Белорусская льдина и российский айсберг

Наверное, сегодня никто не в силах предсказать, чем закончатся события, происходящие в эти дни на улицах Минска. Насколько прочен режим Александра Лукашенко? Насколько сильна и решительна политическая оппозиция? Как настроены белорусские силовики? Какова роль внешних игроков в истоках и в вероятном исходе нынешнего кризиса? По всем этим вопросам можно спорить до хрипоты — до тех пор, пока сам ход истории не даст на них окончательные ответы.

Но ясно, по крайней мере, одно: на наших глазах уходит в прошлое последнее по-настоящему советское государство на территории бывшего СССР. Длинные ветвистые трещины прошли по зеркальному стеклу чудом сохранившейся витрины социализма в уже давно разрушенном и разобранном по кирпичикам здании. Склеить разбитое стекло не дано никому — ни Александру Лукашенко, ни его возможным преемникам. Какой бы ни стала Беларусь на выходе из нынешнего кризиса, она выйдет из него другой страной.

Однако, события в Беларуси — это не только новый набор вызовов и возможностей для внешних и внутренних игроков. Это еще и очередное напоминание о том, как опасно для государственного деятеля ставить в центр своих усилий задачу удержания статус-кво. Старый театральный афоризм о том, что «лучше уйти на год раньше, чем на день позже», вполне подходит не только для артистов, но и для государственных деятелей. Для последних, может быть, даже больше, чем для первых. История показывает — чем дольше сдерживаются неизбежные перемены, тем более драматичный вид они принимают, когда плотина статус-кво все-таки прорывается под напором меняющейся реальности.

Россия, конечно, не Беларусь. Несопоставимы масштабы двух стран, различны траектории их социального и экономического развития, у каждой — свои особенности выстроенной за тридцать лет политической системы. Если Беларусь до последнего времени оставалась по-настоящему советским государством, то Россия лишь только возвращается ко многим еще не вполне позабытым советским практикам. Если Беларусь (точнее, белорусскую государственную конструкцию) можно уподобить льдине, погруженной в теплое европейское море, то Россия (российская модель государства) больше похожа на айсберг, медленно дрейфующий в холодном евразийском океане. Однако, базовые законы термодинамики одинаковы и для льдин, и для айсбергов.

Россия — не Беларусь. Но Россия гораздо больше похожа на Беларусь, чем даже на соседнюю Украину или на более далекую Армению. По мере неизбежной смены поколений российское общество, как и очень близкое ему белорусское общество, год от года становится иным. А значит, рано или поздно белорусский сценарий в тех или иных его модификациях станет вполне реальной перспективой и для России тоже. Игра на удержание статус-кво не может привести в Москве к результатам, принципиально отличным от тех, к которым она уже привела в Минске. Причем ссылки на российскую специфику в данном случае отнюдь не прибавляют исторического оптимизма: легко предсказать, что российский транзит неизбежно окажется более сложным, болезненным, затратным и более рискованным, чем любой возможный транзит в Белоруссии.

Наверное, сегодня никто не в силах предсказать, чем закончатся события, происходящие в эти дни на улицах Минска. Насколько прочен режим Александра Лукашенко? Насколько сильна и решительна политическая оппозиция? Как настроены белорусские силовики? Какова роль внешних игроков в истоках и в вероятном исходе нынешнего кризиса? По всем этим вопросам можно спорить до хрипоты — до тех пор, пока сам ход истории не даст на них окончательные ответы.

Но ясно, по крайней мере, одно: на наших глазах уходит в прошлое последнее по-настоящему советское государство на территории бывшего СССР. Длинные ветвистые трещины прошли по зеркальному стеклу чудом сохранившейся витрины социализма в уже давно разрушенном и разобранном по кирпичикам здании. Склеить разбитое стекло не дано никому — ни Александру Лукашенко, ни его возможным преемникам. Какой бы ни стала Беларусь на выходе из нынешнего кризиса, она выйдет из него другой страной.

Александр Гущин:
В Белоруссии власть явно не доработала в коммуникации с обществом

На протяжении десятилетий миллионы людей на огромном постсоветском пространстве относились к Беларуси с теплым чувством ностальгии, смешанной с восхищением, а нередко — и с оттенком зависти. И было чему завидовать. Чистые и ухоженные города. Хорошие дороги и низкие цены в магазинах. Рассудительные, неконфликтные и благожелательные люди. Политическая и социальная стабильность, не омрачаемая неожиданными катаклизмами и судьбоносными кризисами. Примерно таким, наверное, должен выглядеть Советский Союз в какой-нибудь альтернативной реальности, где Юрия Андропова не подвело здоровье, где Михаил Горбачев продолжал руководить сельским хозяйством, где не было гласности и перестройки, и социализм благополучно дожил до 2020 г.

