Сегодня американская политика в секторе Газа — это скорее тактика, чем стратегия

В последние недели Ближний Восток вновь оказался в фокусе глобальной повестки. На фоне продолжающейся войны в секторе Газа и сохраняющейся нестабильности в Сирии, Йемене и ряде других стран, в центр внимания вернулась иранская ядерная проблема. Попытка президента США Дональда Трампа склонить Тегеран к новому соглашению путем прямого обращения к высшему руководству Ирана отражает усилия Вашингтона сохранить контроль над динамикой ближневосточных процессов.

Каковы реальные приоритеты США в регионе? Каким образом будет меняться ближневосточная политика Вашингтона? Какими инструментами располагают США для управления региональными конфликтами и насколько они эффективны? Эти и другие темы стали предметом обсуждения в рамках интервью с Андреем Евсеенко, заместителем директора по научной работе Института США и Канады им. Г.А. Арбатова. Беседовал программный менеджер РСМД Иван Бочаров.

В последние недели Ближний Восток вновь оказался в фокусе глобальной повестки. На фоне продолжающейся войны в секторе Газа и сохраняющейся нестабильности в Сирии, Йемене и ряде других стран, в центр внимания вернулась иранская ядерная проблема. Попытка президента США Дональда Трампа склонить Тегеран к новому соглашению путем прямого обращения к высшему руководству Ирана отражает усилия Вашингтона сохранить контроль над динамикой ближневосточных процессов.

Каковы реальные приоритеты США в регионе? Каким образом будет меняться ближневосточная политика Вашингтона? Какими инструментами располагают США для управления региональными конфликтами и насколько они эффективны? Эти и другие темы стали предметом обсуждения в рамках интервью с Андреем Евсеенко, заместителем директора по научной работе Института США и Канады им. Г.А. Арбатова. Беседовал программный менеджер РСМД Иван Бочаров.

Андрей Сергеевич, какие подходы к урегулированию конфликтов на Ближнем Востоке вы могли бы выделить в американской внешней политике?

Внерегиональные акторы на Ближнем Востоке. Доклад РСМД

Если обратиться к практике последних тридцати лет, можно выделить три ключевых подхода США к урегулированию ближневосточных конфликтов. Первый — силовой. Именно к нему прибегает администрация Дональда Трампа: с помощью военной силы США стремятся навязать выгодные для себя условия урегулирования. Примером могут служить действия против йеменского движения «Ансаралла», а в ретроспективе — операция «Буря в пустыне» во время ирако-кувейтского конфликта. Второй подход — навязывание формулы урегулирования, сформированной в Вашингтоне. Таким примером может служить «Сделка века», предложенная президентом США Дональдом Трампом, или Мадридская мирная конференция и процесс Осло, которые поддерживались администрацией Билла Клинтона.

Третий подход предполагает создание условий для переговоров между самими участниками конфликта. Его пыталась реализовать администрация Барака Обамы — с отказом от прямолинейной произраильской позиции и попытками учитывать интересы палестинской стороны, а также в других контекстах, например, в диалоге между талибами и правительством режима Ашрафа Гани в Афганистане при посредничестве Китая и Пакистана.

Однако все эти подходы не дали устойчивого результата. Мир стал сложнее, число вовлеченных акторов — как государственных, так и негосударственных — значительно увеличилось. Общая формула урегулирования, приемлемая для всех, в современных условиях оказывается практически недостижимой.

Сегодня ближневосточная проблематика — это то направление, в которое Вашингтон вовлечен вынужденно. Большинство администраций не готовы тратить политический капитал на урегулирование конфликтов в регионе. Исключения были во время президенства Билла Клинтон и Барака Обамы. Сегодня же основной фокус сместился в Азиатско-Тихоокеанский регион — туда, где сосредоточены интересы США в области торговли, технологий, инвестиций, а также локализован глобальный системный соперник Соединенных Штатов, Китай.

Однако конфликты на Ближнем Востоке продолжают отвлекать ресурсы и обостряются под влиянием конъюнктурных факторов. Внутриполитические ограничения в США не позволяют выработать стратегический подход: нет идеологической преемственности между администрациями, отсутствуют фигуры, которые способны мыслить стратегически — как это делали Генри Киссинджер или Збигнев Бжезинский.

