Теория международных отношений в Японии имеет долгую историю становления от междисциплинарной дискуссии о мировом порядке первой половины XX в. до современных критических подходов по созданию японской и продвижению незападной ТМО. Ее развитие изначально протекало под влиянием четырех традиций социальных наук, которые сформировали ТМО в том виде, в котором она существует сейчас. Один из виднейших японских исследователей, глава Японской ассоциации международных отношений Иногути Такаси выделяет немецкую традицию «теории государства» (нем. Staatslehre), а также марксистскую, историческую и американскую (позитивистскую) парадигмы. Они характеризуют основные подходы к осмыслению и теоретизации международных отношений в Японии. Так, государствоцентричная традиция подчеркивает важность описания деталей и исторического контекста при анализе международной повестки с международно-правовой или экономической, нежели социологической перспективы. Марксизм же долгое время был синонимичен понятию социальных наук (яп. — сякай кагаку). В то время как историческая традиция строится на методологии использования достоверных источников и фактов, американская — на позитивизме, эмпирической доказуемости.

Всепроникающее влияние этих традиций охватывало теорию международных отношений как до ее выделения в самостоятельную дисциплину, так и после. Развитие ТМО в Японии можно разделить на два основных этапа: до и после окончания Второй мировой войны.

До 1945 года международная проблематика изучалась японскими учеными различных областей наук об обществе: международное право (Сакуэ Т., Арига Н. и др.), история дипломатии (Синобу Д., Камикава Х., Тамура К. и др.), философия (Нисида К., Намбара С., Томонага С. и др.), социология (Такада Я. и др.), политическая теория (Рояма М., Маруяма М. и др.), исследования колониальной политики (Янайхара Т., Кавата Т.).

Мощный толчок осмыслению международных отношений в Японии дало учреждение Лиги Наций. В 1920-е гг. предпринимались попытки изучения ТМО отдельно от внешней политики. Уже к 1930-м гг. наметилась тенденция адаптации теоретических концептов к региональной повестке, которая не могла не влиять на формирование подходов к изучению международных отношений. Яркий пример — разработанная вслед за установлением в 1937 г. «Нового порядка в Восточной Азии» концепция «Восточного сообщества» Рояма Масамити. Будучи идеалистической, она развивала идею регионального сообщества одной судьбы в Азии. Параллельно с дискуссией о паназиатизме и Великой Восточноазиатской сфере сопроцветания проходило и знакомство японского академического сообщества с трудами Г. Моргентау и Э. Карра. Несмотря на обусловленные этим искажения, уже тогда начался процесс перехода от отдельных японских концепций к интегрированной в американской позитивистской традиции дисциплине. Концепции довоенного периода едва ли можно отнести к теории международных отношений в ее современном понимании. Хотя японская школа ТМО создана не была, исследования на данном этапе сформировали характеризующуюся междисциплинарностью и разнообразием научных подходов траекторию развития дисциплины уже в послевоенные годы.

Окончание войны и союзнической оккупации ознаменовало новый этап становления ТМО в Японии — ее выделение в самостоятельную дисциплину и развитие в американской теоретической парадигме. Тем не менее она сохранила присущую ей еще с довоенного периода эклектичность. Это во многом стало причиной отсутствия крупных теоретических споров между сторонниками отдельных подходов. Единственная значимая дискуссия между «идеалистами» и «реалистами» произошла в 1960-е гг. Она развивалась вокруг вопросов заключения Сан-Францисского мирного договора и дальнейшего взаимодействия с США в сфере безопасности. Иногути Т. называет идеалистами пацифистов — сторонников полного соблюдения 9 статьи Конституции, а реалистами — приверженцев усиления Японии в японо-американском альянсе. Результаты этого спора также не были однозначными. Как видно, он имел мало общего с разворачивавшимися в то время в США дебатами. Прежде всего, дискуссия была скорее эмпирической, а не теоретической, что отражало японскую специфику анализа международных отношений с фокусом на актуальную национальную или региональную повестку.

На 1960-е гг. пришлось развитие японской реалистической школы (яп. Тю:о: Ко:рон), представителями которой являются Нагай Ёносукэ и Косака Масатака. Идеи Косака М. были синтезом реализма и идеализма. В своих работах он выделял категорию национального интереса с позиций силы и баланса сил, ставя в приоритет достижение мира. Отвергая известный постулат Н. Макиавелли, он отмечал, что государство должно сформировать систему ценностей, а также стремиться установить соответствие между целями и средствами их достижения. Нагай Ё. же называл целью для Японии уменьшение числа потенциальных врагов, что сближает его идеи с теорией баланса угроз С. Уолта. Будучи сторонником примыкания Японии к США, он поддерживал доктрину Ёсида Сигэру и предлагал избрать экономическую дипломатию главным инструментом ведения внешней политики. В то же время, подход Нагай Ё. — индуктивный, соответствующий немецкой традиции Staatslehre. Здесь подчеркивается необходимость анализа исторического контекста, конкретных мотиваций, внутренних факторов. В этой связи реалистическую теорию Нагай Ё. трудно отнести к структурному или неоклассическому реализму. Им формулируется особый, практический подход.

