Латинские страны Южной Европы

В уходящем 2018 г. в двух латинских странах Южной Европы произошла смена правительств. В Италии на парламентских выборах, состоявшихся 4 марта, победу одержало «Движение пяти звезд», а в рамках правоцентристской коалиции наилучший результат неожиданно показала не берлускониевская партия «Вперед, Италия!», а Лига под руководством Маттео Сальвини. После трех месяцев препирательств и взаимного поливания грязью «Пяти звездам» и Лиге удалось сформировать «желто-зеленую» коалицию, которая вызвала оторопь в Брюсселе и Берлине и заставила многих наблюдателей говорить о наступлении популизма и правого радикализма в Европе.

Такие суждения оказались отчасти оправданы. Новое итальянское правительство заняло жесткую позицию по вопросу о мигрантах — буквально через 10 дней после формирования кабинета Сальвини, ставший министром внутренних дел, не пустил в итальянские порты судно «Аквариус» с шестью сотнями африканских мигрантов на борту [1], а в конце июня Италия добилась некоторых изменений в миграционной политике ЕС [2].

В Испании вынесение судебного решения по делу «Гюртель» нанесло тяжелый удар по правительству Народной партии, чем незамедлительно воспользовалась оппозиция, инициировавшая вотум недоверия кабинету Мариано Рахоя, который ушел в отставку 1 июня. К власти пришли социалисты, которые располагают лишь 84 мандатами из 350 в Кортесах [3]. Тем не менее новый премьер Педро Санчес намерен оставаться в должности до следующих выборов, которые должны состояться в 2020 г. [4]

В наследство от предшественника П. Санчесу достался целый ряд нерешенных проблем, самая трудная из которых — каталонская. После ареста политиков, провозгласивших независимость Каталонии в конце 2017 г., в Барселоне пришло к власти новое руководство, настроенное не менее радикально, чем прежнее. Нынешний глава Женералитат Жоаким Торра требует проведения нового референдума о независимости [5], и Педро Санчесу приходится проявлять недюжинные дипломатические способности в попытках найти точки соприкосновения. Одной из таких точек может стать вопрос о перезахоронении Франко — в сентябре испанский парламент принял решение о выносе тела диктатора из монументального комплекса «Долина павших» [6]. У каталонцев, как и у басков, о Франко остались нелучшие воспоминания, поэтому они восприняли эту новость с явным удовлетворением.

Успех популистских движений в Италии, рост популярности левых партий — социалистов и «Подемос» — в Испании, относительная стабильность социалистического правительства в Португалии в значительной степени обусловлены социально-экономическими причинами. С одной стороны, в латинских странах Южной Европы происходит постепенное восстановление экономики после долгих лет рецессии и бюджетной экономии. ВВП растет, бюджетный дефицит находится в приемлемых, с точки зрения Брюсселя, рамках, а государственный долг, хотя и остается высоким, все же не увеличивается относительно ВВП [7].

Однако при более детальном рассмотрении ситуация выглядит не столь оптимистично. Ведь важно не только наличие экономического роста, но и то, как распределяются его плоды среди различных групп населения. Статистические данные показывают, что в выигрыше оказались наиболее состоятельные категории граждан, тогда как на положении беднейших слоев населения рост никак не сказался [8].

В последние месяцы намерения южноевропейских правительств смягчить социальные последствия многолетнего применения мер бюджетной экономии привели к обострению отношений стран с Брюсселем, что проявилось в вопросе о рассмотрении проектов национальных бюджетов на 2019 г. Италия, Испания и Португалия хотят отойти от неолиберальных догм, господствующих в Европе в последние годы, и собираются увеличить расходы на социальные нужды. Испанское правительство предполагает покрыть их за счет повышения налогов на богатых [9]. Брюссель от таких планов не в восторге, но может с этим смириться. Случай Италии сложнее — инициативы желто-зеленого кабинета приведут к увеличению бюджетного дефицита до 2,4% ВВП [10], что, с точки зрения ЕК, недопустимо при нынешних размерах итальянского госдолга, составляющего 131% от ВВП. Рим настаивает, что только стимулирование экономики позволит сократить соотношение госдолга и ВВП, Брюссель же утверждает, что сначала нужно сократить долг, поэтому бюджетный дефицит должен быть сведен к минимуму. Результатом этого противостояния стало вынесение предупреждения трем латинским странам Южной Европы о несоблюдении параметров бюджетного дефицита [11] и открытый конфликт между Римом и Брюсселем.

Балканы: Греция, Болгария, Македония

На Балканах 2018 г. оказался достаточно спокойным в том, что касается экономики — впрочем, спокойно не всегда означает хорошо. В августе завершилась программа выделения финансовой помощи Греции и был отменен контроль над движением капиталов, но макроэкономические показатели страны оставляют желать лучшего — ВВП, сократившийся на четверть по сравнению с 2007 г. [12], едва начал расти, государственный долг превышает 180% ВВП, каждый пятый житель страны не имеет работы, а каждый третий живет за чертой бедности.

