Современное состояние

Конец второго десятилетия XXI в. для Центральной Европы, прежде всего, ассоциируется с приближающимися тридцатилетними юбилеями трансформаций экономической и политической жизни и произошедшей за эти годы адаптации к евроатлантической модели. Экономические показатели региона свидетельствуют о том, что за годы подготовки к членству в ЕС и самой интеграции он смог приблизиться к ведущим странам и регионам Европы по ряду инфраструктурных показателей и превратился в неотъемлемое звено общего рынка Евросоюза. Вишеградская группа стала седьмой экономикой Европы и пятнадцатой — мира [1]. Судя по новому повороту в политике стран региона, сбалансированный возврат к национальным интересам в области политики безопасности продолжает способствовать повышению показателей стран Центральной Европы, в частности, Вишеградской четверки. Особенно впечатляют успехи Польши, сумевшей воспользоваться приоритетностью в получении средств из фондов ЕС на фоне экономического кризиса рубежа первого десятилетия XXI в., когда на ее долю приходилась почти шестая часть всех выделяемых средств.

Однако есть и негативные моменты. По мнению отечественных экспертов [2], современная социально-экономическая модель стран Вишеградской Европы в результате их длительной адаптации к условиям рынка ЕС сегодня больше ориентирована на внешние источники экономического роста. Таким образом, произошла переориентация промышленного производства с внутреннего рынка на внешний. Достигнутая открытость экономик региона, их вовлеченность в мировое хозяйство обусловлены, прежде всего, интеграцией в производственные звенья европейских (частично и мировых) ТНК и подчиненностью их интересам [3]. Другая особенность, определяющая в том числе и политическую жизнь этих стран, — это тот факт, что современные бизнес-элиты сформировались из находившихся у власти технократов, части интеллигентского сообщества и преуспевающих предпринимателей [4].

В то время как европейские экономисты делают акцент на том, что за годы адаптации и членства в ЕС Вишеградский регион развивался темпами выше средних для переходных стран [5], российские исследователи обращают внимание на сложившийся дуализм экономики, который заключается в существовании двух видов экономических агентов, представленных, с одной стороны, крупными предприятиями, находящимися в руках иностранных ТНК, а с другой — низкопроизводительными отечественными предприятиями. Национальный капитал в странах Вишеградской Европы представлен преимущественно малыми и средними предприятиями [6]. И в этом, на наш взгляд, заключается основное противоречие, преодолеть которое стремятся консервативные правительства региона. То есть перед ними встала задача преодоления сложившейся в ходе предыдущей «линейной адаптации» к стандартам и нормам Европейского союза «ассиметричной конвергенции».

Получение западных средств и технологий, с одной стороны, привело к общей модернизации экономик этих стран, а с другой — сделало их зависимыми от наднационального капитала и связанного с этим не только экономического, но и политического влияния. Это стало тревожным сигналом для многих центальноевропейских лидеров, которые задумались о мерах противодействия. В качестве примера можно привести попытку подвести под общий принцип налогообложения такие глобальные сети как Tesco и Auchan правительством Виктора Орбана. Эта идея вызвала критику Парламента ЕС в адрес венгерского премьер-министра. Не прекращаются и споры о том, какое влияние окажет снижение доли вовлеченности государства в экономику. На волне требований ЕС снизить долю государственного участия большинство стран региона лишились крупных предприятий (национальных авиакомпаний, судостроительных верфей и т.д.).

Таким образом, процесс «адаптации» достиг определенной черты, за которой национальные элиты увидели угрозу государственным интересам. Это отразилось не только на отдельных экономиках, но и на «вишеградской модели» развития в целом. В последнее десятилетие наблюдается рост самостоятельности региона — в процессе экономической перестройки и адаптации к нормам Евросоюза страны региона начинают все больше полагаться на себя, на свой регион. То есть с ростом удельного веса взаимных поставок растет резервная самостоятельность региона [7]. Сегодня страны В4 обладают большим опытом согласования вопросов энергетической безопасности, экологичности производства, патентования авторства технических разработок и т.п., что выводит их на формирование единой политики по всё расширяющемуся кругу вопросов. А в ходе председательств в Совете ЕС они сформировали единый стиль и схожие задачи в области внешней политики.

