Современная оборонная политика Японии: ограничения и возможности

Автор: Воронцова Ангелина Владимировна, студентка 3 курса бакалавриата ФМО СПбГУ

За последние полгода Япония привлекла к себе внимание мировой общественности в связи активным сближением с Южной Кореей, еще одним важным региональным союзником США, вызвав тем самым дискуссию о перспективах создания «азиатского НАТО» во главе с Вашингтоном. На этом фоне вновь актуальным становится разговор об оборонной политике самого Токио. В декабре 2022 г. японское правительство утвердило три новых стратегических документа, очертивших контуры развития оборонного потенциала страны: Стратегию национальной безопасности, Национальную стратегию в области обороны и Среднесрочный план оборонительного строительства. Данные тексты показали, что японское правительство стремится перестроить оборонную политику страны таким образом, чтобы приспособить ее к многосторонним форматам стратегического сотрудничества, сделать более гибкой и готовой к реальным действиям. Однако её трансформации препятствует целый ряд объективных ограничений, не позволяющих Токио в одночасье освободиться от послевоенного политического наследия.

Источник: kjreports.com

Япония и «новая нормальность»

Корректировку японских установок в области безопасности нельзя назвать неожиданной. С одной стороны, современные сдвиги в оборонной политике страны все еще являются логическим продолжением курса, избранного Японией еще в послевоенный период. С другой стороны, новые геополитические реалии вынуждают Японию уделять большее внимание вопросам обеспечения собственной и региональной безопасности.

Как известно, послевоенная оборонная политика Токио во многом основывается на тесном сотрудничестве с Соединенными Штатами. Японо-американский союз, опирающийся на Договор безопасности 1960 г., и сегодня остается краеугольным камнем японской политики в области национальной безопасности в условиях сохранения конституционных ограничений в отношении военного фактора. Перерастание украинского кризиса в полноценный региональный конфликт поставило под вопрос нынешнюю глобальную стратегию США и их реальную способность обеспечивать защиту своих региональных союзников и партнёров по всему миру. В этих условиях и Вашингтон, и Токио оказываются заинтересованы в разделении бремени по вопросам защиты японского архипелага. Как отмечает В. Нелидов, положение о проведении Японией более активной политики в военной области и в сфере военного строительства было зафиксировано еще в 1951 г. при подписании первоначального варианта Договора безопасности. В этом смысле нынешние решительные шаги Токио по наращиванию собственного оборонного потенциала не нарушают динамику японо-американских отношений. Американская сторона в лице государственного секретаря Э. Блинкена и министра обороны Л. Остина подчеркнула «беспрецедентное совпадение видения, приоритетов и целей» Японии и США в нынешнюю «эпоху стратегической конкуренции».

Тем не менее, несмотря на значительную удаленность Японии от театра боевых действий и отсутствие прямых угроз безопасности страны, эскалация украинского кризиса стала своеобразным катализатором для трансформации японской оборонной политики. Дело в том, что в Японии сложилась прямая аналогия между решением России о проведении СВО на Украине и потенциальным силовым решением «тайваньского вопроса» со стороны Китая. Остров Йонагуни, входящий в группу островов Нансэй, располагается всего в 110 километрах от побережья Тайваня, и в случае начала боевых действий в Тайваньском проливе, Япония рискует потерять контроль над морским и воздушным пространством в этом районе. В последние годы из уст японских политиков все чаще звучат призывы обратить внимание на проблему обеспечения безопасности южных рубежей страны, в частности, речь идет о необходимости построения бомбоубежищ на территории Окинавы. Кроме того, велика вероятность косвенного вовлечения Японии в конфликт: расположенные на её территории авиабазы и полигоны будут задействованы для материально-технического обеспечения армии США, как это было во время Корейской и Вьетнамской войн.

