В колониальную эпоху развитие университетов и аналитических центров в Африке было ограничено по причине отсутствия соответствующего интереса у колониальных администраций. Однако история находила место исключениям, и в 1950 г. в Нигерии был основан Западноафриканский институт социальных и экономических исследований. Отдельный кейс представлял собой ЮАР, где первые университеты были основаны уже в конце XIX в. в силу специфики колониального режима. Он же и определил дальнейшее развитие академических институтов, доступ к самым авторитетным из которых был ограничен для черного населения отдельным законом 1959 г. вплоть до окончания апартеида. Кроме того, в колониальный период немногочисленные институты Восточной Африки занимались изучением сельского хозяйства, что было продиктовано интересами метрополий.

Ряд политических факторов сдерживали развитие аналитических центров в регионе. В первую очередь это связано с тем, что африканские авторитарные режимы нередко конфликтовали с представителями академического сообщества. Антагонизм последних с бюрократией вкупе с неблагоприятной экономической конъюнктурой и конфликтами в регионе — все это склоняло африканскую интеллектуальную элиту к сотрудничеству с зарубежными центрами.

Несколько заметных африканских интеллектуальных центров начали свою работу в основном в 1990-е гг. (см. Таблица 1). Уместно отметить несколько выдающихся институтов, специализирующихся именно на международной и политической проблематике: Совет гуманитарных и социальных исследований (1968 г.) и Институт глобального диалога (1995 г.) в ЮАР, а также Западноафриканскую миротворческую сеть в Гане (1998 г.). Заметную роль в области энергетики, климата, технологий и продовольственной безопасности играют африканские аналитические центры Нигерии, Уганды и Буркина-Фасо (не вошли в топ-10).

Что касается исследователей региона, чей анализ внес значительный вклад в развитие африканской мысли о международных отношениях и кто продолжает работать на данном направлении, то можно отметить следующие имена, несомненно, оставляя место для расширения списка: Нкиване Т., Малакиас А., Аюб М., Офухо, Вэйл П. и пр. Также к теоретикам иногда причисляют лидеров первых деколонизированных государств: Нкруму К. (Гана), Туре С. (Гвинея), Ньерере Дж. (Танзания) или Сенгора Л. (Сенегал), которые продвигали идеи африканского социализма и панафриканизма.

В силу позднего начала развития аналитических и исследовательских центров в регионе одной из центральных проблем африканской дискуссии о международных отношениях стал вопрос применимости современной западной теории международных отношений к процессам, происходящим в Африке. К началу XXI в. в отношении политики региона часто использовались эвфемизмы вроде «Афро-пессимизм» или «государства в состоянии коллапса».

В академическом сообществе стран второго и третьего мира ученые часто сами видят себя в качестве реципиентов внешнего дискурса [1]. В таком контексте уместен вопрос: если западная теория, навязанная через колониальный проект, определяет африканскую мысль как следствие и реакцию, то насколько значительны контекстуальные факторы. Иными словами, как меняется восприятие процессов даже с позиций классических западных школ и их интеллектуального империализма через призму африканской политической мысли. По мнению критиков западных теорий, последние задаются нерелевантными для Африки вопросами, так как основаны на чуждом опыте. В то время, как для Европы крупнейшим потрясением, определившим направление развития теорий международных отношений, стали две мировые войны, то для африканского континента эти события были этапом колониального гнета. Метрополии усилили экономическое давление на свои колонии, активно пользовались природными и человеческими ресурсами региона, в результате чего навредили территориям. Однако надо отметить, что для колоний этот период качественно не отличался от предыдущего. В этом смысле, как пишет исследовательница из канадского Университета Квин Йоланде Бука, теория международных отношений осмысляет западную историю. К примеру, в своей работе Politics among nations Ганс Моргентау обозначил, что история Африки началась после Первой мировой войны и, следовательно, регион до нее был «политически пустым пространством» [2]. Кеннет Уолтц, в свою очередь, писал, что «было бы абсурдным (ridiculous) конструировать теорию международных отношений, основанную на опыте Коста-Рики и Малайзии» [3].