Что касается вопросов этой сферы, можно констатировать, что возросшая экономическая стабильность региона в целом и его стран в частности позволила им действовать увереннее в сфере отстаивания национальных интересов, продвигать свое понимание безопасности и общечеловеческих христианских ценностей, что ввергло эти страны в длительный и набирающий силу конфликт с Брюсселем.

Последние три года большое влияние на атмосферу в регионе и политику центральноевропейских государств продолжает оказывать миграционный кризис, а особенно — давление Брюсселя по вопросам квот на прием беженцев; приближающийся Brexit ; угрозы применения Брюсселем ст. 7 Лиссабонского договора в отношении Польши и Венгрии; исход беженцев из Украины; продавливание Д. Трампом американских поставок газа в Европу и новые планы США по размещению вооружений в Центральной Европе; неопределенность относительно маршрутов поставок газа из России; необходимость следования евроатлантической политике санкций в отношении России, новый этап политико-экономической экспансии Китая и т.п.

Действительно, проблема беженцев нанесла наиболее болезненный удар именно по центральноевропейским странам, поскольку в ситуации с мигрантами из стран Африки и Ближнего Востока они оказались южной границей Европейского союза, в случае с Украиной — приняли на себя основной поток трудовых мигрантов с востока. Первым заявил о проблеме премьер-министр Венгрии Виктор Орбан, а первым подал в суд на решение ЕС по квотам премьер-министр Словакии Роберт Фицо. Польша использовала большой наплыв беженцев с Украины в оправдание своего отказа от приема афро-азиатских беженцев. В целом спокойно к вынужденному приему рабочей силы с Украины отнеслась Чехия. В 2018 г. позиции стран по проблеме миграции вылились в ряд совместных заявлений. В июне страны Вишеградской четверки и Австрия приняли совместную декларацию, в которой указали на необходимость оказания помощи странам Западных Балкан в их противостоянии натиску нелегальной миграции [8]. Осенью страны региона отозвались рядом новых заявлений по этому вопросу, в частности, министр иностранных дел Венгрии П. Сийярто назвал миграционный пакет документов, принятый ООН, «предательством Европы» [9].

Обеспокоены страны Вишеградской четверки и приближающимся выходом Великобритании из ЕС. Здесь следует отметить, что после кризиса на Украине и явных неудач Германии в его разрешении Великобритания взяла на себя роль лидера процесса воплощения идеи реформирования ЕС. Она быстро нашла единомышленников среди вишеградских стран и возглавляла их намерения по сопротивлению диктату Брюсселя вплоть до проведения референдума о выходе из Евросоюза. С политической точки зрения страны «четверки» потеряли союзника по воплощению идеи Европы государств среди сильнейших стран ЕС. С экономической — их волнует дальнейшая судьба бюджета ЕС, доля выплат из которого, очевидно, уменьшится с прекращением участия в нем Великобритании. Кроме того, внутренняя оппозиция получает дополнительный козырь для давления на правительства, которые «безоговорочно следуют директивам ЕС», даже при понимании того очевидного обстоятельства, что альтернативы европейской интеграции сегодня не существует.

В 2018 г. продолжилось давление Брюсселя на консервативные правительства Варшавы и Будапешта, сопровождавшееся угрозами ввода в их отношении ст. 7 Лиссабонского договора. В отношении Венгрии летом был подготовлен «доклад Саргентини» [10], подводивший Брюссель к необходимости перехода от угроз к делу. Однако приближающиеся выборы в парламент ЕС в любом случае отдаляют данную перспективу как для Польши, так и для Венгрии.

Не исчезали с повестки в 2018 г. и отношения стран Центральной Европы с Россией. Такое положение дел было обусловлено, во-первых, проблемами поставок российского газа, которые усложнились после недостижения Россией и Украиной консенсуса по вопросу цены транспортировки топлива и в результате кризиса в российско-украинских отношениях. Все схемы Европейского союза, называемые «диверсификацией», лишают регион его былого привилегированного положения первополучателя и дальнейшего распределителя российского газа в случае его поставок через Украину. Попытки же как отдельных стран, так и ЕС в целом блокировать обходные пути российских поставок усиливают неопределенность и озабоченность этих стран перспективой обеспечения себя необходимым и пока безальтернативным источником энергии, при том что сами лидирующие страны ЕС в новых условиях получают преимущества от любого расклада в решении вопроса поставок. Напряженности добавил план поставок сжиженного газа в Европу и конкретно в Центральную Европу через порты в Польше и Хорватии, предложенный Д. Трампом. Эта покупка обещает стать для них более дорогой, а в нынешней весьма турбулентной международной обстановке не внушает уверенности и в перспективах, ведь сама Америка то продает газ, то консервирует его запасы.