Экономическое положение Болгарии остается стабильным — в последние годы ВВП растет темпами, превышающими средние по ЕС [13], государственный долг находится на низком уровне, составляя лишь 25% ВВП. В то же время по уровню доходов на душу населения страна находится на последнем месте в ЕС [14], а само население неуклонно сокращается — в июне 2018 г. его численность упала ниже планки в 7 млн человек [15], сократившись почти на два миллиона по сравнению с показателями тридцатилетней давности.

В политической сфере одной из самых горячих тем 2018 г. стал вопрос о переименовании Македонии и возможном вступлении этой страны в ЕС и НАТО. Правительство Зорана Заева приложило немало усилий для решения этого вопроса. В августе 2017 г. был подписан договор о дружбе и добрососедстве с Болгарией [16], который позволил устранить противоречия, отравлявшие двусторонние отношения на протяжении последней четверти века. В июне 2018 г. З. Заев и греческий премьер А. Ципрас заключили так называемые Преспанские соглашения [17], которые предусматривали смену названия бывшей югославской республики — отныне она должна была называться Северной Македонией. Хотя соглашения с Грецией не предусматривали проведения референдума, З. Заев решил заручиться народной поддержкой, но расчет его оказался неверным. Хотя более 90% македонцев, принявших участие в референдуме, проголосовали «за», явка составила всего 36% [18], что свидетельствует о том, что, несмотря на сильное давление со стороны Брюсселя и соседних стран, макендонцы в большинстве своем скептически относятся к евроатлантической перспективе.

Тренды

Исходя из текущей динамики, мы можем выделить несколько тенденций, носящих долгосрочный характер. Во-первых, в ближайшие годы в Южной Европе сохранится и, скорее всего, усилится социальная напряженность. Выход из кризиса, который вырисовывается на основании макроэкономических показателей, может создать обманчивое впечатление стабилизации социально-экономической и политической обстановки. В действительности же итогом затяжной рецессии стало перераспределение национального богатства в пользу наиболее состоятельных граждан, что не могло не привести к нарастанию противоречий между различными слоями населения. Возвращение к кейнсианству, которое просматривается в проектах бюджетов на 2018 г., призвано ослабить эту напряженность, но есть сомнения относительно того, удастся ли это сделать.

В немалой степени эти сомнения обусловлены тем, что национальным правительствам необходимо считаться с давлением не только со стороны электората, но и со стороны Брюсселя — европейские чиновники не зависят от итогов выборов и потому не настроены (во всяком случае пока) отказываться от неолиберальных представлений. Здесь мы можем определить вторую важную тенденцию в развитии южноевропейских стран — нарастание конфликтности в отношениях с властями ЕС. Представляется, что Брюсселю придется идти на компромисс с южноевропейскими столицами, однако масштабы уступок предугадать пока сложно.

Третья тенденция, которая наблюдается в последние годы и, на наш взгляд, сохранится в обозримом будущем — это дальнейшая эрозия существующих партийно-политических систем. В Испании двухпартийная система уступила место многопартийной; можно предположить, что нынешнее правительство социалистов — последнее однопартийное правительство, за которым последуют коалиционные кабинеты. В Италии ушла в прошлое система больших право- и левоцентристских коалиций, сменявших друг друга у руля управления страной — вероятность формирования нынешнего жёлто-зелёного кабинета еще год назад было невозможно представить. В Греции после фактического краха социалистической партии также произошел переход к многопартийности, в рамках которой сохраняет прочные позиции правоцентристская «Новая демократия», при этом резко возросло значение крайне левых и крайне правых партий. Более стабильная ситуация наблюдается в Болгарии — нынешнему кабинету Бойко Борисова, вполне вероятно, удастся доработать до конца мандата, который истекает в 2021 г. — это будет неплохим достижением для страны, в которой парламентские выборы последние три раза проводились досрочно.

Особую тревогу у национальных элит должна вызывать четвертая тенденция, которая прослеживается довольно давно и будет усиливаться в ближайшие годы — падение интереса граждан к политике, которое можно проследить по неуклонному снижению явки избирателей на выборах всех уровней. Это очевидное свидетельство общего снижения доверия населения к политической системе, неверия электората в то, что посредством участия в выборах можно что-то изменить. В таких условиях нельзя исключать усиления позиций крайних политических сил, которые будут выдвигать радикальные лозунги и добиваться все более значимых результатов на выборах.

Южная Европа и Россия

В целом отношения России со странами Южной Европы демонстрируют положительную динамику, а события 2018 г. способствуют их дальнейшему укреплению. Показательно, например, что в марте южноевропейские государства без особого энтузиазма отреагировали на призывы Лондона и Вашингтона наказать Россию за отравление Скрипалей — Испания и Италия выслали по два российских дипломата, Португалия и Болгария отозвали своих послов для консультаций, а Греция и вовсе отказалась предпринимать какие-либо действия [19].

