В поисках safe place

Возможна ли безопасная среда обитания, когда в небе «черные лебеди»

Не печалуйся ничем

Всё вокруг не насовсем

Всё что движется обрящет

Деревянный ящик

Перемелется в муку

Затеряется в стогу

Станет прахом одним махом

И ку-ку!

Света Бень & Галя Чикис «Не печалуйся»

Чувство тревоги всегда где-то рядом. Такова природа сложно устроенных живых существ и таковы современные реалии. Когда на трассе встречается колонна грузовиков, тентованных хаки, или когда во время репетиции парада над городом проносятся истребители, становится неуютно. Возникшая тревога как правило связана не с приобретенным опытом и даже не с исторической памятью, а с насмотренностью зрителя, неустанно и неустанно потребляющего информацию.

Устроившись перед маленьким экраном — телевизора, компьютера, планшета — мы можем листать картинки и короткие отчеты о несчастьях на всём свете. Кажется, что таких новостей стало больше. Вероятно, это иллюзия. Просто новости теперь звучат «отовсюду»…

Цит. по Сьюзан Зонтаг «Смотрим на чужие страдания»

Название этой работы без прикрас раскрывает ее суть. Современные гаджеты привносят комфорт в нашу жизнь и одновременно выступают провайдерами бесконечного стрима чужих страданий. «В сети появились фото жертв с места происшествий», «еще кадры последствий страшного…». Наблюдать и, тем более, делиться всем этим — наш добровольный выбор, хоть и не до конца осознаваемый. Зонтаг рассказывает о женщине из Сараево, которая, увидев по телевизору вторжение в соседний город, подумала: «Какой ужас!» и переключила канал. Картины близкой войны были для нее дурным предвестием, порождающим страх и чувство беспомощности. Парадоксально: от наблюдения за горем других сложно оторваться, однако мы отворачиваемся, если это действительно может коснуться нас.

Я — с одной головой, обращенной на Запад, а другой — на Восток, между Выборгом, Москвой и азиатской частью России, in limbo, тоже наблюдаю. Наблюдаю, как наша жизнь изменилась за последние 2+2=5 года, и пытаюсь выстроить иерархию страхов и реальных угроз, взвесить плюсы и минусы самоизоляции и определиться с пониманием safe place, безопасного места. Его обретение не равняется постоянству, ощущение безопасности часто иллюзорно и всегда субъективно. Safe place имеет мало общего с термином «укрытие» и лишено географических привязок.

Положение первое: Изгои обречены на гибель.

Положение второе: любое массовое мероприятие является источником повышенной опасности.

Хроники военных конфликтов демонстрируют: целями могут быть больницы и гипермаркеты, автобусные остановки и многоквартирные дома. Количество жертв среди мирного населения может в разы превышать военные потери. Сопутствующий ущерб (англ. collateral damage) — так, всего двумя словами обозначают подобные стечения обстоятельств. Непоправима только смерть, а правда в глазах смотрящего.

На этот счет в кулуарах американской администрации гуляет шутка: «Когда в ЦРУ три человека занимаются аэробикой, они думают, что это лагерь подготовки террористов». 17 марта 2011 г. американский авиаудар уничтожил группу людей, собравшихся в районе Датта-Хель, именно на основании того, что «их поведение напоминало поведение повстанцев, связанных с Аль-Каидой». Способ их расположения соответствовал уже существующей матрице, которая связана с подозрением в террористической деятельности <...> С воздуха ничто так не напоминает собрание повстанцев как собрание жителей деревни.

Цит. по Грегуар Шамаю «Теория дрона»

Начало июня 2024 года, иной конфликт/контекст и схожие формулировки:

Минздрав Газы сообщил, что в ходе операции ЦАХАЛ по освобождению заложников в Нусейрате 274 мирных жителя погибли, 698 получили ранения. ХАМАС признал гибель менее чем 100 палестинцев. «Я не знаю, сколько из них террористов» — заявил официальный представитель армии Израиля Даниэль Хагари.

В свою очередь, террористические группировки выбирают объекты нападения с максимальной численностью — спортивные соревнования, торговые центры, шоу. «Норд-ост», Бостонский марафон, Театр «Батаклан», «Крокус Сити молл» отдали свои имена трагедиям. Жуткий палиндром — зрители, которые превращаются в очевидцев, при меньшем везении в жертв, чьи мучения транслируются для других наблюдателей. Для устроителей масс-шутингов толпа — наиболее привлекательная и легкая мишень, те же, кто прячется или отделяется от других, имеют больше шансов на выживание.

В большом городе налево ли пойдешь, направо ли — всюду скопление людей, следовательно, и более высокие риски. И с точки зрения быстрого распространения инфекции — вспомним пандемию Covid-19, поставившую под запрет любые людские собрания, и с точки зрения возможных терактов и диверсий. Архитектура мегаполисов будущего, ставшая реальностью, это фантастические торговые, бизнес-, поли-функциональные центры Захи Хадид, напоминающие инопланетные космические корабли или монструозных роботов, захватывающих земное пространство и способных поглощать человеческие потоки.

В небольших населенных пунктах общественные центры будто утрачены, редко сочетают в себе сразу несколько функций, и не перенаселены людьми. Ярмарки и рынки — примета прошлого, торговля переместилась в онлайн, пункты выдачи Wildberries и Озон есть в любой глуши. Финский архитектор Алвар Аалто, гений организации публичного пространства, предпочитал форматировать жизнь регионов при помощи церквей, театров и библиотек (одна из таких — гордость и украшение Выборга). В постсоветских реалиях в этот список можно добавить ДК (Дома культуры).