Помимо этого, поступательное изменение оборонной политики страны можно рассматривать как реакцию на «дилемму безопасности», сложившуюся в Индо-Тихоокеанском регионе. Рост военной активности Китая в Южно- и Восточно-Китайском морях и последовательная модернизация НОАК вынуждают Токио идти на ответные меры. Кроме того, существенную угрозу для страны и безопасности региона продолжает представлять КНДР с её ракетно-ядерной программой, что нашло отражение в недавнем Совместном заявлении по итогам встречи лидеров США, Японии и Южной Кореи в Кэмп-Дэвиде. Новый виток противостояния в ИТР был вызван попытками Вашингтона отойти от системы двусторонних связей по принципу «оси и спиц» (hub and spokes) в сторону вовлечения своих ближайших региональных союзников в многосторонние форматы военно-политического сотрудничества. В свою очередь, сближение в треугольнике Вашингтон – Сеул – Токио, последовавшее за нормализацией японо-корейских отношений после прихода к власти в Республике Корея президента Юн Сок Ёля, создает вызовы для других региональных игроков – России, Китая и КНДР. На этом фоне обнародование Японией в декабре 2022 г. новых стратегических документов, по мнению А. Губина, стало «символом милитаризации международных отношений в Северо-Восточной Азии и возрастания роли военной силы в формировании геополитической картины региона», вписавшись тем самым в более широкие тренды.

Суть изменений

Реагируя на вышеизложенные обстоятельства, японское руководство, как упоминалось выше, выработало целый комплекс документов в сфере оборонной политики. Новая Стратегия национальной безопасности – первая с 2013 г. и вторая за всю историю послевоенной Японии – является основополагающим документом, определяющим политический курс страны в области национальной безопасности, включающей в себя не только военный, но и социально-политический и экономический аспекты. Конкретные цели обновленного оборонного курса нашли отражение в Национальной стратегии в области обороны, а рекомендации по их реализации – в Среднесрочном плане оборонительного строительства на 2023-2027 годы. В обновленной Стратегии подчеркивается, что в мире сложилась «самая тяжелая и сложная обстановка в области безопасности со времен Второй мировой войны», что требует от правительства более активной оборонной политики.

После одобрения данных документов Советом национальной безопасности и правящим кабинетом премьер-министр Фумио Кисида и ключевые члены японского правительства посетили Вашингтон для обсуждения политики в области обороны и согласования дальнейших действий в рамках японо-американского альянса с администрацией Байдена. Как представляется, предпринятые шаги стали выражением консенсуса в японских правящих кругах, чего нельзя сказать о более широких кругах японской общественности. После утверждения новых документов, рейтинг одобрения кабинета Ф. Кисида понизился до антирекордных 31%. Основной мишенью критики стал пункт о повышении оборонных расходов. Сам премьер охарактеризовал свой курс как продвижение «дипломатии в духе реализма для новой эры» (realism diplomacy), согласно которому эффективность дипломатических усилий Японии по поддержанию мира в регионе определяется наличием у нее оборонного потенциала.

Девятая статья «пацифистской» Конституции 1947 г. запрещает Японии прибегать к применению силы для разрешения международных споров. Однако в соответствии с правом на индивидуальную самооборону, она располагает Силами самообороны (JSDF), военные возможности которых за последнее время претерпели значительные изменения. Согласно обновленной Стратегии национальной безопасности, японское правительство намерено обеспечить Силы самообороны страны «средствами нанесения контрудара», что следует понимать как возможность поставить на вооружение комплексы межконтинентальных баллистических и крылатых ракет, а также стратегические бомбардировщики. При этом применение силы допускается лишь в случае ракетных ударов противника и предполагает задействование системы ПРО. В документе артикулировано, что «нанесение первого удара на этапе, когда никакого вооруженного нападения не произошло, остается недопустимым».

Положение об использовании наступательных средств в целях самообороны является достаточно условным, поскольку определить момент, когда началась ракетная атака противника, прежде чем ракета окажется в воздухе, весьма проблематично. По замечанию Д. Стрельцова, наибольшие вопросы вызывает выявление различий между «наступательными» и «оборонительными» видами вооружений. Так, авианосцы относят к категории наступательных кораблей, поэтому Япония формально ими не располагает. Между тем, авианесущие эсминцы типа «Идзумо» и «Кага», способные принимать и истребитель F-35, формально входят в группу оборонительных, но де-факто выполняют в целом схожий с авианосцами функционал. Что касается крылатых ракет, то в феврале 2023 г. парламент страны одобрил решение о приобретении у США 400 ракетных комплексов «Томагавк» для нужд Морских сил самообороны Японии (JMSDF). Развертывание ракет в модификации «Block IV» начнется в 2025 г., на год раньше, чем планировалось изначально.