Политические перемены в Испании и Италии — хорошая новость для России. Новое итальянское правительство не скрывает своих симпатий к Москве и периодически поднимает вопрос об отмене санкций [20]. Отношения Испании с Россией носят более ограниченный характер, однако социалисты неоднократно давали понять, что хотели бы улучшения отношений с Москвой, а партия «Подемос», чье значение в политической системе Испании резко возросло, открыто заявляла, что санкции должны быть сняты [21].

На Балканах ситуация также складывается довольно благоприятно. Результаты македонского референдума можно считать положительными для России; разумеется, они не означают, что эта страна никогда не присоединится к НАТО, но процесс вступления замедлится ввиду жесткого противостояния между премьером З. Заевым и оппозицией, которое может обернуться серьезным внутриполитическим кризисом.

Разница в подходах к македонской проблеме привела к тому, что в июле из Афин были высланы два российских дипломата — их обвинили в том, что они пытались подкупить греческих должностных лиц с целью не допустить урегулирования отношений между Грецией и Македонией [22]. Однако дипломатический скандал не оказал существенного негативного влияния на отношения России и Греции. Несмотря на разногласия по македонскому вопросу, Афины по-прежнему заинтересованы в укреплении связей с Москвой.

Болгарские власти явно настроены на улучшение двусторонних отношений — неслучайно в мае, когда Болгария председательствовала в Европейском союзе, в Москве побывали президент и премьер-министр страны. Возможно, это станет прологом к устранению явного противоречия между динамичностью экономических связей России и Болгарии и тем полузамороженным состоянием, в котором находились двусторонние политические отношения в последние годы.

Бесспорно, доброжелательные отношения с южноевропейскими странами можно записать в актив российской внешней политики. Вместе с тем переоценивать их значение не стоит — внешнеполитическая самостоятельность этих государств ограничена, и принимать решения, идущие вразрез с линией ЕС, они просто не могут. Это касается в первую очередь наиболее болезненного вопроса в отношениях России и ЕС — вопроса санкций и возможности их отмены или хотя бы ослабления. Страны Южной Европы предпочли бы, чтобы санкций не было, но контуры общеевропейской политики очерчиваются не в Афинах, Риме или Мадриде, а несколько севернее. Когда решение о пересмотре санкционной политики будет принято на широте Брюсселя и Берлина, южноевропейские кабинеты его охотно поддержат — большего от них ждать не стоит.

Итальянскую Республику, третью по величине экономику ЕС, одно из государств-основателей Европейского союза, в 2018 г. всё чаще называли «слабым звеном» или «ахиллесовой пятой» европейской интеграции [1]. И действительно, на примере итальянской политической и экономической динамики текущего года и опыта ее взаимодействия с Брюсселем можно проследить развитие всех кризисных явлений, которые наблюдаются сегодня в Европейском союзе. Это и кризис легитимности, и кризис еврозоны, и миграционный кризис, и негативная социально-демографическая динамика, характеризующаяся старением населения и высокой долей безработицы среди молодежи, и кризис идентичности, связанный как с восприятием роли Италии в ЕС, так и с восприятием роли ЕС в глобальном контексте.

В 2018 г. политический ландшафт Итальянской Республики радикально изменился — к власти пришел союз правых и левых популистов, называющих себя «правительством перемен» и ставящих целью полностью пересмотреть отношения Италии с ЕС под лозунгом «prima gli italiani» (аналог известной фразы Д. Трампа «America first»). От того, как будут развиваться отношения Италии и ЕС в самом ближайшем будущем, удастся ли Риму и Брюсселю совместными усилиями преодолеть накопившиеся кризисные явления, очевидно, будет во многом зависеть и судьба Евросоюза в целом. Для России Италия, безусловно, ключевой партнер в ЕС, с которым связывает многовековая история политического, экономического и гуманитарного сотрудничества. Несмотря на то, что введенным в 2014 г. в отношении России санкциям ЕС удалось нанести существенный ущерб двусторонним экономическим связям, изменить исторически позитивные политические отношения и доверие в сфере экономики, к счастью, не удалось. Новое итальянское правительство настаивает на необходимости отмены санкций против России и обещает активно продвигать эту позицию среди своих европейских партнеров [2].

Внутренние вызовы и возможности Итальянской Республики

В 2018 г. Итальянская Республика вступила с багажом серьезных социальных, экономических и политических вызовов. Среди основных можно назвать необходимость решения проблемы внешнего долга и стимулирования экономического развития, чрезвычайно высокий уровень безработицы среди молодежи, старение населения, рост евроскептицизма и антиглобалистских настроений, всплеск ксенофобии, затянувшийся период политической турбулентности. Рассмотрим каждый из них подробнее.