Торговые моллы он [Алвар Аалто] строить избегал <...> считал, что поставленные в центре города мегамаркеты сушат душу народа. Возникшая в второй половине XX века – начале XXI века тенденция переноса общественной жизни в торговые центры казалась ему разрушительной. Если историческая наука видит в торговле одну из причин развития городов, то Аалто считал, что города обязаны своим появлением именно духовным центрам общества.

Цит. по Андреева Екатерина «Финляндия: Творимый ландшафт»

С архитектором поспорил бы французский философ Пол Вирильо, считавший города изначально оборонительными сооружениями. К сожалению, часто приходится видеть, как старинные укрепления в малых городах, замки и крепости, потеряв первоначальную функцию и, несмотря на культурно-историческую ценность, разрушаются без внешнего недружественного вмешательства.

Сложно судить, насколько популярны курсы выживания «в условиях разрушенной городской застройки», но, судя по наличию предложений на рынке услуг, желающие их пройти точно есть. Предлагается обучение правилам постапокалиптического домостроя, организации лагерей и блокпостов среди руин, основам первой помощи и самообороны. Из потенциально опасных для жизни городов можно просто уйти в лес навстречу вызовам негуманитарного и нетехногенного характера. Чаще сторонники ухода лишь отдаляются на некоторое, транспортнодоступное расстояние от общественно-политических центров и инфошума, выстраивая собственный лес из книг и теорий. Последователей Генри Торо среди настоящих лесных изгоев не встретишь, в общепринятом понимании жизнь в лесу маргинальна. Достаточно посмотреть на то, как живет женщина в бытовке под Выборгом, на обочине мира, лишенная и соцвыплат, и общения с себе подобными

Лес и город постоянно находятся во взаимодействии, которое можно назвать борьбой. Алвар Аалто очень не любил вырубать деревья и предлагал в качестве компромисса зонирование городского пространства лесополосами. На деле инфраструктура и здания захватывают ценные площади, города пятнами расползаются и сливаются в агломерации, навсегда меняя природный ландшафт. Порой происходит и обратный процесс: заброшенные постройки порастают травой, их заслоняют выросшие за годы отсутствия жильцов деревья. На русских просторах путь из пункта А в пункт B по-прежнему будет пролегать через леса, поля и реки, вдоль морей и озер, снежную тундру и цветущую степь, и множество малых населенных пунктов, названия которых тут же и забываешь.

Выборг от Москвы разделяет одна ночь в поезде, сколько этих поездов на моем счету и не сосчитать. После мартовского теракта в здании выборгского вокзала неожиданно заработало сканирующее оборудование, которое месяцами было «в режиме обслуживания». Как результат, очереди из туристов, недовольство местных жителей, опоздание на электрички и пиар местных депутатов, обещающих «разобраться в этом бардаке и наказать виновных».

В МЧС рекомендовали пассажирам поездов выбирать места в конце или середине состава, так как при подрывах там безопаснее.

В рамках террористического акта для нанесения максимальных потерь подрыв практически стопроцентно будет в головном вагоне <...>, [который] будут догонять следующие. Мы из этого можем сделать выводы, что самое безопасное место — либо в конце поезда, либо в середине», — заявил глава ведомства Александр Куренков.

Здесь можно прочитать аллюзию аутсайдерства, хотя окраины и приграничье вряд ли безопаснее в случае возможных обстрелов, вторжений и работы диверсантов.

И, дыханье затая,

В ночные окна вглядываюсь я.

Тихон Хренников «Московские окна»,

Говоря о sаfe place, не избежать разговора о приватности, невозможной в большом городе, и одиночестве, которое — снова парадокс — острее ощущается в толпе. В английском языке есть поэтическое «sonder» — осознание, что у каждого прохожего жизнь такая же яркая и сложная как ваша. Во время московских поездок я коротала вечера за чтением книги «Одинокий город» Оливии Лэнг, просмотром фильма «All of us strangers» («Все мы незнакомцы») и наблюдением сцен чужой жизни в соседнем ЖК. Полунагие люди в выходной день, постановочные съемки образцового завтрака для инстаграма, рутина бесконечного ремонта — все это доступно взгляду соседа словно на огромном дисплее. Постоянное нахождение среди масс, ставший привычным досмотр личных вещей, фиксация всего происходящего камерами наблюдения, идентификация лиц и личных пропусков — полное разрушение приватности приводит к нежеланию скрывать свою жизнь. В конце концов, кому какое дело.

Белые ночи в Выборге и темные окна в доме напротив, плотно задернутые шторами. Остается догадываться, навещает ли тревога эти скрытые от постороннего взгляда пространства, переключают ли их обитатели канал, видя по телевизору несчастья и войны. Бросив взгляд вниз на пустынную улицу, замечу неровно бредущую фигуру калеки, лишенную одной конечности. Возможно, это обман зрения, игра теней в сумерках, в котором мне видится напоминание о том, что в мире всегда есть место одиночеству и страданиям, независимо от того смотрим мы на них или отворачиваемся.

Иллюстрации:

Постер к фильму «All of Us Strangers», 2023

Обложка книги «Одинокий город» Оливии Лэнг

На площади Красного колодца в Выборге, до 1917, автор неизвестен