Другим важным изменением, осуществленным кабинетом Ф. Кисида, является положение об увеличении оборонного бюджета страны до 2% ВВП. Стоит напомнить, что начиная с 1960-х гг. и вплоть до 2021 г. затраты Японии на оборону никогда не превышали 1% (см. Таблицу 1). Такой подход выдерживался в рамках т.н. «доктрины Ёсида» – комплекса мер, разработанных премьер-министром Сигэру Ёсида (1946-1947, 1948-1954 гг.) и ориентированных на приоритетное развитие экономики перед оборонным сектором. Поэтому нынешнее решение японского правительства можно расценивать как едва ли не революционное. Согласно новому Среднесрочному плану оборонительного строительства, в ближайшие пять лет – в период с 2023 по 2027 финансовый год – расходы на оборону должны достигнуть порядка 43 трлн йен (319 млрд долларов), что позволит Японии войти в тройку стран с крупнейшими военными расходами в мире – после США и КНР.

Таблица 1. Доля расходов на оборону по отношению к ВВП Японии (1960-2022 гг.)

Составлено автором по данным SIPRI

Между тем, современные оборонные траты страны значительно уступают китайским и тем более американским показателям, и, как представляется, в будущем этот разрыв только увеличится. По данным Стокгольмского международного института исследований проблем мира (SIPRI), на сегодняшний день Китай тратит на военные нужды порядка 292 млрд, что не идет ни в какое сравнение с текущими затратами Японии, составляющими 46 млрд долларов. Кроме того, не стоит забывать, что вопрос о реальной способности соблюсти восходящую траекторию финансирования оборонной политики остается открытым. Для достижения столь амбициозных целей японскому правительству придется прибегнуть к перераспределению бюджетных средств из фондов других ведомств или пойти на пересмотр налоговой политики страны, что не прибавит политического капитала действующему премьеру и правящей Либерально-демократической партии (на фоне стремительного снижения уровня поддержки в сентябре этого года и так уже состоялись очередные перестановки в кабинете министров). В свою очередь, декларируемое правительством стремление к большей самостоятельности в вопросах обеспечения безопасности не соответствует действительности. На деле Япония оказывается все больше зависима от сотрудничества с Вашингтоном, что наглядно проявляется в расширении возможностей Сил самообороны за счет закупок Токио американских ракетных комплексов, на которых и будут потрачены растущие бюджетные средства.

Япония в многосторонних военно-политических форматах

Характерной чертой японского оборонного курса последних двух лет является его гибридный характер: негативная политическая динамика, обусловленная российско-украинским конфликтом и ростом американо-китайского напряжения вокруг Тайваня, вынуждает Токио взаимодействовать с близкими «по духу» государствами за пределами собственно японо-американского альянса. В частности, можно заметить заметную активизацию контактов по линии Япония – НАТО. В последние годы японская сторона неоднократно участвовала в учениях Североатлантического альянса, а также в совместных учениях с ВМС и ВВС стран-участниц блока (Германией, Францией, Италией, Великобританией). Решение Токио увеличить оборонный бюджет и военные расходы до 2% ВВП к 2027 г. по сути отвечает общей натовской тенденции и может способствовать расширению практического сотрудничества в военной и военно-технической сфере.

Ф. Кисида стал первым японским премьером, посетившим саммит Североатлантического альянса, проходивший в Мадриде 29-30 июня 2022 года. В своем выступлении японский лидер призвал к усилению взаимодействия между Японией и НАТО, основанного на Программе индивидуального партнерства и сотрудничества. Необходимость интенсификации контактов, по мнению премьера, продиктована задачей обеспечения безопасности Индо-Тихоокеанского региона, а любые попытки изменить status quo должны быть нивелированы совместными усилиями. Видение Токио, в свою очередь, вступает в противоречие с позицией Китая и России, которые настаивают на соблюдении принципов неделимости и недопустимости укрепления безопасности одного государства за счет других. По мнению О. Добринской, продвигая общую западную политическую повестку в регионе, Япония становится все более желательным партнером НАТО с точки зрения обеспечения «порядка, основанного на правилах». В свою очередь, Токио оказывается заинтересован в усилении диалога с традиционными и новыми партнерами для разрешения региональных вызовов на основе общих интересов в сфере безопасности. Учитывая позиционирование Китая в качестве источника «системных вызовов» в Стратегической концепции НАТО, дальнейшее сближение Японии со странами блока практически не вызывает сомнений.