Несмотря на значительный объем итальянской экономики и ее долю в экономике ЕС (третье место после Германии и Франции), страна уже около 10 лет демонстрирует более чем скромные показатели роста. В частности, в 2017 г. экономика Италии показала наихудшие темпы роста среди европейских стран. При этом рост был максимальным за последние семь лет и составил 1,4 %. Последний раз этот показатель превышал отметку в 1% ещё в 2010 г., после чего стал сокращаться на фоне долгового кризиса в ЕС [3]. Даже Греции, которая еще в 2016 г. демонстрировала отрицательный рост, в 2017 г. удалось обойти Италию. Кроме того, согласно прогнозу итальянского ЦБ, уже в 2019 и 2020 гг. экономика страны вновь начнёт замедляться и вырастет лишь на 1,2% [4].

В рейтинге «Ведение бизнеса» Всемирного банка в 2018 г. Италия оказалась на 46-м месте (Австрия — на 22-м, Германия — на 20-м, для сравнения, Беларусь — на 38-м, Армения — на 47-м, Венгрия — на 48-м, Россия — на 35-м) [5]. С 2012 г. года Италия потеряла кредитный рейтинг А и получила оценку ВВВ (ВВА2 в рейтинге Moody's) [6], причем прогноз в последнее время стабильно негативный.

Итальянский суверенный долг достиг в 2017–2018 гг. рекордного показателя в 132% ВВП. Списание этого долга или хотя бы существенной его части, на которое рассчитывает итальянское правительство, по мнению ряда экономистов, невозможно, поскольку спровоцирует «эффект домино» и подорвет всю финансовую систему ЕС. Объем так называемых «плохих долгов» итальянских банков по-прежнему превышает средний по ЕС.

Одним из самых высоких в ЕС остается уровень безработицы в Италии, хотя в 2018 г. наметилась некоторая тенденция к исправлению ситуации [7]. Согласно ISTAT, в августе 2018 г. показатель безработицы составил 10,4% (средний показатель по ЕС — 6,8%) и 30,8% среди молодежи. Таким образом, по уровню безработицы в ЕС Италия уступает только Греции и Испании.

В октябре 2018 г. итальянское правительство вынесло на обсуждение в ЕС план бюджета на 2019 г., в котором предполагается ряд конкретных мер по преодолению экономического кризиса в стране. В частности, предлагается увеличение дефицита бюджета с 2% до 2,4%, введение гарантированного минимального дохода гражданина, снижение налогового бремени, пересмотр закона Форнеро и снижение пенсионного возраста, проведение долговой амнистии. По мнению правительства Италии, предложенный экономический «маневр» поможет стимулировать экономический рост, и Брюссель должен дать руководству страны возможность реализовать задуманное. В Еврокомиссии, однако, считают иначе: при огромном государственном долге в более чем 130% ВВП недопустимо увеличивать дефицит бюджета, а налоговые послабления и социальные выплаты, обещанные населению, неминуемо будут способствовать наращиванию долга. Итальянское правительство намерено твердо отстаивать свои позиции, ставя тем самым Еврокомиссию в крайне щекотливое положение: с одной стороны, допущение ослабления бюджетной дисциплины может стать опасным прецедентом для других стран ЕС, с другой — проявление жесткости неминуемо будет способствовать росту рейтинга популистов внутри страны, чего в Брюсселе явно не хотели бы.

Очевидно, что последствия решения итальянского «бюджетного вопроса» мы сможем наблюдать уже только в 2019 г. Необходимо отметить, что и в самом итальянском политическом истэблишменте и экспертном сообществе нет единства по поводу возможных результатов «экономического маневра» нового правительства (если, конечно, ЕС допустит его реализацию). Есть мнения, что вместо перераспределения бюджетных расходов итальянскому правительству правильнее было бы всерьез озаботиться мерами по повышению производительности труда, которые, в отличие от озвученных предложений, в долгосрочной перспективе действительно смогли бы обеспечить рост экономики [8]. Кроме того, ожидается, что в 2019 г. свой пост покинет нынешний глава ЕЦБ итальянец Марио Драги, и политика нового главы в отношении итальянского государственного долга может быть не столь благоприятной.

В среднесрочной перспективе, вероятно, будущее итальянской экономики и рынка труда будет зависеть от способности руководства страны запустить внутренние механизмы повышения производительности труда и поиска модели встраивания итальянского «семейного» бизнеса в глобальные рынки. Вместе с тем совершенно очевидно, что итальянский популизм имеет под собой абсолютно объективные основания в виде потребности граждан Италии в социальной и экономической защищенности в условиях растущей турбулентности мировых рынков и глобализирующегося капитала. Пришедшие к власти итальянские политики очень тонко чувствуют эту потребность. Удастся ли итальянским популистам научиться управлять факторами, не имеющими национальных границ, можно будет убедиться в течение ближайших 5–7 лет.

