое без высокопоставленных родственников наверху. А именно – получил назначение в отдел коммерциализации научных разработок Организации Объединенных Наций по промышленному развитию (ЮНИДО). Вот там я и прошел жестокую школу формулировки бизнес-планов, защиты бюджетов, финансирования и управления инновационными проектами.

А также сформулировал для собственного будущего некоторые императивы таких проектов, которые и решил реализовать уже сам как частный предприниматель и ученый, что и заняло последние 17 лет. За эти годы мне удалось (хотел сказать «посчастливилось», но это неверно) реализовать два таких цикла «от научной идеи до работающего предприятия». Так что, не преувеличивая, могу сказать, что мне кое-что известно.

И что особенно важно – у нас публикуется масса биографий выдающихся ученых-бизнесменов, в которых излагаются соответствующие success stories. Но ведь каждому понятно, что для описания любой функции нужно знать не только положение и высоту ее максимумов, но в той же мере и минимумов. То есть, историй провалов, неудач. Так вот, я – один из тех битых, за которых, как известно... Но на этом пора остановиться.

Как стимулировать «низовую» инновационную активность в России?

Для начала надо идти к истокам энтузиазма и инновационного «драйва»: к студентам и аспирантам хороших технических вузов. И рассказывать им то, что удалось узнать мне. Да где только найти таких преподавателей, которые все это учили не по учебникам, а на своей шкуре?

Беседовал Иван Тимофеев, программный директор РСМД.