Наконец, стоит вспомнить кампанию по высылке российских дипломатов в связи с «делом Скрипалей» — Вишеградские страны, за исключением Словакии, присоединились к этой акции Брюсселя. Впрочем, особого раскола или недопонимания в общее вишеградское единомыслие такой разброс решений (больше всего дипломатов выслала Польша) не внес. Так же как не внес он особых перемен и в тенденцию к наращиванию российско-центральноевропейского товарооборота. Товарооборот продолжил стремительно расти и в 2018 г. [11], а разные уровни политических контактов — обогащаться.

Что касается внутренней политики, то прошедшие в 2017–2018 гг. в Чехии выборы в целом не изменили политику предыдущего созыва. Разрушившие коалицию социалисты после затяжного правительственного кризиса в конце концов вернулись во власть, а последние местные выборы и выборы в Сенат сбалансировали подскочивший во время парламентских выборов рейтинг партии А. Бабиша. На посту остался и президент страны Милош Земан, хотя его отрыв от противника по гонке в сравнении с предыдущими выборами снизился.

В Венгрии у власти — и в третий раз с конституционным большинством — остался кабинет Виктора Орбана. Закрепилась тенденция к дальнейшему ослаблению позиций социалистов и либералов. ВСП впервые стала лишь третьей по численности силой среди представленных в парламенте. Но и обошедшая их праворадикальная партия «Йоббик», лишившись лидера, начала распадаться на глазах, что в перспективе сулит дальнейшее усиление позиций ФИДЕС в венгерской политической жизни.

В Словакии под давлением оппозиции в начале весны ушло в отставку правительство Р. Фицо, однако новых парламентских выборов удалось избежать. Очевидно, что отзвуки недовольства будут слышны в ходе запланированных на 11 ноября 2018 г. выборов в местные органы управления. А пока правительство П. Пелегрини в целом продолжает курс кабинета, которым руководил лидер партии «Направление — социальная демократия».

В Польше местные выборы состоялись в октябре 2018 г. В целом они укрепили позиции правящей партии в большинстве самоуправлений, однако более сильными ее позиции оказались на востоке страны, что, впрочем, не стало сюрпризом.

В 2018 г. парламенты выбирали и в Словении, Латвии, Боснии и Герцеговине. В целом ни одни из выборов не принесли сюрпризов и существенного изменения политических курсов этих стран.

В 2018 г. продолжила укрепляться вишеградская солидарность, несмотря на предложения центральноевропейским странам новых региональных схем. Одна из них — это реинкарнация межвоенной польской идеи Триморья, поддержанной Соединенными Штатами Америки, усмотревшими в ней совпадение со своими геоэкономическими интересами. Другая — китайская инициатива «16+1». Вообще закрепление Китая в регионе идет невиданными до сих пор темпами, и по сравнению с этапом 1990-х – начала 2000-х гг. базируется на новой стратегии завоевания влияния.

Из самостоятельных региональных инициатив можно отметить две, которые пока не получили стойкой поддержки «больших держав». Первая — это Славковское взаимодействие с участием Чехии, Словакии и Австрии. Вторая — это интенсификация сотрудничества с Западными Балканами. Пока они могут рассматриваться как тенденции к «углублению» и, соответственно, — «расширению» вишеградской идеи. Однако в перспективе многое будет зависеть от шагов европейских консерваторов, ныне возглавляющих Польшу, Венгрию и Австрию. Можно ожидать попытку регионального укрепления Австрии, интересы которой могут войти в столкновение с амбициями Польши. Таким образом, центральноевропейские тенденции могут получить дополнительный импульс, который пройдет по линии противостояния интересов Польши и Австрии.

В 2019 г. Центральная Европа отметит 20-летие членства в НАТО и 15-летие членства в ЕС, и это, безусловно, поспособствует укреплению общеевропейской солидарности стран Вишеградской четверки. Возможно, на этом фоне новую модификацию обретет политика Восточного партнерства.