Тем не менее полностью игнорировать США в региональных процессах невозможно. Без них сегодня трудно представить фундаментальное урегулирование конфликтов и противостояний. Есть пример саудовско-иранской нормализации при посредничестве КНР, за которым не последовало фундаментального согласования позиций, несмотря на урегулирование отдельных противоречий.

Китай, несмотря на экономические интересы в регионе, пока не готов глубоко вовлекаться в конфликтную динамику и не способен выступать гарантом территориальной целостности и суверенитета ближневосточных государств. Это по-прежнему играет на укрепление позиций США.

Как вы оцениваете происходящий пересмотр внешнеполитических установок США в ближневосточном контексте? Насколько он отличается от прежней линии?

Мы наблюдаем важный тренд — деидеологизацию американской внешней политики. Особенно ярко это проявляется в действиях Дональда Трампа. Он сознательно отказывается от традиционной для США риторики о «продвижении демократии», «правах человека» и иных ценностях и все сводит к прагматизму.

Руслан Мамедов:
Второй срок Трампа. Контуры ближневосточной политики США

Это, на первый взгляд, упрощает взаимодействие с ближневосточными элитами, которым такая риторика ближе. Для России это тоже определенный плюс, потому что поле дипломатии становится более прагматичным. Но есть и обратная сторона — США теряют мобилизационный ресурс для внутренней политики. Например, у демократов, особенно у их прогрессивного крыла, исчезает повестка, способная вовлечь молодежь: «защита угнетенных», «солидарность с народами» и прочее.

Попытки радикальной ревизии механизмов международной помощи, декларируемые командой Дональда Трампа, сталкиваются с сопротивлением отдельных групп американского истеблишмента. Помощь никогда не была альтруистичной. Как правило, она оборачивалась заказами и контрактами для американских компаний и некоммерческих организаций.

Даже если деятельность USAID будет «свернута» или ограничена, сама логика перераспределения средств через другие каналы сохранится. То же касается и кадрового корпуса — сокращение профессиональной бюрократии может привести к ухудшению качества управления, но не устранит системных ограничений. Даже компетентные дипломаты, такие как Бретт Макгерк или Роберт Мэлли, не могли переломить инерцию госаппарата.

Этот подход отражается и на палестинском направлении американской внешней политики. Сегодня в Вашингтоне отсутствует политическая сила, заинтересованная в создании палестинского государства. Эта тема может быть актуализирована только в случае прихода к власти прогрессистов вроде Берни Сандерса или Александрии Окасио-Кортес, которые критикуют израильскую политику с позиции левых.

Пока же речь идет о прямолинейной, даже примитивной поддержке Израиля. Создание условий для урегулирования палестино-израильского конфликта отложено на неопределенный срок. Цель Трампа — убрать эту тему из медийной повестки. Конфликт подрывает рейтинги, отвлекает внимание и отталкивает важные электоральные группы (в частности, мусульман США).

Можно сказать, что нынешняя американская политика в Газе — это скорее тактика, чем стратегия, создание условий, в которых другие участники вынуждены предлагать решения. Американская сторона формирует давление, но не берет на себя ответственность за разработку формулы. Это гибрид: одновременно силовая компонента и предложение рамки, в которой стороны должны «сами договориться».

Такой подход, скорее всего, ведет к дальнейшей радикализации. Палестинцам не оставляют мирной альтернативы, и конфликт лишь углубляется. Израильские и американские союзники за десятилетия так и не предложили жизнеспособной модели сосуществования двух народов.

Как вы оцениваете вероятность прямого военного конфликта между США и Ираном в текущих условиях?

Теория рационального выбора здесь может подводить. Логика, что никто не начнет войну из-за высокой цены, нередко не срабатывает.

Если говорить о ситуации вокруг Исламской Республики Иран (ИРИ), то после кризиса, начавшегося 7 октября 2023 г., его позиции в регионе ослабли. Союзники из числа военизированных группировок понесли потери, хотя и не утратили боеспособность полностью. Теперь им потребуется время на восстановление. Падение режима Башара Асада стало тяжелым стратегическим поражением для Тегерана. В Израиле же успехи в секторе Газа и Южном Ливане создают опасное ощущение момента: «если не сейчас, то когда?».