Западные теоретики пытаются вписать африканские политические процессы в европейские концепции. Между тем один из фундаментальных элементов западной теории — государствоцентризм — стал заметным объектом критики с учетом африканского опыта. Как отмечает Малакиас, более инклюзивный подход позволит теории анализировать взаимодействие негосударственных и субгосударственных акторов, таких как нации, культуры и так далее. Важным аргументом здесь становится довод о довестфальских формах организации общества, существовавших в Африке в доколониальные времена, которыми пренебрегает мейнстримная западная теория.

Однако если государствоцентричность выступает атрибутом в первую очередь реалистской парадигмы, то это не означает, что либеральная теория представляется уместной для африканских реалий вопреки тезису Барри Бузана и Ричарда Литтла о критике западной теории в лице именно неореализма. Либеральная мысль также была продуктом истории, пренебрегавшей ролью Африки. Георг Гегель в начале своего «Введения в философию истории» прямо пишет об отсутствии необходимости рассматривать регион и возвращаться к нему в дальнейшем. Такие наблюдения находят прикладное воплощение: так, либеральная парадигма, ставящая в центр человека и продвигающая гуманизм и свободу, долго исключала колонизированные народы. Поэтому в работах Махмуда Мамдани читатель находит описание языка либерализма как «языка расовой привилегии».

Более того, африканский контекст, по наблюдению исследователей, обесценивает либеральную идеализацию демократии. Во-первых, само понятие становится объектом активного обсуждения в африканской академии: выстроена дихотомия между либеральной и популярной демократией в регионе, ставится под вопрос их определение, которое не может сводиться к электоральной свободе, пишет Джон Сол. Во-вторых, африканский опыт часто становился доказательством несостоятельности концепции демократического мира и кантовского видения демократий вообще. Наконец, демократический транзит и переход к рыночной модели усугубили социально-экономическую ситуацию в некоторых странах, что заставляет африканских исследователей сомневаться в парадигме политического либерализма. Экономическая зависимость рыночных экономик африканского континента ставит под вопрос нередко абсолютизирующуюся силу рыночной экономики.

Такой пул критики нашел отражение в концепции субальтернативного реализма Мохаммеда Аюба, постулирующего необходимость восполнения лакун элитарной историографии за счет анализа опыта субальтов — слабых государств. В таком смысле неореализм и неолиберализм транслируют колониальную эпистемологию привилегий глобального Севера.

На основании приведенных аргументов справедливо заметить, что африканистская критика основана главным образом на левом дискурсе, апеллирующем к справедливости. Вместе с тем это не означает, что теоретики Африканского континента придерживаются марксисткой парадигмы: как пишут об этом Рональд Чипаике и Матаруст Ноледж, концепция мир-системы видит Африку и другие страны периферии в качестве жертв манипуляций и гегемонии стран ядра, отказывая первым в должной акторности. В итоге репрезентация региона сводится к пространству природных катастроф и жестоких социальных конфликтов, и это находит отражение в западной литературе. Так, Филипп Гуревич, автор The New Yorker, пишет: «Африканцы создают гуманитарные катастрофы, но не осознанную политику» [4].

Уход от конвенционального государствоцентризма рождает в африканском контексте особое видение идеи солидарности и региональной интеграции. Локальное отличие от Вестфальского порядка продиктовало образование государств, границы которых разделили народы: так, хауса проживает в Нигерии и Нигере, йоруба — в Нигерии, Того и Бенине, фулани разделены нигерийско-камерунской границей. С одной стороны, это рождает базу для конфликтных ситуаций, с другой — определяет трансграничную солидарность в африканском обществе. Такое положение вещей, как пишет Томас Тиеку, определяет необходимость реконцептуализации государства как социальной единицы, а не политической, как это привыкли делать западные теоретики [5]. Именно эта тенденция, по мнению Олукайоде Фалайи, определила успех трансграничных экстремистских группировок вроде «Аль-Каиды исламского Магриба» или «Боко Харам».