Возможности и угрозы для страны, обусловленные внешней средой

Можно выделить три ключевых внешних контекста, которые в течение 2018 г. оказывали влияние на экономическую и политическую динамику Итальянской Республики и, с большой долей вероятности, будут оказывать влияние и в 2019 г., и в среднесрочной перспективе. Первым и наиболее существенным контекстом являются отношения Италии с Европейским союзом. Вторым значимым контекстом можно назвать ситуацию в регионе Ближнего Востока и Северной Африки, а третьим — отношения с ключевыми глобальными игроками, прежде всего с США и Россией. Рассмотрим подробнее каждый из контекстов.

Отношения Италии с Европейским союзом в настоящее время выстраиваются в рамках дискурса о суверенитете, отстаиваемого итальянским правительством в двух основных сферах — экономической и сфере безопасности границ. Процесс переговоров с Еврокомиссией по вопросу бюджета на 2019 г. станет лакмусовой бумажкой, которая в среднесрочной перспективе обозначит тенденцию отношений Рима и Брюсселя в сторону большего суверенитета национальных государств, либо в сторону укрепления европейской интеграции. Однако необходимо отметить, что итальянское руководство не ставит перед собой цели реализации «italexit» [9] и исключило из «правительственного контракта» пункт о выходе Италии из зоны евро. И несмотря на то, что по данным социологических опросов только 44% итальянцев хотели бы остаться в ЕС, тем не менее 65% положительно относятся к евро и только 24% хотели бы пойти путем Brexit [10].

Второй вызов для отношений Италии с ЕС — «популистская» природа пришедшего к власти правительства и его, с точки зрения Брюсселя, потенциально дестабилизирующая роль для всей Европы. В планах «Лиги» на 2019 г. — совместное с французским «Национальным фронтом» участие в выборах в Европейский Парламент. В случае серьезных успехов популистов на общеевропейских выборах, очевидно, еще больше обвинений в подрыве общеевропейской солидарности будет адресовано Брюсселем в сторону Рима.

Третий экзистенциально значимый сюжет в отношениях с Брюсселем связан с проблемой миграции. Суть обвинений Италии в адрес Евросоюза сводится к отсутствию эффективной системы распределения уже прибывших мигрантов по всему Евросоюзу. Из-за этого, по мнению итальянских властей, большая часть финансового бремени по обеспечению прибывших ложится на страны первого въезда — Италию, Грецию и Испанию. Накануне саммита ЕС 29 июня 2018 г. итальянское руководство предъявило Брюсселю ультиматум с конкретными предложениями по реформированию системы приема беженцев в ЕС [11]. На сегодняшний день, несмотря на наличие базовой договоренности, достигнутой на саммите, четкие контуры новой системы до сих пор не ясны. В частности, большая роль в деле сокращения потоков беженцев отводится сотрудничеству со странами региона и странами исхода. Однако договороспособность и способность контролировать соблюдение достигнутых договоренностей (например, по Ливии) весьма сомнительна. Создание центров по приему беженцев в государствах ЕС также было зафиксировано как мера добровольного характера, осуществляемая по инициативе самих государств-членов ЕС. Поэтому несмотря на то, что по итогам саммита Джузеппе Конте объявил, что «Италия больше не одна», до практического воплощения эффективной системы приема беженцев Европейскому союзу еще очень далеко. И хотя в 2018 г. Италии удалось почти на 80% сократить приток беженцев, очевидно, что эта проблема общей европейской «ответственности» за судьбу беженцев будет сохранять свою актуальность и в 2019 г., и в среднесрочной перспективе.

Кроме того, в итальянском общественном сознании проблема миграции тесно связана с проблемой безопасности. Так, по данным исследований, с 30% до 66% с 2013 по 2017 гг. возросла доля итальянцев, которые определяют в качестве главного национального интереса обеспечение безопасности национальных границ и контроля над миграционными потоками. А количество случаев депортации по подозрению в экстремизме возросло с 2 в 2002 г. до 106 в 2018 г. (по данным на октябрь 2018 г.). Причем пятикратный рост случился лишь за год — с 2014 по 2015 гг. [12]

В этой связи для Италии будет иметь большое значение процесс мирного урегулирования в регионе Ближнего Востока и Северной Африки, а также сотрудничество ЕС с Турцией и Россией как наиболее активными внешними игроками в регионе. В частности, Италия довольно активно вовлечена в процесс ливийского урегулирования и позиционирует себя как площадку для широкой дискуссии всех заинтересованных акторов, организовав 12–13 ноября в г. Палермо международную конференцию по Ливии. Россию Италия видит в качестве ключевого партнера в сфере безопасности.

Говоря о глобальном контексте и рисках для Италии, необходимо отметить стремление нового итальянского руководства выстраивать более самостоятельную — если не сказать «суверенную» — внешнюю политику и отношения с глобальными игроками, в частности. Данное стремление опирается на широкий общественный консенсус и фрустрацию, сформировавшуюся за предыдущий период. Так, по данным опросов, 82% итальянцев считают, что Италия не оказывает никакого влияния на международные отношения и европейскую политику. И это несмотря на то, что еще в 1990-х годах в ту пору министр иностранных дел Джованни де Микелис объявил, что Италия должна стать «мировым протагонистом» и проводить более самостоятельную внешнюю политику. С 35 до 62% (с 2012 по 2017 год) возросло число тех, кто считает, что Италии и государствам ЕС необходимо вырабатывать более независимую внешнюю политику и политику безопасности, оставаясь при этом в рамках НАТО.