Заключение

Тенденции, наметившиеся в регионе в последние несколько лет, свидетельствуют о популяризации запроса на перераспределение полномочий с Брюсселем в сторону большей независимости в принятии решений, касающихся политической сферы и определения угроз национальной безопасности. Кроме того, очевидно стремление стран региона к большей самостоятельности в хозяйственно-экономической сфере. Однако при том, что страны пытаются бойкотировать и обходить не отвечающие их интересам решения, где это возможно, на общую ориентацию на евроатлантический проект это сопротивление не влияет. Объяснение здесь простое — эффект от евроинтеграции показал в целом больше плюсов, чем минусов. Важно и то, что у европроекта сегодня не существует столь же привлекательной альтернативы.

В ближайшей перспективе не исключены попытки расшатать уже сложившуюся традицию взаимодействия в рамках Вишеградской группы за счет вовлечения ее государств в новые центральноевропейские региональные инициативы.

Новым для региона фактором (и пока мало просчитываемым) является прочное закрепление здесь Китая — его финансовых, бизнес-структур, попыток влияния на политическую и гуманитарную сферу. Не исключено, что при углублении противоречий между США и Китаем этот фактор сыграет свою роль и в центральноевропейском регионе. В любом случае его не следует оставлять без внимания в новом мировом раскладе.

Влияние России в регионе сильно фрагментировано. С уходом в этих странах поколения, ностальгирующего по прошлому, оно неуклонно снижается. Наблюдающийся в последние годы застой в сфере гуманитарного сотрудничества, падение интереса к российской стагнирующей массовой культуре, устаревающие технологии нивелируют возможности большинства продвигаемых в Европу российских проектов.

Рекомендации

Для возвращения в регион России предстоит гигантская работа над модернизацией собственного экономического потенциала. Только экономически сильная Россия может обеспечить реальную перезагрузку своих отношений с регионом.

Предстоит пересмотреть и всю систему гуманитарного сотрудничества, а также отобрать в ней реально работающие формы, такие как утраченный потенциал взаимодействия в сфере науки, а также найти новые, опирающиеся на центральноевропейский запрос и геополитические реальности.

Сотрудничество России и Центральной Европы без нахождения решения по Украине обречено на очень низкие темпы развития. Потому необходимо приложение совместных усилий по линии политики «общего соседства» и «совместного восточноевропейского партнерства».

Фундаментальные изменения в Центральной и Юго-Восточной Европе обусловлены не в последнюю очередь меняющейся экономической конъюнктурой, которая дополняет изменчивые политические тренды. В этом процессе прослеживается определенная динамика.

До мирового финансового кризиса этот регион входил в число наиболее динамично развивающихся регионов мира. Однако в момент его разгара Центральная и Юго-Восточная Европа вступила в тяжелый период, сопровождавшийся множеством негативных последствий — экономическим спадом, отсутствием динамики развития, ослаблением банковского сектора [1]. К этому списку стоит добавить характерные для региона (прежде всего стран бывшей Югославии и Западных Балкан) особенности — высокую безработицу [2], социальное расслоение, экономическую миграцию населения в Западную Европу, а также тяжелое положение госкорпораций (наглядный пример — кризис и реструктуризация хорватского холдинга «Агрокор»).

Как следствие, если в середине 2000-х гг. евроатлантическая интеграция бывших югославских республик оценивалась в целом оптимистично (как в самих республиках, так и в Брюсселе), то к первой половине 2010-х гг. возобладали более сдержанные оценки. Невысокий уровень явки населения Хорватии на референдум 2012 г. о вступлении в ЕС (всего 43%) [3] и лишь относительная популярность европейской идеи в Сербии и Черногории служат наглядным выражением этой тенденции. При этом важно отметить, что уровень доверия к ЕС в Албании и Македонии — странах, чье членство в ЕС признается наименее вероятным — значительно выше, чем в Сербии и Черногории, которые считаются кандидатами на вступление в ЕС в среднесрочной перспективе [4].

Ввиду этих обстоятельств к моменту начала кризиса в отношениях России и Запада в 2014 г. в Брюсселе возникли вполне обоснованные опасения относительно ситуации в регионе Юго-Восточной Европы, обусловленные как фундаментальными негативными социально-экономическими тенденциями, так и актуальным геополитическим моментом. Кульминацией этих страхов стало заявление Ангелы Меркель в октябре 2014 г. о том, что Россия может играть подрывную роль на Балканах [5]. Ощущение, что Евросоюз начинает терять инициативу в своем «мягком подбрюшье», вынудило Брюссель летом 2014 г. начать так называемый Берлинский процесс, который можно определить как комплекс мероприятий по активному преобразованию собственной периферии. В рамках Берлинского процесса были поставлены три основные задачи: решение острых политических споров (включая пограничные); модернизация инфраструктуры, экономики, транспортной системы; активизация демократических процессов [6].