Для Беларуси советское прошлое завершилось в нынешнем августе. Независимо от того, что произойдет дальше, уже сегодня не будет преувеличением сказать, что этим летом Беларусь вступила в трудный, болезненный и даже опасный период транзита к новой модели развития. Транзита из затянувшегося XX века в XXI столетие, которое начинается для страны на двадцать лет позже календарных сроков. То есть, конечно, часть белорусского общества (вспомним хотя бы о весьма продвинутом IT-секторе!) уже давно живет в XXI веке, но это всего лишь часть, а не страна в целом.

Начинающийся транзит порождает многочисленные риски и вызовы не только для самой республики, но и для ее соседей. У Москвы появляется соблазн воспользоваться резким ослаблением политического руководства в Минске, чтобы добиться от белорусской стороны новых экономических и политических уступок в двусторонних отношениях. Но это при том условии, что режим все же устоит, ограничившись символическими уступками оппозиции.

А если не устоит? Есть риск «пережать» и невольно содействовать дальнейшей дестабилизации обстановки с непредсказуемыми, но в любом случае — крайне неприятными для Кремля последствиями. Чрезмерное давление также грозит подорвать в целом благожелательное отношение к России со стороны большинства белорусов, пробудить пока спящий радикальный белорусский национализм.

У Европейского союза возникает естественное желание обрушить на Александры Лукашенко поток экономических и политических санкций, еще более плотно изолировать Беларусь на европейской политической сцене. Маловероятно, что в Брюсселе, в Берлине или в Варшаве кто-то всерьез строит планы европейского посредничества в белорусском кризисе — все, включая и Александра Лукашенко, хорошо помнят, чем такое посредничество закончилось для его бывшего коллеги, украинского президента Виктора Януковича.

Но результатом вероятных европейских репрессалий, если они не ограничатся составлением очередного символического черного списка минских чиновников, скорее всего, станет еще большее сближение Минска с Москвой, а также и с Пекином. Александр Лукашенко будет окончательно лишен возможности выстраивать даже символический баланс между восточным и западным векторами своей внешней политики. Едва ли такой результат усиления европейского давления в полной мере удовлетворит Брюссель. Но есть ли у Брюсселя хоть какая-то политически приемлемая альтернатива после действий белорусских властей последних нескольких недель?

Андрей Кортунов:
Крепость или бункер?

Однако, события в Беларуси — это не только новый набор вызовов и возможностей для внешних и внутренних игроков. Это еще и очередное напоминание о том, как опасно для государственного деятеля ставить в центр своих усилий задачу удержания статус-кво. Возможно, «просвещенный абсолютизм» Лукашенко имел множество плюсов для его страны в конце прошлого века. Наверное, именно благодаря «просвещенному абсолютизму» удалось в целом сохранить советскую экономическую инфраструктуру, не дать доморощенным или зарубежным олигархам растащить производство и обанкротить системообразующие предприятия, относительно успешно бороться с социальным неравенством и противостоять коррупции чиновников. Вероятно, отойди он от власти десять-пятнадцать лез назад, Лукашенко остался бы в истории страны как мудрый отец-основатель белорусской государственности, и ему в свое время воздвигли бы достойный монумент на минской Площади Независимости.

Но сегодня такие сценарии относятся к вышеупомянутой альтернативной истории. После событий августа 2020 г. величественный архитектурный ансамбль площади едва ли когда-либо будет дополнен монументальным памятником Батьке. А будущие белорусские историки вряд ли станут исполнять дифирамбы в отношении почти трех десятилетий его правления. Старый театральный афоризм о том, что «лучше уйти на год раньше, чем на день позже», вполне подходит не только для артистов, но и для государственных деятелей. Для последних, может быть, даже больше, чем для первых. История показывает — чем дольше сдерживаются неизбежные перемены, тем более драматичный вид они принимают, когда плотина статус-кво все-таки прорывается под напором меняющейся реальности.

Александр Лукашенко — не первая и не последняя жертва данной закономерности. Приход к власти в США явного аутсайдера Дональда Трампа — результат упорного желания «системных» демократов и республиканцев ничего не менять в своих пропахнувших нафталином политических программах. Подъем правого популизма в Европе — итог стремления либерального партийного истеблишмента континента сохранять привычный и комфортный порядок вещей, сложившийся в принципиально иных условиях. «Арабская весна» на Ближнем Востоке — следствие отчаянного стремления стареющих автократов региона всеми силами затормозить историю, а если получится, то и вообще заблокировать ее движение вперед.