Усиливающийся франко-германский тандем, выступающий за углубление евроинтеграции, возросшая с приходом Дональда Трампа неопределенность во внешней политике США и показное игнорирование Вашингтоном мнений европейских государств в решении мировых проблем (в частности, Италия негативно относится к выходу США из «ядерной сделки» с Ираном, а также к выходу США из ДРСМД [13]), подливают воду на мельницу комплекса «ограниченного суверенитета», прочно укоренившегося в итальянском сознании.

Все больше раздражает итальянцев и стремление формирующегося тандема Германии и Франции говорить от имени всего ЕС, будь то вопросы миграции, финансовой дисциплины внутри ЕС или отношений с США и Россией.

Не поддерживает новое итальянское правительство и политику санкций в отношении России, общие потери из-за которых составили 7 млрд евро [14]. Однако Италия ни разу не проголосовала против продления санкций, и это дает повод думать, что другие вопросы, в решении она которых зависит от взаимодействия с ЕС (проблемы долга и миграции, в частности) имеют в настоящее время больший приоритет, чем отмена санкций в отношении России. Тем не менее очевидно, что Италия будет и далее развивать и максимально наращивать сотрудничество с Россией, поскольку это соответствует ее национальным интересам, а также стремлению к реализации более самостоятельной внешней политики.

В мае 2018 г. в Испании произошла неожиданная смена власти. Очередной громкий коррупционный скандал с участием правоцентристской правящей Народной партии (НП) побудил нижнюю палату парламента вынести вотум недоверия правительству Мариано Рахоя. Новым главой кабинета министров стал лидер левоцентристской Испанской социалистической рабочей партии (ИСРП) Педро Санчес, которого поддержало абсолютное большинство депутатов (помимо членов его фракции — депутаты блока «Объединенные Подемос», считающегося леворадикальным образованием, а также националистических и сепаратистских партий Каталонии и Страны Басков). При этом ряд партий голосовали не столько за П. Санчеса, сколько против М. Рахоя — политика, который вызывал массовое неприятие [1].

В результате П. Санчес стал премьер-министром, не выиграв парламентские выборы. Победа вдруг «упала» в руки ИСРП, которая по предшествовавшим опросам занимала чаще всего третье место в рейтинге ведущих партий [2]. Неожиданный сдвиг во власти стал одним из звеньев в цепочке политических потрясений, переживаемых Испанией после того, как примерно 30-летний период бипартизма — чередования у власти ИСРП и НП, сменился реальной, но пока не устоявшейся многопартийностью.

Позиции правительства социалистов слабые, они занимают всего 84 из 350 мест в парламенте. После формирования нового правительства многие партии и политики заявили о необходимости немедленного проведения досрочных парламентских выборов (очередные выборы должны состояться в 2020 г.). Деятельность правительства осложняется фронтальной оппозицией по многим вопросам со стороны Народной партии, внезапно потерявшей власть и испытывающей чувство ущемленного самолюбия. У НП самая большая фракция в нижней палате парламента и абсолютное большинство мест в сенате. Новый лидер партии Пабло Касадо, сменивший в июле 2018 г. М. Рахоя, ведет себя значительно активнее и сдвигается вправо. Такая позиция отчасти связана с усилением праворадикальной партии «Вокс» (Vox, основана в 2013г.), которая в условиях углубления каталонского кризиса и роста националистических настроений в стране заметно активизировалась. Появление реального конкурента справа (высказывается предположение, что после ближайших выборов «Вокс» войдет в парламент) побуждает руководство НП ужесточать свой дискурс. На электоральном поле НП действует и другой соперник — правоцентристская «Сьюдаданос», занимающая видное место в рейтинге ведущих партий и также резко критикующая правительство ИСРП.

Подходы правительства ИСРП к решению многих проблем отличаются от действий предыдущего правительства НП. Взять, к примеру, каталонский конфликт — острейшую проблему современной Испании. Команда П. Санчеса демонстрирует явную готовность смягчить напряженность в отношениях с женералитатом (правительством Каталонии) и установить режим диалога. В сентябре 2018 г. П. Санчес высказался за принятие Каталонией нового автономного статута, укрепляющего ее самоуправление в составе Испании, и проведение с этой целью референдума [3].