Вильнюсский саммит НАТО, прошедший 11-12 июля 2023 г., продемонстрировал, что взаимодействие Североатлантического альянса со странами Индо-Пацифики приобретает системный характер. На полях саммита была подписана новая Индивидуально адаптированная программа партнерства, определившая параметры сотрудничества Японии и НАТО на 2023-2026 гг. по 16 направлениям в четырех областях, включая традиционные и новые сферы безопасности. В целях облегчения кооперации стороны намерены усилить обмен информацией и осуществить работу по унификации своих вооружений. Последнее в значительной степени отвечает интересам Японии закрепиться на мировом рынке оружия, ведь в рамках реализации политики «проактивного пацифизма» Токио намерен увеличить экспортный потенциал своего ОПК. Среди прочего, японская компания Mitsubishi Heavy Industries задействована в разработке истребителя шестого поколения F-X совместно с британским оборонным гигантом BAE Systems и итальянским машиностроительным холдингом Leonardo. Сотрудничество со странами НАТО, таким образом, позволит Токио не только укрепить свои позиции в ИТР, но и позитивно скажется на развитии национального ОПК и модернизации Сил самообороны.

Вопреки ожиданиям Ф. Кисида, на саммите в Вильнюсе не был затронут вопрос об открытии постоянного представительства Североатлантического альянса в Токио, первого в Азии. Несмотря на слова генерального секретаря Й. Столтенберга о том, что Япония является «самым близким партнером НАТО за пределами альянса», в рядах участников пока нет единодушия по вопросу присутствия организации в ИТР. Против такого шага выступает, в частности, Франция, настаивая на необходимости ограничиться Североатлантической зоной и не создавать дополнительного напряжения в отношениях с Китаем.

Самостоятельного многостороннего формата, подобного Североатлантического альянсу, в регионе пока не сложилось, тем не менее, в последнее время вокруг противодействия общим угрозам начинают складываться малые форматы – QUAD, AUKUS и др. Продолжением этой тенденции стало наметившееся в последнее время сближение Японии с Южной Кореей, создающее основу для треугольника «Вашингтон – Сеул – Токио». На протяжении длительного времени стратегическому диалогу между Японией и Южной Кореей препятствовали исторические противоречия, однако с приходом к власти президента Юн Сок Ёля динамика отношений в Северо-Восточной Азии претерпела значительные изменения. Сближению способствовала общая тревога относительно угрозы со стороны КНДР: по данным МИД Японии, за 2022 северокорейская сторона осуществила как минимум 37 ракетных запусков. Вместе с тем, хотя направленность дуэта против Пекина пока открыто не заявляется, нельзя исключать, что объединенные усилия сторон могут приобрести и антикитайский характер. Убедительным доказательством складывания треугольника «Вашингтон – Сеул – Токио» стало решение о проведении ежегодных трехсторонних встреч на высоком уровне, принятое на Кэмп-Дэвидском саммите, состоявшемся 18 августа 2023 г. Такой институциональный формат призван облегчить сотрудничество трех стран при смене администраций и правительств: в Токио и Сеуле опасаются, что тесное взаимодействие между сторонами может быть свернуто в случае возвращения к власти Д. Трампа. Учитывая опыт прошлой американской администрации, рассчитывать на предсказуемость политики Вашингтона в таком случае не приходится.

***

Изменения в оборонной политике Японии, зафиксированные в обновленной Стратегии национальной безопасности и других документах, дают основания утверждать о продолжающейся милитаризации Индо-Тихоокеанского региона. При этом более активную политику Токио в этой области нельзя рассматривать как личную инициативу Ф. Кисида. Скорее, она является проявлением гораздо более масштабных тенденций, связанных с особенностями послевоенного развития страны и накладывающихся на современный контекст. Несмотря на стремление Японии к большей самостоятельности и независимости, можно говорить лишь о расширении оборонных возможностей Токио в рамках японо-американского союза. На сегодняшний день Вашингтон продолжает рассматриваться японской стороной как безальтернативный гарант безопасности. Между тем, при традиционном сохранении ориентации на Соединенные Штаты, новый подход Японии к обеспечению национальной безопасности предполагает и адаптацию оборонной политики страны к участию в многосторонних форматах – как по линии НАТО, так и на уровне малых региональных союзов. На современном этапе речь идет прежде всего о формировании стратегического диалога в американо-японо-корейском треугольнике, необходимого Токио для отражения растущих вызовов, связанных с обострением как региональных, так и глобальных противоречий.