Россия, конечно, не Беларусь. Несопоставимы масштабы двух стран, различны траектории их социального и экономического развития, у каждой — свои особенности выстроенной за тридцать лет политической системы. Если Беларусь до последнего времени оставалась по-настоящему советским государством, то Россия лишь только возвращается ко многим еще не вполне позабытым советским практикам. Если Беларусь (точнее, белорусскую государственную конструкцию) можно уподобить льдине, погруженной в теплое европейское море, то Россия (российская модель государства) больше похожа на айсберг, медленно дрейфующий в холодном евразийском океане.

Айсберг тает гораздо медленнее льдины, он обладает большей массой, объемом и инерцией движения. Огромная Россия куда массивнее и устойчивее маленькой Беларуси. Когда Александр Лукашенко говорит о том, что белорусский пожар может быстро добраться аж «до Владивостока», он просто пугает Кремль и предлагает себя на роль благородного защитника политической стабильности не только у себя дома, но и к востоку от своих границ тоже. Выглядит это не слишком убедительно, и почетная роль защитника и спасителя России Александру Лукашенко явно не светит. Вполне возможно, что сегодня кремлевские стратеги втихомолку радуются тому, что процесс строительства Союзного государства не зашел слишком далеко: в случае действительно глубокой интеграции двух стран нынешние события в Беларуси, несомненно, имели бы гораздо большее воздействие на положение в России, чем это имеет место сегодня.

Андрей Кортунов:
Семь шагов за горизонт кризиса: работа над ошибками

Однако, базовые законы термодинамики одинаковы и для льдин, и для айсбергов. Лед будет таять и в России, как он тает сегодня в Беларуси. Под воздействием развития новых информационно-коммуникационных технологий и трансграничного гуманитарного взаимодействия. Под давлением интернационализации образовательных и профессиональных стандартов. Под влиянием процессов становления новых секторов экономики, сдвигов в социальной структуре, в стилях жизни и в жизненных установках. Образно говоря, на планете происходит глобальное социальное потепление, и остановить этот объективный процесс не в силах ни пандемия коронавируса, ни глобальная экономическая рецессия, ни разбросанные по всему миру многочисленные сторонники наступления нового ледникового периода.

Резкие перемены погоды, неожиданные похолодания, заморозки и снегопады — все это, конечно, нам предстоит пережить еще не раз. Но лед будет таять. Попытки любыми доступными средствами «подморозить Россию», как показал пример таких выдающихся идеологов отечественного охранительства как Константин Победоносцев и Михаил Катков, в конечном счете оборачиваются еще более стремительным и неудержимым таянием ее «подмороженной» государственности. Если глубокая «заморозка» государственной системы не сработала на рубеже XIX и XX вв., то чего уж там говорить о третьем десятилетии XXI века, когда глобальные процессы социальной модернизации ускорились многократно!

Россия — не Беларусь. Но Россия гораздо больше похожа на Беларусь, чем даже на соседнюю Украину или на более далекую Армению. По мере неизбежной смены поколений российское общество, как и очень близкое ему белорусское общество, год от года становится иным. А значит, рано или поздно белорусский сценарий в тех или иных его модификациях станет вполне реальной перспективой и для России тоже. Игра на удержание статус-кво не может привести в Москве к результатам, принципиально отличным от тех, к которым она уже привела в Минске. Причем ссылки на российскую специфику в данном случае отнюдь не прибавляют исторического оптимизма: легко предсказать, что российский транзит неизбежно окажется более сложным, болезненным, затратным и более рискованным, чем любой возможный транзит в Белоруссии.

При организации выборов 2020 г. президент Александр Лукашенко стремился, как обычно, минимизировать свои текущие политические риски за счет соответствующей организации избирательного процесса. В итоге риски белорусского президента просто переместились с тактического на стратегический уровень, обрушив несущие конструкции системы, которую Лукашенко столь любовно выстраивал почти три десятка лет. Случай в мировой практике не только не исключительный, но, можно сказать, вполне типичный. Порой складывается впечатление, что возгонка политических рисков — любимое занятие людей, облеченных политической властью.

Так почему же лидерам повсюду в мире недостает мудрости и смелости заглянуть за узкий горизонт текущих событий? Почему долгосрочная стратегия раз за разом приносится в жертву тактике? Почему болезненные, но совершенно необходимые решения раз за разом откладываются до лучших времен? Ведь вместо лучших времен неизменно наступают худшие времена, когда за упущенные возможности упорядоченного реформирования старой модели приходится расплачиваться ее стихийным разрушением.

Впервые опубликовано в Le Courrier de Russie.