Между тем глава женералитата, ярый националист Жоаким Торра и его сторонники продолжают выступать с идеей создания каталонской республики, отделившейся от Испании. С этой целью они ратуют за проведение в регионе референдума, но не такого, который предлагает П. Санчес. Команда Ж. Торры, действиями которой из Бельгии руководит К. Пучдемон, хочет провести в Каталонии согласованный с правительством Испании референдум о независимости. В случае отказа правительства от его проведения сепаратисты грозят вернуться к прежнему одностороннему курсу на провозглашение независимости без предварительного согласования возможности решения этой проблемы с центром [4]. Другое важнейшее требование женералитата — освобождение из тюрем лидеров сепаратистского движения. Вместе с тем в лагере сепаратистов нет единства относительно политического курса. Так, крупная партия «Левые республиканцы Каталонии» считает, что необходимо расширить социальную опору сепаратизма с тем, чтобы заставить государство вступить в переговоры и добиться проведения референдума о независимости, признанного международным сообществом [5].

ИСРП выступает за политическое решение каталонской проблемы, без вмешательства судебных и правоохранительных органов. Однако эта позиция не находит понимания у Народной партии и «Сьюдаданос». Лидер НП П. Касадо занимает жесткую и непримиримую позицию по отношению к сепаратизму, требуя, в частности, вновь немедленно ввести в действие 155 статью Конституции. Любые заявления и тем более действия руководителей ИСРП в плане налаживания диалога с борцами за независимость Каталонии рассматриваются этими партиями как покушение на территориальную целостность Испании и вызывают шумную пропагандистскую реакцию.

Во многом причины каталонского конфликта коренятся в модели территориально-политической организации Испании, не позволяющей найти выход из сложившегося тупика в отношениях между центром и властями автономии [6]. Изменить эту модель пока не представляется возможным из-за отсутствия согласия между ведущими партиями. Отношение к конфликту лишь раскалывает испанское (так же, как и каталонское) политическое и гражданское сообщества. Ни в лагере сепаратистов, ни в лагере унионистов умеренные, компромиссные решения не пользуются поддержкой большинства. Найти формулу взаимоприемлемых отношений между Каталонией и остальной Испанией пока вряд ли возможно. Испания в обозримом будущем обречена жить с встроенным дестабилизатором в лице мятежной части Каталонии.

Развитие политической ситуации в стране в ближайшей перспективе во многом зависит от того, будет ли принят предлагаемый правительством ИСРП бюджет на 2019 г. Социалисты планируют увеличить его социальную часть по сравнению с предшествующим бюджетом НП [7] . Для преодоления сопротивления НП и «Сьюдаданос», встретивших проект нового бюджета в штыки, правительству и «Объединенным Подемос» (они заключили соглашение по новому бюджету) необходима поддержка националистических и сепаратистских партий, проголосовавших за П. Санчеса при вынесении вотума недоверия М. Рахою. Между тем эти партии связывают поддержку ИСРП с удовлетворением ряда их требований по каталонской проблеме. Ход событий может поставить националистов перед дилеммой: дать зеленый свет новому бюджету (который в том числе предусматривает увеличение помощи Каталонии) или, отказав в поддержке ИСРП, привести дело к новым выборам с неясным исходом.

В испанской политике все более заметна поляризация на левый (ИСРП и «Подемос») и правый (НП и «Сьюдаданос») фланги. При этом в обоих лагерях имеет место острое соперничество между образующими их партиями. В этой обстановке при примерном равенстве сил в парламенте решающей может стать поддержка тех и других со стороны националистических партий.

Политические пертурбации в Испании происходят в весьма противоречивых социально-экономических условиях. С 2014 г. страна преодолевает последствия глобального кризиса, больно ударившего по ней. Решающим фактором в восстановлении экономики стали активность промышленных компаний и банков на внешних рынках, рост товарного экспорта. В предпринимательской среде сформировалась группа ТНК, осуществляющих экономические поставки и реализующих за рубежом инвестиционные проекты. При этом глобализация бизнеса усилила зависимость испанской экономики от внешних факторов. Не удивительно, что протекционистский внешнеэкономический курс администрации Д. Трампа вызывает недовольство части испанских предпринимателей, поскольку создает существенные препятствия на пути экспорта их продукции на американский рынок.

Нынешнее экономическое положение Испании заметно отличается от докризисного. Уменьшились темпы роста ВВП (в 2017 г. — 3%, в то время как в 2006г. — 4,2%, а в 2007 г. — 3,8%) [8]. В 2018–2019 гг. Еврокомиссия прогнозирует дальнейшее его сокращение (до 2,6 и 2,2% соответственно), что вписывается в общий тренд замедления темпов роста ВВП в ЕС, связанного с повышением цен на нефть и протекционистской политикой администрации Д. Трампа [9].

По сравнению с докризисными временами в Испании сократилось потребление, упала стоимость рабочей силы, из-за роста государственных расходов образовался крупный бюджетный дефицит (3,1% ВВП в 2017 г., в то время как в среднем по Еврозоне он составлял 0,9%) [10]. Одновременно, как и до кризиса, налицо недостаточные диверсификация испанской экономики и финансирование НИОКР. Страна нуждается в переходе к принципиально иной модели развития, основанной на индустрии знаний и высоких технологий (при определенных подвижках в этом отношении).