Технически удар по ядерной инфраструктуре ИРИ возможен. Прецедент был 26 октября 2024 г., когда израильские ВВС атаковали цели внутри Ирана с дозаправкой в воздухе. У Ирана нет единой системы ПВО — с воздуха он остается уязвим. Однако последствия такого удара будут катастрофическими. Иран, ради сохранения лица, будет вынужден ответить всеми доступными средствами, что он пока старательно избегал. Те удары, которые он наносил по территории Израиля, были очень ограниченными. ИРИ заранее декларировала свои намерения, чтобы была возможность минимизировать ущерб от этих ударов и не эскалировать ситуацию. Если удар действительно произойдет, мы можем ожидать полномасштабную эскалацию.

Алексей Давыдов:
Политика США на Ближнем Востоке

Более того, это может стать стимулом для выхода Ирана из Договора о нераспространении ядерного оружия и начала реализации полномасштабной ядерной программы. Концепция сдерживания и опора на «ось сопротивления» окажется дискредитирована, и удержать Иран от дальнейших шагов будет крайне сложно.

Для Израиля иранская тема всегда имела выраженную внутриполитическую составляющую. Особенно для Биньямина Нетаньяху, который позиционировал себя как «мистер безопасность». Образ внешней угрозы всегда играл важную роль в его электоральной стратегии.

Для США возможный конфликт означает подрыв лозунга о выходе из эпохи «вечных войн». Но одновременно есть соблазн склонить Иран к переговорам через давление силы — представить дипломатический прогресс как результат «жесткой позиции» Вашингтона. Стремление «сохранить лицо» также играет важную роль.

На сегодняшний день сосредоточенных сил недостаточно для нанесения решающего удара. Ключевые объекты иранской ядерной программы спрятаны в скальных массивах, и нет гарантий их уничтожения в случае нанесения такого удара. Даже если будет отдан приказ, маловероятно, что поставленная задача будет полностью выполнена. А политические и военные последствия могут оказаться разрушительными.

Что касается Израиля, то он вряд ли предпримет такую операцию без согласия США. Израиль по-прежнему критически зависит от американской военной помощи. В условиях затяжной войны и тяжелой нагрузки на бюджет, без поддержки США Израилю было бы крайне сложно продолжать активные действия, особенно против Ирана. Кроме того, ближневосточный регион находится в ведении Центрального командования США именно для тесной координации с ЦАХАЛ — в том числе, чтобы не допустить неконтролируемых шагов со стороны израильских союзников.

Какова роль йеменской проблематики во внешней политике США? Можно ли говорить о наличии стратегических целей, или это скорее ситуативные действия?

В случае с Йеменом мы имеем дело прежде всего с ситуативной реакцией. Для США это одно из направлений противостояния с Ираном. Соединенные Штаты рассматривают «Ансараллу» как прокси Ирана, несмотря на то, что их кооперация — ситуативная и возникла, по сути, только после начала саудовской операции. Ранее тесных связей между «Ансараллой» и Ираном не было, как и идеологической близости. Однако теперь этот союз рассматривается в Вашингтоне как данность. Прервать это взаимодействие возможно только через завершение йеменской гражданской войны, что, к сожалению, пока невозможно. В Йемене особенно ярко проявляется отсутствие культуры компромисса у региональных элит.

В отличие от «Хезболлы» и ХАМАС, чьи военные возможности были серьезно ограничены, движение «Ансаралла» сохраняет способность наносить удары — в том числе по территории Израиля. С точки зрения американского руководства, это еще не побежденный военный субъект, и его необходимо нейтрализовать максимально быстро. Речь не идет о всеобъемлющем урегулировании ситуации в Йемене, включая конфликт между Севером и Югом и южнойеменские противоречия. Задача, которые ставят перед собой США, — ликвидировать ударный потенциал «Ансараллы» как угрозу здесь и сейчас.

Защита ключевых транспортных узлов в регионе, особенно в условиях нестабильности на рынке энергоносителей, — еще одно измерение американской логики. При этом сами США в меньшей степени зависят от ближневосточной нефти, чем в годы холодной войны. Однако колебания на нефтяном рынке, связанные с безопасностью поставок, — это фактор, влияющий на глобальные экономические показатели, включая инфляцию.