В феврале 2018 г. председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер обнародовал Стратегию ЕС в отношении Западных Балкан, из которой следует, что к 2025 г. в Евросоюз могут быть приняты Сербия и Черногория (при сохранении «осязаемой перспективы» для других стран) [7]. Так, 2024–2025 гг. могут стать очередной рубежной датой, когда, возможно, будет дан ответ относительно европейских перспектив стран региона.

Если до 2014 г. общая конъюнктура на континенте не отрицала сотрудничества стран региона с Россией (вне зависимости от того, идет ли речь о членах ЕС — Словении, Хорватии и Болгарии — или о соискателях членства — Сербии, Черногории, Боснии и Герцеговины, Македонии), то в последние четыре года такое сотрудничество рассматривается в Брюсселе как минимум в качестве отягчающего обстоятельства.

В этой связи следует оценить перспективы Декларации о стратегическом партнерстве между Российской Федерацией и Республикой Сербией, которой сегодня регламентируется двустороннее сотрудничество [8]. Подписанная в мае 2013 г., за шесть месяцев до начала «большого политического кризиса» России и Евросоюза, она стала выражением старой парадигмы взаимодействия, которая ставится под сомнение в текущей конъюнктуре. Сегодня руководство Сербии приветственно относится к идее сотрудничества с Россией, считая его элементом своей внешнеполитической стратегии «многополярности» (как и сотрудничество с Китаем, США, Турцией и другими «центрами силы»). При этом вступление в ЕС по-прежнему является приоритетом. Кроме того, происходит постепенное сближение с НАТО (в октябре 2018 г. были проведены первые учения НАТО на территории Сербии) [9]. Вполне возможно, что по мере приближения 2025 г. (рубежной даты с точки зрения перспектив вступления в ЕС) в Сербии наполнение стратегического сотрудничества с Россией будет все чаще вызывать вопросы в диалоге Брюсселя с Белградом — разумеется, если не будет выработан соответствующий modus operandi между Москвой, Белградом и Брюсселем, снимающий большинство подозрений и сохраняющий за Сербией право на «умеренную» многовекторность.

Новая конфликтность

Ситуацию на Балканах принято рассматривать с точки зрения этнического конфликта, находящегося либо в горячей, либо в замороженной фазе. Однако сегодня проблематика региона измеряется не только этой категорией. Более того, в некотором смысле проблема этнического конфликта на Балканах отходит на второй план.

Одной из острейших проблем сегодня является социально-политическая ситуация, которая далека от благополучной. Улучшение экономической конъюнктуры является одной из декларативных целей преобразований ближайших лет. Однако Брюссель нацелен прежде всего на формирование в странах региона нового поколения политических руководителей, более лояльных к евроатлантической идее и ориентированных только на нее. Поскольку многие политические режимы (А. Вучича в Сербии, М. Джукановича в Черногории, Х. Тачи в Косово) существуют по меркам электоральных циклов достаточно долго и подвергаются критике в том числе со стороны либеральных политиков, следует предполагать подготовку кадрового обновления политического класса бывших югославских республик. Создание в сентябре 2017 г. в Боснии и Герцеговине новой партии, декларирующей наднациональную реформистскую идеологию, произошло при поддержке Великобритании и Германии [10]. Несмотря на отстранение партии Внутренняя македонская революционная организация (ВМРО) от власти в Македонии, бегство из страны ее экс-лидера Н. Груевского, демонтаж партии рассматривается экспертным сообществом США как нецелесообразный [11]. Наконец, в Сербии режим А. Вучича оказывается под перекрестной критикой в том числе со стороны либерально-демократической оппозиции, имеющей евроатлантическую ориентацию (Либерально-демократическая партия, движение «Достаточно» С. Радуловича и др.). Возможно, появляется либерально-демократическая оппозиция в Косово. Поскольку Балканы являются скорее объектом, чем субъектом мировой политики, усиление политической оппозиции и создание новых партий необходимо рассматривать во взаимосвязи с политикой стран, имеющих интересы в регионе. Тот, кто сумеет оседлать этот тренд, получит наиболее выгодные позиции в Центральной и Юго-Восточной Европе.