Африканское сообщество настаивает на важности солидарности и ощущения общности, на чем отчасти построена панафриканская традиция. Будучи, в первую очередь, реакцией на колониализм и политическим проектом ранних лидеров вроде упомянутого выше Кв. Нкрумы, панафриканизм остается идеей, движущей самым масштабным интеграционным проектом в мире: Африканской зоной свободной торговли. Такой ренессанс панафриканизма пользуется общественной поддержкой, при этом в африканском академическом сообществе живо вполне классическое понимание необходимости интеграции — для стабилизации ситуации в неспокойном регионе. Более того, интеграция также рассматривается в качестве возможности для создания коалиции между различными по природе акторами, то есть налаживания диалога в пространстве трансграничной солидарности.

Выше уже была отмечена африканистская критика государствоцентричности конвенциональных теорий. Настоящий тезис находит отражение в анализе интеграционных процессов. Африканский опыт представляет ощутимую базу для исследований роли гражданского общества в региональных организациях. Например, ЭКОВАС стал первой организацией региона, давшей статус наблюдателя ряду неправительственных организаций. Внимание африканской академии к интеграционным процессам представляется частью тенденции отрицания государствоцентричности конвенциональной теории о международных отношениях. Панафриканизм, изначально являвшийся одним из ответов на колониальный гнет, наравне с негритюдом, коммунизмом или национализмом в новообразованных странах нивелировал чуждый Вестфальский строй. Сегодня движение переживает свой ренессанс на фоне амбициозных интеграционных проектов, за которыми стоит идея о солидарности культур и народов.

Подобное видение государства отражено, например, в концепции Т. Тиеку о переосмыслении государства как коллективисткой и социальной общности с позиции африканской концепции убунту. Убунту — философский подход самореализации через других (being self through others): я есть, потому что есть мы, я являюсь собой, потому что мы все являемся этим. В этом смысле, как пишет Т. Тиеку, индивидуалистская онтология государств в западной теории не может включать практики коллективного решения. Отсюда же появился термин «дипломатии убунту». Африканские государства, по мнению Т. Тиеку, придерживаются мышления убунту в трех измерениях: консенсуальном принятии решений, групповом мышлении и нормах солидарности (например, в стремлении африканских лидеров демонстрировать африканское единство на мировой арене) [6].

Настоящий обзор представляет собой попытку проиллюстрировать, чем живет африканская дискуссия о международных отношениях, в силу объективных причин находящаяся в процессе своего становления. Тем не менее африканская школа, если можно говорить о таковой, артикулировано и небезосновательно критикует подходы традиционных западных школ, указывая на недиверсифицированность эмпирического материала. Их основу главным образом составляет североатлантическая история, поэтому критики говорят о неполноте определений фундаментальных понятий теоретических школ и смещении фокуса их внимания.

Тот факт, что мейнстримные теории международных отношений созданы на основе опыта, далекого от африканских реалий, пусть и вызывает вопросы, но априори не означает их неприменимость для отдельных африканских кейсов. Иными словами, академия испытывает сложности в объяснении качественных отличий между политическими процессами Европы и Африки, которые бы делали такие понятия конвенциональных школ как «государство» или «анархия» неприменимыми к обсуждаемому региону. Это соображение, однако, не отменяет логической ошибки, на протяжении долгого времени совершаемой западной академией, а именно — презумпция применимости традиционных теорий к африканской политике.

Как можно заметить, африканистские критики конвенциональных теорий, обозначая проблему, едва ли подступаются к ее решению. Один из важнейших вызовов — предложение собственной теории международных отношений через призму общемирового опыта, а не дескриптивное изложение проистекающих в Африке процессов. В этом смысле, пишет Уильям Браун, ожидания критиков актуальных теорий могут быть нереалистичными, так как, по замечанию Уолтца, для создания теории необходимо «изолировать» часть реальности для подсвечивания концептуальных процессов [7].

Тем не менее, как продемонстрировано выше, уникальный африканский опыт (например, зарождение интеграционных процессов в качестве протеста против навязанного метрополиями государственного строя) открывает дверь для оригинальных теорий. В таком смысле, африканская школа приглашает исследователей к анализу мало изученных и концептуализированных процессов, которые на протяжении долгого времени казались конвенциональной школе понятными, пока западный мир не столкнулся с собственной неспособностью предлагать эффективные решения для конкретного регионального контекста.