Для администрации Дональда Трампа контроль над транспортными путями важен в том числе как способ стабилизации внутренних экономических показателей. Рост цен на энергоресурсы и следующие за ними волны инфляции воспринимается как угроза политическим рейтингам, и, соответственно, контроль над логистикой — способ минимизации этих рисков.

Как сегодня Соединенные Штаты воспринимают сирийское направление? Изменилось ли отношение Вашингтона к ситуации в стране в последние месяцы?

Виктор Смирнов:
Есть ли будущее у Авраамических соглашений?

Администрация Дональда Трампа, несмотря на негативную оценку действий Турции в Сирии, сохраняет позитивное отношение к президенту Эрдогану. Люди из окружения американского лидера уже давно заявляли, что американское военное присутствие в Сирии лишено смысла. Сейчас Сирия фактически больше не входит в «ось сопротивления», а группировки, аффилированные с ИРИ, подвергаются преследованиям.

Необходимость сдерживания Ирана или России на сирийском направлении отпала после падения режима Асада. Прежней мотивации военного присутствия — необходимости борьбы с терроризмом — больше нет: еще Дональд Трамп провозгласил победу над ИГИЛ*. Таким образом, прежняя система стимулов исчезла.

В качестве фактора вовлеченности США в сирийскую проблематику остаются, прежде всего, действия Турции в северо-восточной Сирии, где Анкара с применением силы стремится взять под контроль определенные территории. Это вызывает настороженность в Вашингтоне.

Второй момент — действия Израиля, стремящегося сформировать в Сирии некую буферную зону безопасности, чтобы устранить угрозы на дальних рубежах. Это направление США рассматривают как важный сюжет в контексте региональной стабильности.

Если Анкара возьмет на себя четкие обязательства по обеспечению безопасности Израиля на сирийском направлении, это может стать стимулом к выводу американских войск. Однако в администрации Дональда Трампа сегодня меньше сдерживающих фигур, способных убедить президента не принимать подобное решение. В отличие от ситуации при первом сроке, когда, например, генерал Джеймс Мэттис отговорил Дональда Трампа от резкого вывода войск, сегодня вокруг него в основном ультралояльные исполнители.

В этой ситуации курды вновь оказываются разменной монетой. Несмотря на их вклад в победу над ИГИЛ, в случае договоренностей Вашингтона с Анкарой и Дамаском, интересы курдов могут быть проигнорированы. Резкое сокращение американского присутствия в курдских районах в прошлом подтвердило такую логику.

Логистически американская группировка в Сирии полностью завязана на Ирак. Если руководство США примет решение о выводе американских войск из Ирака, присутствие в Сирии автоматически станет невозможным. Стратегически они взаимосвязаны.

Можно ожидать сокращения или трансформации американского присутствия в Ираке в ближайшее время. Такая перспектива существует, особенно в контексте возврата к подходу «аутсорсинга» с привлечением частных военных компаний. Эта идея активно продвигалась, например, Эриком Принсом, и может быть актуализирована. Преимущество ЧВК в глазах американских властей — отсутствие прямых людских потерь среди военнослужащих США, а значит — отсутствие «гробов», налогового давления и политической токсичности. Дональд Трамп чувствителен к подобным ожиданиям избирателей. Он может использовать эту аргументацию для оправдания сокращения традиционного военного контингента, особенно в таких местах, как сирийская пустыня, где выгоды от присутствия США выглядят сомнительными даже с точки зрения американских интересов.

На практике все куда сложнее. Хотя в публичной риторике иракские политики регулярно заявляют о необходимости вывода американских войск, за закрытыми дверями они часто стремятся сохранить их присутствие. Американское военное присутствие воспринимается как фактор стабильности и противовес различным внутриполитическим группировкам.

Многие иракские политики действуют не исходя из идеологических предпочтений — «проиранский» или «прозападный» — а в соответствии с логикой борьбы за власть. Присутствие США может быть выгодно тем группам, которые нуждаются в силовой опоре в своей внутренней конкурентной борьбе.

Если Трампу удастся «переложить» бремя стабилизации на других игроков (в частности, Турции), это может стать поводом для сворачивания прямого американского присутствия. Но на практике такая трансформация будет сопряжена с множеством ограничений — от логистических до политических.

* Организация, деятельность которой запрещена в России.