Новая политика

Политическая проблематика не исчерпывается только вышеперечисленными аспектами. Социальное расслоение делает более актуальными вопросы социального противостояния, в котором «высшие» слои (к ним условно можно отнести администрацию, олигархат, часть высокообразованных интеллектуалов) находятся с одной стороны, а гражданское общество, представленное налогоплательщиками, безработными, самозанятыми и второй частью высокообразованных интеллектуалов — с другой. Безусловно, рано говорить о переиздании марксистской классовой борьбы. Однако и нынешняя ситуация далека от идеальной, и подтверждением тому является успех немейнстримных и полусистемных политических движений и партий, добившихся заметных успехов на выборах 2015–2017 гг. Несмотря на обвинения в «несерьезности» и «идеализме», которые обрушиваются на политические движения со стороны национальных СМИ, такие партии продолжают присутствовать в политическом поле и даже наращивать позиции. Показательны в этом отношении рейтинги хорватского движения «Живая стена», которое в мае 2018 г. стало единственной партией страны, имеющей растущий рейтинг, а по уровню поддержки (14,5%) оно вышло на третье место, отставая лишь от «тяжеловесов» местной политической сцены (партии «Хорватское демократическое содружество» и Социал-демократическая партия), имевших 26,6 и 18,2% соответственно [12].

Вполне вероятно, что эти «новые» политические движения не сумеют реализоваться в полной мере. Они сталкиваются с определенными «болезнями роста», вызванными неспособностью влиять на принятие политических решений, конвертировать громкие заявления в конкретные предложения, узостью общественной поддержки, основывающейся на протестном электорате. С другой стороны, данные движения и их лидеры достаточно молоды. Они не ограничены национальными догмами (представители из Сербии, Хорватии и Боснии и Герцеговины достаточно успешно взаимодействуют между собой). Весьма показательно, что при минимуме ресурсов их агитация находит свой отклик, поскольку основывается на отражении актуальных проблем социально-экономической действительности. Возможно, перечисленные движения и не сумеют состояться, однако само их существование указывает на наличие определенного протестного потенциала.

В условиях, когда доминирующим императивом Брюсселя является «примирение», а фактически — сокрытие существующих этнических проблем за ширмой политкорректности, именно проблема политической идеологии может выйти на первый план.

Новая геополитика

В последние годы был обнародован ряд докладов, говорящих о повышении связанности Балкан с соседними регионами. Кульминацией является опубликованная в сентябре 2018 г. Транспортная стратегия ЕС [13], говорящая о Балканах как о сухопутном коридоре между Европой и Азией.

Возрождение идеи транзитных маршрутов и продолжающаяся модернизация европейского Коридора X (Сербия — Македония — греческие порты Пирей и Салоники) заставляет вспомнить о том, что Балканы являются точкой доступа к Южной Европе, Средиземноморью, Северной Африке. Через Балканы пролегает сухопутный транзит к Ближнему Востоку. Как следствие, возрастает внимание к региону со стороны Китая и США — ключевых геополитических конкурентов, реализующих в Центральной и Юго-Восточной Европе собственные экономические проекты (Китай — формат 16+1, США — проект СПГ в Польше и Хорватии). Разумеется, сохраняет актуальность проблемы энергетического транзита, которая затрагивает интересы стран ЕС, России и Турции (газопроводы TAP и TANAP, «Турецкий поток», интерконнекторы).

В 2018 г. было анонсировано создание ряда новых военных баз США в Албании и Греции [14]. Сербия впервые провела учения НАТО [15] на своей территории, не являясь при этом членом Альянса, но будучи связанной с ним рядом основополагающих соглашений [16]. Это указывает на изменение положения региона в военно-стратегических планах США и НАТО. Вполне возможно, речь идет о большом перемещении военной инфраструктуры южного фланга НАТО из Турции (отношения которой с США переживают период похолодания) на Балканы, демонстрирующие большую лояльность Вашингтону. Если данная гипотеза является верной, то следует ожидать продолжения «натоизации» региона и создания нового бастиона американского влияния, в котором Румыния, Болгария и Украина будут являться «передовой», а республики бывшей Югославии — «тыловой» зоной. Это обстоятельство будет определять характер политических отношений с Сербией, с которой США сегодня пытаются выстраивать партнерские отношения [17].