Восстановление экономики не сопровождалось аналогичными улучшениями в социальной сфере. Правда, безработица в 2018 г. ощутимо сократилась (15,3%) по сравнению с 2013 г., когда она достигла максимального уровня (27%). Тем не менее Испания остается на втором месте по этому показателю в ЕС. Среди причин безработицы — несоответствие между предложением рабочей силы и спросом на нее, отсутствие побудительных стимулов к труду, неспособность замедлить процесс сокращения рабочих мест во времена экономической рецессии. В структуре занятости велик удельный вес временных контрактов — каждые 27 из 100 наемных сотрудников трудятся временно. Особенно страдают от безработицы молодые люди в возрасте до 25 лет. Доля безработных среди них составляет 33,6%. Среди работающей молодежи временно занятые составляют 73% [11]. Несмотря на сокращение безработицы, уровень имущественного неравенства в Испании остается одним из самых больших в ЕС. Доходы 20% самых обеспеченных слоев населения в 6,6 раз превышают доходы 20% самых низкооплачиваемых [12].

Помимо внутриполитической повестки дня правительство ИСРП уделяет большое внимание внешнеполитическим проблемам. П. Санчес заявил о намерении сделать присутствие Испании на международной арене «намного более активным» [13]. В политических и торгово-экономических отношениях испанского государства главным остается европейское направление, согласование и координация действий со странами Евросоюза. Вместе с тем П. Санчес высказывается за трансатлантическую солидарность и считает, что Д. Трамп совершает «ужасную ошибку», когда называет ЕС «врагом» [14]. Выход Великобритании из ЕС вызывает у Мадрида стремление занять место Лондона в большой европейской четверке (вместе с Францией, Германией и Италией) и сделать Испанию новой общеевропейской банковской площадкой. Примечательно, что Испания — одна из немногих стран ЕС, где евроскептицизм не получил заметного распространения. В общественном сознании сохраняется долгосрочный психологический эффект от тех перемен, которые дали стране вхождение в ЕС (1986 г.) после многовековой изоляции от Европы. Один из аспектов, отличающих внешнюю политику правительства П. Санчеса от политики его предшественника — принципиально иная позиция по отношению к Кубе и Венесуэле: диалог вместо санкций и прекращения контактов на высшем уровне [15].

На развитие российско-испанских отношений заметно повлияло участие Испании в санкциях Евросоюза, связанных с событиями в Крыму и вокруг Украины, и с ответными санкциями Москвы. Торгово-экономические отношения стали намного менее интенсивными. Экспорт и импорт партнеров переключились на рынки других стран. Влияние российского эмбарго обернулось большими убытками для Испании, прежде всего для ее аграрного сектора. Ощутимые потери понес и туризм (Мадрид рассматривает эту область двустороннего сотрудничества как приоритетную).

Вместе с тем наблюдается и положительная динамика. Второй год подряд растет товарооборот, в 2017 г. он превысил 5 млрд долларов [16]. В 2017 г. число российских туристов в Испании возросло на 14,1%, а испанских туристов, посетивших Россию, на 2,2% по сравнению с 2016 г. [17] Завершается подготовка соглашения о взаимном признании водительских прав и документов об образовании.

Свидетельством потепления в двусторонних отношениях стал визит в Испанию в ноябре 2018 г. министра иностранных дел России С. Лаврова, во время которого он встретился с королем Филиппом VI и министром иностранных дел Испании Ж. Боррелем. В ходе встречи двух министров Ж. Боррель высказал С. Лаврову озабоченность в связи с распространением фейковых новостей о Каталонии. Глава российской дипломатии заявил о готовности создать рабочий механизм по кибербезопасности. Предложение было принято. Во время встречи Ж. Боррель заявил: «Испания — одна из стран, которые в наибольшей степени пострадали от российских ответных мер на европейские санкции. Мы больше, чем кто-либо желаем нормализовать отношения и работаем в этом направлении» [18].

Резюмируя, отметим, что политическая ситуация в Испании характеризуется высокой степенью непредсказуемости. Ход событий в 2018 г. подтвердил, что переход от бипартизма к реальной многопартийности резко увеличил политические риски развития. Наступило время политических договоренностей и коалиций, к чему испанские партии оказались не готовы. Огромное и непредсказуемое влияние на политический климат в стране оказывает каталонский конфликт. Расстановка политических сил станет более ясной после выборов — автономных, региональных и в Европарламент, намеченных на май 2019 г. Впрочем, нельзя исключать, что в 2019 г. будут проведены также досрочные парламентские выборы. Чисто гипотетически одержать победу на них может и ИСРП, и НП, и «Сьюдаданос» (опросы, проводившиеся зимой – весной 2018 г., отдавали последней первое место) [19]. Однако и после выборов радикальных перемен в плане обретения долгожданной стабильности ожидать не приходится.