Кроме того, в послевоенный период возрос интерес к международной политической экономии. Так, в 1950-е гг. исследователи колониальной политики Янайхара Тадао и Кавата Тадаси заложили основы изучения экономических и институциональных аспектов при анализе международных отношений. Новый виток в развитии этого направления последовал в 1970-е гг., когда страна уже вступила в эпоху «экономического чуда» и глобализации. В то время получила распространение парадигма «стаи летящих гусей» (яп. ганко: кэйтай), предложенная Акамацу Канамэ еще в 1930-е гг. Экономическая по своему содержанию, она объясняла механизм регионального развития, когда в условиях международной торговли ведущая экономика становится центром «клина», состоящего из остальных развивающихся стран. За счет торговых потоков, стимулирующих развитие внутреннего производства, и экспорта его излишков достигается промышленное развитие всех стран вслед за центром. Парадигма соответствовала внешнеэкономической политике Японии в Восточной и Юго-Восточной Азии, что предопределило ее использование в качестве теоретической модели региональной экономической интеграции.

В начале 1980-х гг. многие японские ученые (Сакамото Ё., Бамба Н., Ямамото М.) стали отмечать, что страна ввиду замедления темпов экономического роста и отсутствия армии осуществила переход от великодержавной к среднедержавной дипломатии. Соэя Ёсихидэ продолжил изучение данной проблемы уже в 2000-е гг. В своих трудах он также называет Японию «средней державой». При этом он замечает, что хотя Япония не может, в отличие от России или Китая, рассчитывать на свою военную мощь, это не означает, что ее дипломатические возможности ограничены [1]. Надо отметить, что, описывая направления и инструменты японской внешней политики, автор не уделяет значительного внимания теоретическим аспектам и критериям понятия «средняя держава».

На послевоенном этапе становления ТМО в Японии распространение получили исследования японской идентичности. При становлении демократических институтов после периода оккупации (1945–1952 гг.) остро встал вопрос о принадлежности Японии к «западному» или «восточному» миру. Отдельным аспектом проблемы национальной идентичности является пацифизм и 9 статья Конституции.

Тамаки Таку исследует ключевые послевоенные нарративы в Японии: кокутай, хэйва кокка и сё:нин кокка. Кокутай, отражавший довоенный принцип центральной роли императора и преемственности власти по линии императорской семьи, по мнению ученого, со временем трансформировался в общий иерархический концепт, противопоставляющий Японию остальной Азии. Тамаки Т. заключает, что нарративы о Японии как о государстве-приверженце мира и экономической взаимозависимости в регионе не только не противоречат кокутай, но и неявно продолжают и развивают его. Также в рамках проблемы идентичности ряд японских ученых развили концепцию «ненормальной страны». Она характеризует военную зависимость Японии от США, обусловленную союзным договором и 9 статьей Конституции. Например, Иногути Т. и Акимото Д. увязывают участие Сил самообороны Японии в международных антитеррористических операциях именно со стремлением обрести идентичность «нормальной страны». Таким образом, на примере осмысления проблемы национальной идентичности можно наблюдать и разнородность исследовательских подходов, и привязку к национальному контексту.

Более теоретическая модель в области изучения идентичности была предложена Асидзава Кунико в 2008 г. Она объясняет механизм влияния восприятия национальной идентичности политиками и бюрократами на разработку и реализацию внешнеполитической стратегии государства. Так, ценности в восприятии политиков и государственные предпочтения находятся в казуальной связи (почему?), а предпочтения и внешнеполитические действия — в телеологической (зачем?). То есть, руководствуясь ценностями, государственные деятели формируют предпочтения, из которых те или иные влияют на внешнюю политику в зависимости от текущих целей и задач. Государственная идентичность, в свою очередь, и составляет «ценность», которая определяет предпочтения и, следовательно, внешнюю политику государства.

К примерам оригинальных японских идей послевоенного периода, которые при этом относятся к исторической традиции и близки к истории дипломатии, можно отнести концепцию «культурного интернационализма» Ириэ Акира (1997 г.) и культурологический подход к анализу международных отношений Хирано Кэнъитиро (2000 г.). Концентрируясь на культурных аспектах дипломатии, Ириэ А. подчеркивал роль негосударственных акторов в процессе кросс-культурного и трансграничного взаимодействия. Так, культурный интернационализм выступает в качестве подхода к анализу международных отношений не с позиций теории баланса сил или геополитики, а с точки зрения социального контекста. Подход же Хирано К. основывается не на выделении культуры в отдельное от политики и экономики смысловое поле, а на развитии общей культурологической перспективы [2].

В целом развитие ТМО в послевоенный период было динамичным — увидели свет многие оригинальные исследования и зафиксированные в них теоретические концепции. Показательно, что сохранились традиционные характеристики японского подхода к изучению международных отношений: разнообразие и междисциплинарность, адаптация западных идей к японским реалиям. Другими словами, зависимость от американской ТМО была не всеобъемлющей. Это проявлялось, например, в том, что в сравнении с Южной Кореей, где к 2002 г. порядка 60% исследователей-международников получили ученые степени в США, в Японии доля таких специалистов составила примерно 6%.

После окончания войны продвигался процесс институционализации дисциплины: с 1950-х гг. открывались департаменты, институты и исследовательские центры. В 1956 г. была основана Японская ассоциация международных отношений (JAIR), а в 1959 г. — Японский институт международных отношений (JIIA). Созданные в 1950–1970-х гг. институты сегодня остаются наиболее авторитетными аналитическими центрами, которые сохраняют лидерство в международных рейтингах (Таблица 1).