Таким образом, после краткого периода «передышки» Балканы снова рискуют стать зоной пересечения интересов больших игроков, к которым можно отнести Турцию, Великобританию, США, ЕС, Россию и Китай. Особое внимание к региону проявляют отдельные страны ЕС. Так, Италию, Австрию, Венгрию и Польшу волнуют транзитные и политические процессы, к македонским процессам подключается Болгария, основу для идеологического влияния имеют ближневосточные страны.

Если в политическом отношении регион все более отходит в евроатлантическое пространство, то в плане экономики, инвестиций, инфраструктуры здесь формируется пересечение интересов целого ряда стран, склонных как к сотрудничеству, так и к противостоянию. Формирование нового узла противоречий в сочетании с повышением транзитного значения региона, вероятно, будет означать возвращение Балкан после краткого периода забвения на авансцену мировой политики.

Новая позиция России

Балканы являются важным для России регионом не только в силу тесных исторических связей, но и ввиду изменчивой мировой конъюнктуры. Формирование большого континентального транзитного маршрута из Европы в Азию и в обход России может стать вызовом для российской экономики и привести к ее исключению из мировых взаимосвязей. Уход России с Балкан в политическом смысле может привести к усилению натиска ее конкурентов в Восточной Европе и Закавказье. Наконец, усиление военного присутствия НАТО на Балканах чревато нарастанием давления на юг России. Все это является основанием для сохранения позиций России в Юго-Восточной Европе.

С 2000-х гг. российские подходы к отношениям с балканскими странами руководствовались статическими императивами, которые сохраняются и сегодня. Однако процессы в Юго-Восточной Европе становятся более динамичными, следовательно, такой подход перестает быть актуальным.

Ситуация с вступлением в НАТО Черногории стала неприятным «звоночком», заставляющим задуматься об эффективности российской дипломатии. Как показывает дипломатический скандал Россия и Греции летом 2018 г., возможно охлаждение отношений и с другими странами, которые принято относить к некой российской «орбите». Исходя из этого, совершенно не исключены изменения отношений с Сербией, которая сочетает комплиментарную риторику с евроатлантическим креном.

Если считать целью России недопущение расширения НАТО, то здесь многое уже упущено. Вполне вероятно вступление в НАТО Македонии, а Сербия уже проводит учения Альянса на своей территории.

С другой стороны, расширение НАТО не означает решения внутренних проблем региона, которые становятся хроническими. Вполне возможно, что евроатлантическая интеграция не станет панацеей, и Балканам предстоит возвращение к модели «коллективных гарантий», которая некоторое время назад называлась «концертом держав». России следует быть готовой к этому.

Пример Болгарии и Хорватии показывает, что в течение трех-четырех лет двусторонние отношения могут совершить обратную эволюцию — от солидарности с НАТО и торпедирования российских проектов до теплых дипломатических визитов вежливости и деклараций сотрудничества [18]. Как показывает пример Греции, сочетающей сотрудничество в области вооружений с Россией с размещением новых баз НАТО, а также Сербии, связанной с НАТО основополагающими соглашениями, но сохраняющей некую форму партнерства с Россией (именуемого стратегическим), ситуативная дипломатия и двурушничество пока являются возможными. Вероятно, по мере усложнения экономической проблематики ситуативность будет нарастать, и однажды на примере Сербии и Греции будет создана форма компромиссного формата Россия — НАТО. Однако также возможно, что при возобладании евроатлантического крена будут возрастать требования, связанные с политической лояльностью блоку.

На наш взгляд, ситуация в регионе в ближайшие годы будет усложняться. Следовательно, российские дипломатические подходы в краткосрочной перспективе должны стать менее формалистскими. Они должны основываться на глубоком понимании региональных тенденций и быть ориентированы на «эксклюзивное» партнерство не с избранными странами, а со всеми странами региона. Усложнение внешнеполитической проблематики повышает вероятность создания ситуативных альянсов между Россией, США, ЕС, Турцией, Китаем и другими игроками. В нынешней ситуации многовекторности историческое влияние России может быть заменено влиянием других внешних сил. Однако именно Россия может стать стороной, партнерство с которой будет для многих желательным. Созданию предпосылок для этого, вероятно, должны быть посвящены внешнеполитические усилия России в Юго-Восточной Европе.